Земля, которой нет - Сергеевич Клеванский

Девушка, с явно восточными корнями, разматывала шарф и снимала шапку, а я смотрел на неё не отрываясь. Она подошла к стойке, улыбнулась, и я потонул в запахе её духов — это-была лаванада.

— А вы не подскажите, где здесь празднуют День Рождения?

— Там, — указала я ей на нашу компанию.

Мы встретились взглядом и девушка замерла. Я словно ощутил, как в воздухе что-то дрогнула, как запахло озоном от внезапно вспыхнувшей искры. Я понял, что если сейчас же, прямо в этот момент не позову её прогуляться, то, возможно, следующий день может просто не наступить, так как неминуемо грянет конец света.

И в этот самый момент бармен поставил на стойку поднос с кучей бокалов.

— Ваш заказ.

— О, так вы тоже празднуете, — улыбнулась девушка, немного пряча взгляд.

— Я скажу вам больше, — улыбнулся Добряк. — Он у нас центровой — именин.

— Ой, — продолжала улыбаться смуглянка. — С Днем Рождения.

— Эээ, — только и смог промычать я.

Я буквально растерялся, потерянным ребенком посматривая то в одну, то в другую сторону.

— Я отнесу, — шепнул мне на ухо незнакомец. — А ты иди. И не забудь про кулон. Он все же решит твою судьбу.

Я пропустил мимо ушей все, кроме первой фразы. В этот момент я уже застегивал куртку и пытался натянуть свою самую лучшую улыбку.

— А вы не хотите прогуляться? — спросил я.

— Но ведь нас ждут, — возразила девушка.

— Подождут, — все же смог улыбнуться я. — Мы всегда сможем к ним вернуться.

Мы снова встретились глазами, а потом красавица кивнула.

— Хорошо, — сказала она.

— Ну, куда теперь? — спросил бармен, протирая стакан.

— Не знаю, — ответил Добряк, смотревший в след уходившим людям. Такие молодые, такие красивые, такие живые. — Не знаю, мой старый враг.

— Ты же хотел пересечь мечту, — подмигнул бармен. — Или уже передумал, мой старый враг?

— Ну, я ведь еще хотел сделать пять шагов до ада. Совершить большое приключение и побывать в Мэрс-сити.

— Тогда чего же мы сидим?

— Не знаю, враг.

— Пора открывать новые бары и таверны, враг!

— Пора!

И парочка исчезла, а на стойке осталось стоять два наполовину полных стакана. И если бы мимо прошел сведущий человек, он бы мигом узнал в жидкости обычную наемническую брагу. Но где в Питере возьмешь человека, разбирающегося в придуманном напитке?

Мы гуляли, не помню сколько. Ели мороженное, одинаковое — такое нам нравилось, смеялись, пели песни — мы любили одни и те же группы. Мы даже танцевали рядом с уличным музыкантом под аркой Генерального Штаба на Дворцовой. Тот смотрел на нас как на придурков, а мы смеялись, веселясь от души.

Я подарил её кулон, и она сказал что всегда хотела такой. Я не знал правда это или нет, но мне было все равно. Я целовал её губы, не желая более целовать никакие другие в любом другом мире. Я держал её за руку, не желая более держать никакой другой руки. Я слушал её смех, который согревал лучше любого виски, и радовал сильнее любой комедии. Я смеялся сам, легко и беззаботно. Порой мы переходили на бег, порой надолго замирали в поцелую под одиноко мигающим фонарем. Порой мы говорили, порой молчали.

Но вскоре мы остановились около развилки. Один поворот вел куда-то в одну сторону, а другой, как нетрудно догадаться — в другую.

— Куда пойдем? — спросила прижавшаяся ко мне Мия.

Мия, самое прекрасное из имен. Мия — самая прекрасная из женщин.

— Куда захотим, — ответил я.

— А что мы будем делать?

— Что пожелаем.

И вокруг словно был слышен смех самого ветра, кружащего рядом с нами словно старый друг вдруг встретил свои семью. И мы ушли.