Всё ради любви - Кристин Ханна

Но все было не в порядке.

Лорен вытерла глаза и буркнула «Извините». Все начали рассаживаться в кресла и на диван, обитые кремовой кожей, и на несколько мгновений повисла неловкая тишина. Наконец адвокат заговорил. Лорен слушала его, во всяком случае, пыталась, но ее сердце так бешено стучало, что она никак не могла сосредоточиться на его словах. До нее доносились лишь обрывки фраз: «наилучшее решение для ребенка», «другая семья/другая мать», «лучше справятся с родительскими обязанностями», «прекращение прав», «сейчас для вас важнее учеба», «слишком юны».

Когда адвокат изложил все, что собирался сказать, он откинулся на спинку кресла и облегченно улыбнулся, как школьник, закончивший отвечать урок.

— Итак, Лорен, какие будут вопросы?

Она обвела взглядом комнату. Миссис Хейнз еле сдерживала слезы, Дэвид, белый как полотно, нервно ерзал на месте, мистер Хейнз нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Вы все считаете, что мне следует поступить именно так, — медленно произнесла Лорен.

— Вы еще слишком молоды, чтобы стать родителями, — строго сказал мистер Хейнз. — Какой из Дэвида отец: он забывает кормить собаку и застилать свою постель!

Миссис Хейнз бросила на мужа осуждающий взгляд и улыбнулась Лорен. Ее улыбка была сочувственной.

— В этой ситуации нет легких решений, Лорен. И мы все это знаем. Но вы с Дэвидом достойны успешной жизни, яркого будущего. Вы заслужили свой шанс и можете добиться многого в жизни. Воспитание ребенка — это тяжелая работа. И вы должны думать не только о себе, но и о ребенке. Вам же наверняка захочется, чтобы перед ним были открыты все дороги. Но что вы сможете ему дать? Я пыталась обсудить это с твоей мамой, звонила ей несколько раз, но она так и не перезвонила мне.

— Поверьте мне, юная барышня, — включился в разговор адвокат, — есть множество прекрасных пар, которые будут любить вашего ребенка.

— Вот именно, моего ребенка, — произнесла Лорен так тихо, что все подались вперед, чтобы расслышать ее слова. — В этом все дело. Это мой ребенок. — Она повернулась к Дэвиду: — Наш.

Дэвид не шевельнулся и не отвел глаза. Тот, кто плохо знал его, назвал бы его безучастным, но Лорен, которая всем сердцем любила его, увидела, как изменился его взгляд. В нем отразилось глубочайшее разочарование, и он весь как бы съежился.

— Ладно, — сказал он, словно отвечая на вопрос.

Лорен поняла, что он принял ее сторону, поддержал ее выбор. Но еще она поняла и другое: он делает это без малейшего желания. Ему это не нужно, ребенок для него — случайность, досадная оплошность. Если бы решать предстояло ему, он бы без промедления подписал все бумаги, отдал бы ребенка чужим людям и забыл бы о нем.

Но решать предстоит ей, и от этого выбора зависит и его жизнь, и ее собственная. И жизнь ребенка.

Лорен глубоко вздохнула. Она должна принять правильное решение. Если она любит Дэвида, она должна освободить его от всех проблем. При мысли, что ей предстоит расстаться с ним, Лорен парализовал страх.

Лорен обвела взглядом комнату. Видя, с каким нетерпением все ждут от нее нужного им ответа, она почувствовала себя побежденной.

— Я подумаю над этим, — сказала она.

Дэвид тут же засиял улыбкой, и от этого ей стало еще горше.

— Так, — произнесла Энджи, входя в гостиную, — ты слышишь таймер на духовке?

— Он пищит, — ответила Лорен, подтягивая колени к груди. Она сидела на полу перед камином.

— Да, пищит, а знаешь почему?

— Ужин готов?

Энджи закатила глаза.

— Я понимаю, что я не лучшая повариха в мире, но даже я знаю, что в одиннадцать утра ужин готовиться в духовке не может.

— Ой! И правда. — Лорен принялась разглядывать свои ногти — она обкусала их почти до мяса.

Энджи опустилась перед ней на колени.

— Что-то уж больно долго ты хандришь. На прошлой неделе я заказала на дом твою любимую пиццу, чтобы отпраздновать окончание школы, а ты к ней даже не притронулась. А вчера ты пошла спать в семь вечера. Все это время я ждала, когда же ты все мне расскажешь, но…

— Пойду убирать свою комнату. — Лорен собралась встать.

Энджи удержала ее:

— Солнышко, в твоей комнате идеальная чистота. В последние дни ты только и делаешь, что драишь ее. А еще сидишь над учебниками и спишь. Тебя ничего не интересует. Что происходит?

— Я не могу об этом говорить.

— Значит, дело в ребенке.

Лорен заметила, как дрогнул голос Энджи, когда она произнесла слово «ребенок».

— Я не хочу говорить с тобой об этом.

— Знаю, — вздохнула Энджи. — И знаю почему. Но ты зря опасаешься, что я рассыплюсь на кусочки. Я уже не такая хрупкая и нежная.

— А твои сестры говорят, что именно такая.

— Мои сестры слишком много болтают.

Лорен подняла на нее взгляд. Энджи смотрела на нее с такой любовью и тревогой, что у девочки тут же развязался язык.

— Как ты это пережила? Ну, то есть смерть Софи.

Энджи опешила.

— Ого. Никто никогда не задавал мне этот вопрос напрямик, в лоб.

— Прости. Я зря…

— Нет, мы же друзья. Мы можем говорить обо всем.

Энджи села рядом с Лорен и обняла ее. Она ощутила, как давняя печаль, которую ей с таким трудом удалось затолкать поглубже, снова поднимается на поверхность и стискивает грудь. Вернулась прежняя боль.

Обе молча смотрели на огонь, прежде чем Энджи уточнила:

— Ты хочешь знать, как жить с разбитым сердцем?

— Да. Наверное.

Так как воспоминания все же пробудились, Энджи ничего не оставалось, как дать им волю.

— Я тебе рассказывала, что я успела подержать ее на руках? Она была такой крохотной. И такой спокойной. Когда она умерла, я не переставая плакала. Я страшно по ней скучала. И от этой тоски я превратилась в ту, которой стала, а потом Конлан ушел от меня. Я вернулась домой, и тут произошло одно замечательное событие.

— Какое?

— В мою жизнь вошла умная и красивая молодая женщина, и она заставила меня осознать, что в мире есть радость. Я стала вспоминать счастливые моменты своей жизни. Я поняла, что папа был прав, когда говорил, что все проходит. Жизнь продолжается, и человек должен делать все возможное, чтобы идти дальше по ней. Сердечные раны заживают. Как и после любых ран, после них остаются шрамы-воспоминания, но и они постепенно бледнеют. Вскоре ты начинаешь ловить себя на том, что уже час не думаешь о своем горе, потом день. Не знаю, получила ли ты ответ на свой вопрос.

— Время лечит, да? — задумчиво произнесла Лорен, глядя на огонь.

— Я понимаю, тебе сейчас трудно в это поверить, но это так.

— Может быть. — Она вздохнула. — Все хотят, чтобы я решила отдать ребенка на усыновление.