Киммерийская крепость - Вадим Давыдов

Они шагали по Спартаковской – Ирина уже привыкла к новым названиям, и на пересечении с Бакунинской Гурьев вдруг резко остановился, показал рукой на противоположную сторону улицы:

— Знаешь, как называется?

— Что?!

— Вон тот дом.

— А разве у него есть какое-то название?!

— Раньше здесь была Вторая мужская гимназия. А ещё раньше он назывался «Дом с гробовой крышкой».

— Глупости какие. Суеверия дурацкие.

— Совершенно точно. Это была никакая не гробовая крышка, а солнечные часы. Народ же был уверен, что это торчит крышка гроба, в котором лежит колдун. Правда, у этого дома и в самом деле необычная судьба: именно здесь в пожаре Двенадцатого года сгорела рукопись «Слова о полку Игореве». И не только она, кстати: чуть ли не вся библиотека Мусина-Пушкина, а домовладелицей была внучатная племянница того самого колдуна.

— Откуда ты знаешь?!

Он, кажется, пропустил вопрос Ирины мимо ушей:

— Идём к Сухаревке, ещё что-то покажу.

— Яша…

— Идём, идём! Скоро стемнеет, будет совсем весело. О, трамвай. Успеем?

Проехав несколько остановок, они спрыгнули с подножки – вернее, спрыгнул Гурьев, а Ирина свалилась ему прямо в руки. Он поставил девушку на землю и взял за руку, как первоклашку:

— Это, между прочим, заколдованное место. Без всяких шуток.

— Ну, перестань, — Ирина нахмурилась, но, глядя в серьёзное, торжественное лицо Гура, не выдержала и прыснула.

— Вы напрасно веселитесь, барышня, — грозно произнёс Гурьев, и у Ирины даже слегка засосало под ложечкой. — Вон там, наверху, — он указал подбородком на Сухаревку, чей шпиль возвышался прямо над ними, — располагалась обсерватория моего тёзки Якова Брюса.[99] И фокусы, которые он там выделывал, до сих пор аукаются. Тут по вечерам небезопасно, то и дело какая-нибудь чертовщина случается.

— Кто такой этот Брюс?

— О! — Гурьев назидательно поднял вверх указательный палец. Ирина снова рассмеялась. — Стыдно, барышня. Величайший учёный колдун петровской эпохи Яков Вилимович Брюс, поэт, полководец, дипломат, алхимик, астролог и прочая, и прочая, — что же, вам, выходит, неизвестен? Ага. Так вот, барышня, имейте ввиду: в выходные мы отправимся с вами в Глинки, в имение графа, и я покажу вам тот самый пруд, на котором Яков Вилимович, заморозив воду в середине июня, устроил каток для гостей. А ещё я покажу вам розовый куст, который никогда не цветёт – не потому, что климат ему не нравится, а потому, что это никакой не куст, а заколдованный юноша, имевший несчастье приударить за дочкой графа-чародея. Готовьтесь.

— Боже ты мой, да откуда же ты всего этого набрался?!

— Слушал и смотрел. Это познавательно. Брюс, между прочим, был каким-то образом связан с Мальтийским орденом. Впрочем, это не удивительно: он ведь шотландец.

— А при чём тут шотландцы?!

— Понятно, — вздохнул Гурьев. — Начинать ликвидацию исторической безграмотности следует со времён царя Гороха. Но это позже. А знаете ли вы, барышня, какой девиз красовался на гербе Брюса? Вижу, вижу, что не знаете. Fuimus. По-латыни – «Мы были». Как ты думаешь – что бы это могло значить?

— Что?! Кто – мы?! Почему – были?!

— Вот это нам и предстоит разгадать. Как и другую, куда более важную загадку: какое отношение имеет Брюс к моей семье. Я давно собирался в бывшее имение съездить, теперь и повод нашёлся. Кстати говоря, это единственная усадьба в округе, которую не разграбили в гражданскую. Говорят, Брюс туда регулярно наведывается.

— Надеюсь, это чепуха.

— А я надеюсь, что вовсе даже наоборот. Занятно будет поболтать со стариком и узнать, как он сумел научиться сохранять своё тонкое тело, то бишь, как это называют дилетанты, «душу». Что скажешь?

— Ты серьёзно?!

— Вполне, — Гурьев заговорщически усмехнулся. — Это всё глупости, что Брюс знался с чертями. Насколько я понимаю, он их гонял, то есть был экзорцистом, а не чернокнижником, что для стародавней публики не составляло ровным счётом никакой разницы.

— Но тебя-то почему вся эта мистика интересует?!

— Потому что в этом что-то есть, — неожиданно задумчиво произнёс Гурьев. И снова взял Ирину за руку: – Вперёд?

Ирина, в отчаянии замотав головой, взмолилась:

— Всё, я больше не могу… У меня сейчас расплавятся мозги и отвалятся ноги! Ты совсем не устал?!

— Нет, в общем. Но раз ты устала – давай присядем, — и Гурьев увлёк Ирину в сторону, туда, где под деревьями расположились несколько скамеек. Усевшись, Ирина в откинулась на спинку:

— Ужасно устала. Правда. Не сердись… Оставь что-нибудь на следующий раз, ладно?

— Ну, что ты. Я ещё ничего не рассказал.

— Да?! Ну, знаешь! По-моему, ты вполне в состоянии преподавать историю. В университете.

— Я подумаю об этом, — серьёзно кивнул Гурьев, пряча улыбку. — Немного опасно преподавать историю. Она ведь ничему не учит. Литература – куда изящнее. Не так ли?

— Ужас, — Ирина вздохнула. — Тебе, должно быть, очень скучно в школе, нет?

— Нет. Мне любопытно. Я, в общем-то, неплохо отношусь к людям. К ребятам, к учителям. Ну, в общем. Есть, конечно, отдельные персонажи, которые мне не слишком приятны. Но это эпизоды. И потом, в школе есть ты.

— Яшенька…

— Тебе трудно называть меня, как я прошу?

— Нет. Но… Тебе не нравится твоё имя?

— Просто все, кто мне дороги, зовут меня – Гур. И мне это нравится.

— Ладно. Хорошо. И я буду. А кто научил тебя… так целоваться?

— Как?

— Вот… так.

— Долгая история.

— Ну и ладно. Не говори, если не хочешь, — Ирина вздохнула. Ей очень хотелось его спросить, но, конечно же, не решилась.

Зато он сделал это сам:

— Были, Ириша. В ответ на твой невысказанный вопрос.

Это было сказано так… Без бахвальства, понятного и извинительного в его возрасте. Во всяком случае, Ирина была готова извинить ему это. И не только это. Но – так?! Она онемела.

— И? — ревниво спросила, стараясь, чтобы прозвучало кокетливо. Она догадывалась уже, пусть и не очень твёрдо, что Гурьев понимает гораздо больше, чем следует понимать мальчику… юноше шестнадцати лет. Гораздо, гораздо больше. Просто не собиралась так уж легко сдаваться. — Много?

— Нет. Дело не в количестве и не в разах, Ириша, — и, увидев, как она заливается краской, обнял её за плечи: – А ты?

— Что – я? — изумилась Ирина, не делая, впрочем, никакой попытки высвободиться.

— Ты – была?

— Я?! Где?

— Не где, а с кем.

— Я? Ты хочешь… Ты имеешь ввиду… С мужчиной?!

— Нет, — Гурьев смотрел на неё без тени улыбки. — С женщиной.

Ирина глядела на него, слыша, как пульс гулко стучит у неё в висках. А Гурьев засмеялся – тихо, ласково, совсем-совсем не обидно. И вдруг привлёк её к себе:

— Ты сама девчонка ещё, — с какой-то странной, невероятной нежностью проговорил Гурьев. Ну, не может, не может мальчик так чувствовать, ужаснулась Ирина. Так не бывает просто! — Да тебе самой ещё впору за партой сидеть.

Ирина положила голову ему на плечо:

— Да. Это точно. Я полная идиотка. Надо же придумать такое – с собственным учеником! Я совершенно рехнулась, слышишь, Гур, это же…

Он не дал Ирине закончить тираду, закрыв ей рот поцелуем. И снова – её пальцы в его волосах, её лёгкое, прерывающееся дыхание, от звука которого сладко сжимается сердце.

— Ты представляешь, что будет, когда в школе про нас узнают?

— Ничего.

— Но они же узнают.

— Пускай.

— Они всегда всё узнают. Я не могу не смотреть на тебя. Мне очень нравится смотреть на тебя, очень!

— Я тебя люблю.

— Не надо, — шёпотом, краснея опять, проговорила Ирина.

— Не надо – что?

— Не надо… Так часто. А то я… привыкну.

— Привыкай, — Гурьев наклонился к ней и легко дотронулся губами до её губ. — Привыкай, потому что так правильно.

— Когда я тебе надоем, скажи мне сразу. Ладно? Пожалуйста. Я просто не переношу, когда врут и изворачиваются.

— Не говори, пожалуйста, глупостей, — его рука легла Ирине на затылок, и она почувствовала, как ноги делаются ватными и горячими.

— Это не глупости. Я просто хочу… Я хочу, чтобы не было никаких недомолвок, никакого притворства, я боюсь этого больше всего, понимаешь?

— Да. И, тем не менее, это глупости.

— Глупости?

— Конечно.

— Значит, я глупая.

Господи, Господи, подумала Ирина. Господи Боже мой, Гур, если бы ты знал, как здорово быть глупой, — с тобой. Только с тобой, понимаешь? Слушать тебя и понимать, какая я дура невозможная, и от счастья становиться еще глупее…

— Ты и вправду у меня дурочка, Иришка, — Гурьев погладил девушку по волосам и улыбнулся.

— У тебя?!

— У меня.

— Действительно, — Ирина вздохнула и опустила голову. — Действительно. Я совершенная дурочка, но мне ни капельки не стыдно. Это оттого, что я…