Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

— Ой, ну да как же! — воскликнул кормчий. — А кто ж тогда по водам Волхова и в алодьском море плавает?

— Вдруг сам Ящер? — предположила Затея осторожно.

Грекиня, сидевшая при ней у ног, снова перекрестилась.

— Ха! Больно ему, Ящеру, надо! Он всеми водами владеет, а коркодила только близ Алоди суд вершит!

Спор мог бы разгореться не хуже купальского костра, если бы не скотт, обронивший будто невзначай:

— В землях, откуда я родом, тоже в чудовищ верят.

Глаза Затеи вспыхнули интересом, а кормчий спросил лениво:

— И чё за чуда? И как откупаетесь?

Не успел кульдей раскрыть рот, как с другого конца лодьи завопил Жедан:

— Ты сказывай, сказывай! Но если кого накличешь — сам задабривать будешь! Первым за борт полетишь!

— Не, в монахе сём желчи много будет! Как бы животом потом чуде-юде не мучиться!

Ултен смутился, пробормотал что-то о варварах, пережитках, вере в Господа. И прежде чем Затея с кормщиком начали пытать расспросами, поспешил уйти на нос лодьи. Останавливать чужеземца никто не стал — ведь дорога длинная, всё успеется. К тому же священник снова позеленел, и перекосило его так, что сам на морское чудовище походить стал.

— Нет у него рогов, — сказал Розмич подошедшему Ловчану. — Я эту коркодилу видел однажды.

— Видел? — изумился Ловчан.

— Да, ещё в детстве. Я тогда в деревне жил. Вышел как-то раз к реке, смотрю — что-то не то. Вроде как бревно, да только не движется, будто теченья для него не существует. Пригляделся, а бревно-то с глазами.

— И чё?

— А ничё. Поглядело на меня и нырь в воду.

— И не тронуло?

— Неа, — задумчиво отозвался Розмич.

Ловчан смотрел на друга с нескрываемым изумлением, после наклонился к уху, зашептал:

— Так он ведь всем подряд не показывается, только избранным. Может, ты этого… волховать можешь?

На физиономии Розмича расцвела широкая лучезарная улыбка.

— Ага! Хошь, тебе крылья наволхую? — спросил он, кивая на тёмную гладь алодьского моря. — А плавник сам отрастишь!

— Да ну тебя, — насупился Ловчан. — Я всерьёз, а ты…

Махнув рукой, Ловчан устроился рядом и принялся глазеть на облака…

Смеркалось. Для ночлега кормчий завёл лодью в маленькую уютную бухту, Жедан оставил на борту троих из своей ватаги. Остальные всем миром расположились на берегу, на широкой поляне, огороженной толстостволыми берёзами.

Споро развели огонь, сварили полбу. Запах от варева шел такой, что даже у гнездящегося неподалёку дятла слюни потекли. Ели и корабельщики, и дружинники с охотой, только ложки стучали.

Розмич с уважением отметил, что никто из людей Жедана в дороге под лавкой не лежал и через борт не перегибался, значит, моряки бывалые и хорошие. Ултен тоже поправился, и следа от недавнего недуга не осталось. А уж по тому, как уплетал варево, можно решить, будто священник здоровее любого варяга будет.

Вслед за ужином пошли разговоры, тут руки Розмича сами собой напряглись, зубы стиснулись до боли в висках. Не зря говорят: бабе на лодье не место…

Все, начиная седатым кормщиком и оканчивая Ловчаном, набивались в рассказчики. И если кормщик припоминал забавные случаи, где сам порой выступал дураком, то дружинники баяли важно. О сраженьях и воинских подвигах. Племянница купца слушала, распахнув рот, и каждого одаривала влюблённым взглядом. Розмичу отчаянно хотелось, чтобы и на него посмотрела так же, да язык почему-то закостенел.

Жедан сидел рядом с племянницей, щурился, как домашний хорь, сожравший две дюжины мышей. А Розмичу в какой-то миг показалось, будто купец заметил его смущение и молчаливо посмеивается.

От этой мысли воина взяла такая досада, что поспешил разогнать вверенную ему дюжину, пообещав с самого утра посадить на вёсла. После этой «прибаутки» Розмич удостоился-таки долгожданного взгляда. Но вместо любви в синих очах Затеи была горькая обида и осужденье.

Ночью, ворочаясь в объятьях бессонницы, Розмич придумал, что ответить Затее. И историй вспомнил с десяток — одна другой лучше. А вот почему от одного взгляда на эту девушку теряет дар речи и превращается из весёлого парня, каким всегда был, в занудного молчуна — не понял. И почему при виде её земля из-под ног уходит — тоже.

Утро нового дня явило путешественникам затянутое облаками небо. Резкий, порывистый ветер разозлил море — волны хищно бросались на пузатые бока лодьи, перехлёстывали через борт. Жедан деловито облизал палец, поднял его вверх, но и без того ясно — ветер пока попутный. Сам Волхов благоволит.

Розмич тщательно скрывал досаду: при таком ветре на лодье идти не труд, а удовольствие. Перепоручив всю работу парусам, гребцы будут развлекать синеглазую Затею историями до самого вечера.

«Ну и пусть!» — неожиданно зло подумал Розмич. Исподволь глянул на смешливую племянницу купца, стиснул зубы и заспешил на борт. А ещё подумал, что за всю дорогу ни разу о смерти Рюриковой ни словом не обмолвились. Или моряки не прознали — хорошо, что быстро в море вышли, а купец хранил секрет? А может, суеверно не хотели лишний раз Морену привечать скорбным разговором.

…Опасенья Розмича подтвердились: благодаря Затее лодья мало походила на торговое судно, напоминала гнездо неугомонных грачей, волею судьбы плывущее по алодьскому морю. Окажись поблизости враг — не по парусу заметит, по шуму.

Сам дружинник в разговоры не лез. Тот десяток историй, что вспомнил ночью, — благополучно забылся. Зато когда на лодье вновь принялись вспоминать о коркодиле Волхове, в памяти вспыхнула другая байка…

Дело было немало лет назад, когда он, будучи уже дружинником, впервые оказался в Алоди. Город встретил воинов без особой радости, на Рюрикова шурина — мурманина Олега — всё ещё косились с подозрением. Олег же по прибытии не стал задабривать жителей пиром, как поступали обычно, а пошёл поклониться местным святыням. Розмич, младший гридень, оказался тогда в свите, сопровождавшей князя.

Вот тогда и увидел впервые главного волхва Алоди…

Старик был бос и, как водится, седовлас. Густая борода едва ли не по траве волочилась, а подол одежд покрывал плотный слой грязи и колючие репьи, подсказывая: старик не из тех, кто всё время на капище просиживает, принимая подношенья от сердобольных горожан, по земле он ходит.

Разговор Олега и волхва проходил в стороне, был недолог. Отчего-то казалось, что мир вокруг князя и старика стал гуще, обрёл новые, более яркие краски. Но Розмич этим наблюдением не заморачивался — стоял вместе с остальными и ждал.

После принесли требы кумирам, кланялись до земли… А вот когда развернулись уходить, Розмич случайно встретился со стариком взглядом и остолбенел.