Голоса потерянных друзей - Лиза Уингейт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Главное — вещи не оставлять без присмотра, — объявляет она, решительно шагая перед нами на своих тощих паучьих ножках.
— А придется, если нас тут убьют!
Впереди на тропе появляются две белые женщины в поношенной одежде, перепачканные золой. Они окидывают нас пристальным взглядом, задержав его на узелке с пожитками, точно гадают, воры ли мы. Я тут же хватаю мисси покрепче, изображая испуг.
— Даже не думай приставать к этим добрым женщинам! — говорю я ей нарочито громко. — Они тебе ничего дурного не сделали!
— Может, чем помочь? — спрашивает одна из них. Зубы у нее все гнилые, заостренные. — Вон он, лагерь наш. Вы, небось, хотите горячих харчей, а? Можем поделиться, мы люди нежадные! Нет ли у вас при себе какой мелочевки? Подбросьте-ка нам монетку-другую, а то Клэри как раз в лавку идет, кофе купить, свой мы весь допили. Лавка тут недалеко.
Подняв глаза, я вижу немного дальше мужчину, который тоже внимательно за нами наблюдает. Я схожу с тропы и тащу за собой мисси.
— Ой, а чего это вы так пугаетесь, а? — женщина улыбается и обводит языком полусгнившие зубы. — Мы народ дружелюбный.
— А нам друзья не нужны, — говорит Джуно-Джейн и отходит в сторонку, пропуская женщин.
Мужчина у подножия холма все стоит и смотрит на нас. Мы дожидаемся, пока женщины обойдут здание городского суда, потом сворачиваем, идем в ту же сторону и снова поднимаемся на холм.
Мне вспоминаются слова Пита: в этом городе есть и благодетели, и негодяи. Но пока что нас не оставляет чувство, будто кто-то следит за нами и гадает, есть ли у нас при себе что-нибудь ценное. Этот самый Форт-Уэрт представляет собой место, где одновременно царствуют и изобилие, и нищета. Тут надо уметь выживать, и потому мы первым делом направляемся в кузницу, чтобы отыскать Джона Пратта. Мисси и Джуно-Джейн я оставляю у порога, а сама захожу внутрь. Кузнец встречает меня радушно, но никаких вестей о мистере Уошберне у него нет.
— Многие уехали из города, когда выяснилось, что железную дорогу достраивать не будут, — говорит он. — Многие из-за этого пострадали. Бежали отсюда сразу же, как пришло известие. Непростые времена мы сейчас переживаем. Но кое-кто, наоборот, приехал, чтобы поживиться тем, что сейчас можно скупить по дешевке. Может статься, что этот ваш мистер Уошберн как раз из таких, — он объясняет нам, как разыскать купальни и отели, в которых обычно останавливаются заезжие богачи. — Поспрашивайте там — ежели он и впрямь приезжал, вам что-нибудь да расскажут.
И мы послушно идем, куда он нас направил, расспрашивая по пути всех, кто только соглашается поговорить с тремя юными бродягами.
Светловолосая женщина в красном платье окликает нас, высунувшись в боковую дверь одной из купален, и предлагает нам помыться за небольшую плату. Мол, воду они уже нагрели, а клиентов все нет и нет, и она зря пропадает.
— Мы сейчас едва сводим концы с концами — время такое, парни, — жалуется она.
На табличке, прикрепленной к окну, написано, что людям с моим цветом кожи тут не рады — и индейцам тоже. Об этом я узнаю от Джуно-Джейн, которая читает мне на ухо объявление.
Дама в красном платье подозрительно нас оглядывает.
— А с толстяком что не так? — скрестив руки на груди, она наклоняется ближе. — Что с тобой случилось, а, пухляш?
— Дурачок он, миссис. Полоумный, — поясняю я. — Но не опасный.
— А тебя я не спрашивала, — резко бросает она и смотрит в глаза Джуно-Джейн. — А ты кто такой? Тоже дурачок? Кровь индейская есть? Ты полукровка или белый? Мы цветных и индейцев на порог не пускаем. И ирландцев тоже.
— Француз он, — уточняю я.
Дама недовольно цыкает на меня, а потом снова поворачивается к Джуно-Джейн:
— Ты что же это, сам за себя ответить не в состоянии? А ты хорошенький, ничего не скажешь. Сколько тебе?
— Шестнадцать, — говорит Джуно-Джейн.
Дама запрокидывает голову и хохочет:
— Будет тебе заливать! Двенадцать от силы. Ты даже еще не бреешься! Но выговор и впрямь французский. Деньги у тебя есть? Ничего против французов не имею. Если они, конечно, платят, как полагается.
Мы отходим в сторонку.
— Не нравится мне это, — шепчу я, но Джуно-Джейн уже все решила. Она достает монетки — ровно столько, сколько надо, — а заодно и узелок со своим дамским нарядом, а остальные вещи вручает мне.
Мы тебя прямо тут подождем, на улице, — говорю я нарочито громко, чтобы дама услышала. А потом шепчу Джуно-Джейн: — Как только зайдешь внутрь, поищи черный ход. Видишь вон там, за зданием, пар поднимается? Должно быть, там ведра выплескивают и одежду стирают. Когда закончишь, выходи с той стороны, чтобы она тебя в дамском платье не видела.
Я хватаю за руку мисси Лавинию и увожу в сторону, а потом решаю поискать кого-нибудь из цветных, чтобы расспросить у них о мистере Уошберне. На тротуаре стоит худощавый темнокожий мальчишка — на вид ровесник Джуно-Джейн — и зазывает прохожих, желающих почистить обувь. Я подхожу к нему и задаю свой вопрос.
— Может, и знаю, но задаром не скажу, — говорит он. — Вот только если обувь захочешь почистить. Хотя твою и чистить ни к чему — слишком ветхая. Но если дашь мне пять центов, я попробую, только не тут, а в переулке. А то белые, чего доброго, решат, что я обслуживаю чернокожих, и побрезгуют мной и моими щетками!
Ничего-то в этом городе не бывает бесплатно!
— Ну что ж, тогда поспрашиваю в другом месте, — говорю я. — Если только не хочешь меняться.
Глаза на его смуглом лице тут же превращаются в щелки:
— Меняться на что?
— Есть у меня одна книжка, — говорю я. — Туда записывают имена родственников, пропавших во время войны или проданных до освобождения. У тебя никто из родных не пропал? Можем их в
