Том 3. Дьяволиада - Михаил Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В нашем славном Благодатском учреждении имеется выдающийся секретарь. Мы так и смотрим на него, что он на отлете.
Конечно, ему не в Благодатском сидеть, а в Москве или, в крайнем случае, в Ленинграде. Тем более что он говорил, что у него есть связи.
Над собой повесил надпись: «Рукопожатия переносят заразу», «Если ты пришел к занятому человеку, не мешай ему», «Посторонние разговоры по телефону строго воспрещаются», и кроме этого, выстроил решетку, как возле нашего памятника Карла Либкнехта, и таким образом оторвался от массы начисто.
Кто рот ни раскроет сквозь решетку, он ему говорит одно только слово: «Короче!» Короче. Короче. Каркает, как ворона на суку.
В один прекрасный день появляется возле решетки молодой человек. Одет очень хорошо, реглан-пальто. Рыженький. Усики. Галстук бабочкой. Взял стул, сидит. Секретарь всех откаркал от решетки и к нему:
— Вам что, товарищ? Короче!
А тот отвечает:
— Ничего, товарищ, я подожду. Вы заняты.
Голос у него великолепный, интеллигентный.
Тот брови нахмурил и говорит:
— Нет, вы говорите. Короче.
Тот отвечает:
— Я, видите ли, товарищ, к вам сюда назначен.
Тот брови поднял:
— Как ваша фамилия?
А тот:
— Луначарский.— Молодой человек так скромно кашлянул. Вежливый.— Луначарский.
Тот открыл загородку, вышел, говорит:
— Пожалуйте сюда (уже «короче» не говорит),— и спрашивает: — Виноват (заметьте: «виноват»), вы не родственник Анатолию Васильевичу?
А тот:
— Это не важно. Я — его брат.
Хорошенькое «не важно»! Загородку к черту. Стул.
— Вы курите? Садитесь! Позвольте узнать, а на какую должность?
А тот:
— За заведующего.
Здорово.
А заведующего нашего как раз вызвали в Москву для объяснений по поводу паровой мельницы, и мы знаем, что другой будет.
Что тут было с секретарем и со всеми, трудно даже описать — такое восхищение. Оказывается, что у Дмитрия Васильевича украли все документы, пока он к нам ехал, и деньги в поезде под самым Красноземском, а оттуда он доехал до нашего Благодатска на телеге, которая мануфактуру везла. Главное, говорит, курьезно, что чемодан украли с бельем. Все собрались в восторге, что могут оказать помощь.
И вот список наших карьеристов:
1) Секретарь дал, смеясь, 8 червонцев.
2) Кассир — 3 червонца.
3) Заведующий столом личного состава — 2 червонца, мыло, полотенце, простыню и бритву (не вернул).
4) Бухгалтер — 42 рубля и три пачки папирос «Посольских».
5) Кроме того, брату Луначарского выписали авансом 50 рублей в счет жалованья.
И отправились осматривать учреждения и принимать дела. Оказался необыкновенно воспитанный, принял заявления и на каждом написал «Удовлетворить».
Секретарь стал, как бес, все время не ходил, а бегал, как пушинка. Предлагал тотчас же телеграмму в Москву насчет документов, но столичный гость придумал лучше: «Я,— говорит,— все равно отправлюсь сейчас же инспектировать уезд, доеду до самого Красноземска, а оттуда лично по прямому проводу все сделаю».
Все подивились страшной быстроте его энергии. Единственная у нас машина в Благодатске, как вам известно, и на ней Дмитрий Васильевич отбыл на прямой провод (при этом: одеяло дал секретарь, два фунта колбасы, белого хлеба и в виде сюрприза положил бутылку английской горькой).
До Красноземска три часа езды на машине. Ну, скажем, на прямом проводе один час, обратно — три часа. Вернулась машина в 11 часов вечера, шофер пьяный и говорит, что Дмитрий Васильевич остался ночевать у тамошнего председателя и распорядился прислать машину завтра, в 3 часа дня.
Завтра послали машину. Приезжает и — нету Дмитрия Васильевича. В чем дело — никто не может понять. Секретарь сейчас сам — скок в машину и в Красноземск. Возвращается на следующее утро — туча тучей и никому не смотрит в глаза. Мы ничего не можем понять. Бухгалтер что-то почуял насчет 42 целковых и спрашивает дрожащим голосом:
— А где же Дмитрий Васильевич? Не заболел ли?
А тот вдруг закусил губу и:
— Асс-тавьте меня в покое, товарищ Прокундин! — Дверью хлопнул и ушел.
Мы к шоферу. Тот ухмыляется. Оказывается, прямо колдовство какое-то. Никакого Дмитрия Васильевича в Красноземске у председателя не ночевало. На прямом проводе, секретарь спрашивает, не разговаривал ли Луначарский — так прямо думали, что он с ума сошел. Секретарь даже на вокзал кидался, спрашивал, не видали ли молодого человека с одеялом. Говорят, видели с ускоренным поездом. Но только галстук не такой.
Мы прямо ужаснулись. Какое-то наваждение. Точно призрак побывал в нашем городе.
Как вдруг кассир спрашивает у шофера:
— Не зеленый ли галстук?
— Во-во.
Тут кассир вдруг говорит:
— Прямо признаюсь, я ему, осел, кроме трех червей еще шелковый галстук одолжил.
Тут мы ахнули и догадались, что самозванец.
__________На 222 рубля наказал подлиз наших. Не считая вещей и закусок. Вот тебе и «короче».
Ваш корреспондент КапорцевКорреспонденция третья Ванькин-дуракЧуден Днепр при тихой погоде, но гораздо чуднее наш профессиональный знаменитый работник 20-го века Ванькин Исидор, каковой прилип к нашему раб-клубу, как банный лист.
Ни одна ерунда в нашей жизни не проходит без того, чтобы Ванькин в ней не был.
Мы, грешным делом, надеялись, что его в центр уберут, но, конечно, Ванькина в центре невозможно держать.
И вот произошло событие. В один прекрасный день родили одновременно две работницы на нашем заводе Марья и Дарья, и обе — девочек: только у Марьи рыженькая, а у Дарьи обыкновенная. Прекрасно. Наш завком очень энергичный, и поэтому решили прооктябрить как ту, так и другую.
Ну, ясно и понятно: без Ванькина ничто не может обойтись. Сейчас же он явился и счастливым матерям предложил имена для их крошек: Баррикада и Бебелина *. Так что первая выходила Баррикада Анемподистовна, а вторая Бебелина Иванна, от чего обе матери отказались с плачем и даже хотели обратно забрать свои плоды.
Тогда Ванькин обменял на два других имени: Мессалина и Пестелина *, и только председатель завкома его осадил, объяснив, что «Мессалина» — такого имени нет, а это картина в кинематографе.
Загнали наконец Ванькина в пузырек. Стих Ванькин, и соединенными усилиями дали мы два красивых имени: Роза и Клара *.
— Как конфетка будут октябрины,— говорил наш председатель, потирая мозолистые руки,— лишь бы Ванькин ничего не изгадил.
В клубе имени тов. Луначарского народу набилось видимо-невидимо, все огни горят, лозунги сияют. И счастливые матери сидели на сцене с младенцами в конвертах, радостно их укачивая.
Объявили имена, и председатель предложил слово желающему, и, конечно, выступил наш красавец Ванькин. И говорит:
— Ввиду того и принимая во внимание, дорогие товарищи, что имена мы нашим трудовым младенцам дали Роза и Клара, предлагаю почтить память наших дорогих борцов похоронным маршем. Музыка, играй!
И наш капельмейстер, заведующий музыкальной секцией, звучно заиграл: «Вы жертвою пали». Все встали в страшном смятении, и в это время окрестность вдруг огласилась рыданием матери № 2 Дарьи вследствие того, что ее младенчик Розочка на руках у нее скончалась.
Была картина, я вам доложу! Первая мать, только сказав Ванькину:
— Спасибо тебе, сволочь,— брызнула вместе с конвертом к попу, и тот не Кларой, а простой Марьей окрестил ребеночка в честь матери.
Весь отставший старушечий элемент Ванькину учинил такие октябрины, что тот еле ноги унес через задний ход клуба.
И тщетно наша выдающая женщина-врач Оль-Мих. Динамит объясняла собранию, что девочка умерла от непреодолимой кишечной болезни ее нежного возраста и была уже с 39 градусами и померла бы, как ее ни называй, никто ничего не слушал. И все ушли, уверенные, что Ванькин девчонку похоронным маршем задавил наповал.
Вот-с, бывают такие штуки в нашей милой отдаленности.
С почтением, КапорцевЧетвертая корреспонденция Брандмейстер ПожаровПокорнейше вас прошу, товарищ литератор, нашего брандмейстера пожаров (фамилия с малой буквы.— М. Б.) описать покрасивее, с рисунком.
Был у нас на станции N. Балтийской советской брандмейстер гражданчик Пожаров. Вот это был пожаров, так знаменитый пожаров, чистой воды Геркулес, наш брандмейстер храбрый.
Первым долгом налетел брандмейстер на временные железные печи во всех абсолютно помещениях и все их разобрал в пух и прах, так что наши железнодорожники, товарищи-граждане, братья-сестрицы вымерзли, как клопы.
