Дона Флор и ее два мужа - Жоржи Амаду

— Эта Мария Антония — развратница… Полезла к мужчинам, чтобы слушать всякие гадости… Да еще потащила с собой дону Алису и дону Мизету… Об американке я не говорю… Посмотрите, как эта бесстыжая вытягивает шею, чтобы лучше слышать…

Зато дона Неуза Маседо и K° вела себя на редкость примерно. Скромно сидя среди женщин, она с серьезным видом внимала семнадцатилетнему Рамиро, сыну аргентинца, владельца керамической фабрики. Если бы не она, юноше не с кем было бы разговаривать, так как молодежь атаковала Марилду, умоляя ее спеть, а ему не терпелось рассказать кому-нибудь о своих рыболовных успехах.

— Я поймал рыбу кило пять весом.

— О, — воскликнула дона Неуза, — неужели пять? А что вы еще поймали? — Она обдумывала, какое бы прозвище дать отважному рыболову. Пожалуй, «Рыбий жир». Глаза Неузы загорелись.

Между тем аргентинец, отец юноши, столкнулся в дверях с сеу Вивалдо, владельцем похоронного бюро «Цветущий рай», и по своему обыкновению завел разговор. Бернабе отметил элегантность туалета доны Флор, который вызывал зависть у всех присутствующих дам.

— Ничто не красит женщину так, как богатство… Посмотрите, как изящна и прелестна дона Флор…

Сеу Вивалдо посмотрел, а, кстати сказать, он очень любил смотреть на женщин с пышными формами.

— Она всегда была прелестна, хотя красавицей ее нельзя было назвать, что верно, то верно. А теперь она расцвела и стала еще привлекательней, однако деньги тут ни при чем… Все дело в возрасте, мой дорогой, а дона Флор сейчас в самом соку. Не могу понять тех, кому нравятся девчонки, ну какое может быть сравнение с дамой в расцвете сил, когда у нее на платье отрываются крючки…

— А какие глаза!.. — поддержал аргентинец, который, видимо, тоже был ценителем женской красоты.

Глаза, разбивающие мужские сердца, сейчас были устремлены вдаль, словно дона Флор предавалась сладостным мечтам. Дорого бы дал сеу Вивалдо, чтобы узнать, почему дона Флор стала такой задумчивой. Она ходила из комнаты в комнату, приветливо беседовала с гостями, как и следует хозяйке дома, но делала это машинально.

Сеу Вивалдо положил руку на руку аргентинца: не деньги делают женщину красивой, сеу Бернабо, а ласковое обхождение, покой. Это выражение глаз, это покачивание бедрами говорит о том, что дона Флор счастлива.

Странное выражение… Когда он уже видел этот потерянный взгляд, будто погруженный в самую глубину сердца? Сеу Вивалдо не без усилий вспоминает: во время бдения у гроба Гуляки. С тем же отсутствующим видом, с каким принимает сегодня поздравления, принимала она тогда соболезнования, будто не замечала вокруг слез, как не замечает сейчас праздничного веселья. Красота доны Флор, понял вдруг сеу Вивалдо, совсем особая, и к ней нельзя подходить с обычной меркой.

В комнате, где собрались женщины, обсуждалась теперешняя супружеская жизнь доны Флор. Жены фармакологов и музыкантов из любительского оркестра мало знали о ее первом браке. А для кумушек не было большего удовольствия, чем сравнивать обоих мужей доны Флор. И ни пикантные анекдоты, которые рассказывали мужчины (а такие бесстыдницы, как Мария Антония, хохотали), ни песни и романсы Марилды, певшей в кругу дам и поклонников, успевших влюбиться в девушку, не могли оторвать их от этого приятного занятия.

Итак, первый брак доны Флор был сущим адом. Только теперь можно в полной мере понять, каким несчастьем, какой ошибкой было это замужество. Сколько пережила бедняжка из-за этого чудовища, игрока и распутника, он даже бил ее.

— Какой кошмар! — Дона Себастьяна прижала руки к полной груди.

Сколько выстрадала дона Флор! Ей приходилось работать, чтобы содержать дом да еще оплачивать долги мужа, который был игроком, то есть страдал пороком, обходящимся дороже прочих. Так что теперешнему счастью доны Флор предшествовали горе и унижения.

Дона Флор слушает эту болтовню, а взгляд ее рассеянно устремлен вдаль. Дона Гиза хохочет над анекдотами, дона Норма упивается пением Марилды, и некому сказать доброго слова о покойном.

Около полуночи ушли последние гости. Дона Себастьяна, потрясенная рассказом о семилетнем мучении хозяйки дома, прикоснулась щекой к щеке доны Флор и участливо сказала:

— Слава богу, сейчас все переменилось, вы заслужили это счастье…

Восходящая звезда Марилда, ослепляя своей красотой студентов, запела на прощание ту самую серенаду, которую пел когда-то доне Флор Гуляка и которая ушла с ним в могилу.

Довольный вечером, доктор Теодоро пошел проводить своих коллег, обсуждавших влияние музыки на лечение некоторых болезней. Доктор Венсеслау Вейга и доктор Силвио Феррейра отстаивали различные точки зрения, и, чтобы дослушать спор до конца, доктор Теодоро довел друзей до трамвая.

Дона Флор осталась одна, и ей вдруг захотелось уйти куда-нибудь подальше от стола, уставленного бутылками, от беспорядка в комнатах, от голосов, доносившихся с улицы, от фагота, молчаливо стоявшего в углу. Она пошла в спальню и зажгла свет.

— Ты? — сказала она нежно и ничуть не удивившись, будто ждала увидеть его здесь.

На железной кровати, обнаженный, как в тот вечер после карнавала, лежал Гуляка и, улыбаясь, манил ее рукой. Дона Флор тоже улыбнулась, да и разве можно было устоять перед этим негодником, перед его простодушным и откровенным взглядом. Даже святой Кларе это не удалось, а уж о доне Флор и говорить нечего.

— Любимая… — услышала она незабываемый ленивый голос.

— Почему ты пришел именно сегодня?

— Потому что ты меня позвала и так настойчиво, что я не мог не прийти… Я здесь, моя дорогая. — И, приподнявшись, он взял ее руку.

Притянув дону Флор к себе, он поцеловал ее, но она успела отвести губы.

— Нет, нет! Ты с ума сошел!

— Но почему?

Дона Флор присела на край кровати, а Гуляка томно растянулся, словно хвастаясь своим красивым телом, которое так любила дона Флор. Она не видела его целых три года, и он ничуть не изменился за это время, совсем такой, как был раньше.

— Ты все такой же, а я вот располнела.

— Ты даже не представляешь, как ты красива… Ты похожа на мясистую сочную луковку, тебя так и хочется укусить… Этот негодяй Вивалдо прав… Как он пялил на тебя глаза!..

— Убери руку, Гуляка, и перестань говорить чепуху. Сеу Вивалдо ни о чем таком не думает, он всегда относился ко мне с уважением… Сейчас же убери руку…

— Почему, дорогая?… Почему я должен ее убрать?

— Ты забыл, Гуляка, что я замужняя женщина? Только мой муж может меня касаться.

Гуляка насмешливо подмигнул.

— А кто же я, по-твоему? Ведь я и есть твой муж! И к тому же первый, у меня преимущество…

Дона Флор не подумала об этом и не сразу нашлась, что ответить.

— Не говори ерунды…

На улице послышались твердые шаги доктора Теодоро.

— Он идет, Гуляка, уходи!.. Я очень и очень рада, что повидала тебя… Это было чудесно.

Но Гуляка нисколько не смутился и не собирался уходить.

— Уходи, сумасшедший, сейчас он откроет дверь!

— А почему, собственно, я должен уходить?

— Что я ему скажу, когда он тебя увидит?

— Глупая… Ничего он не увидит, только ты можешь видеть меня.

— Но он ляжет в кровать…

Гуляка с сожалением пожал плечами.

— Этого я не могу ему запретить, но если потесниться, мы поместимся и втроем…

На этот раз дона Флор не на шутку рассердилась.

— Ты что же это обо мне думаешь? Кто тебе дал право обращаться так со мной? Да как ты смеешь? Забыл, что я порядочная женщина…

— Не сердись, моя радость… Ты же сама меня позвала…

— Я только хотела повидать тебя, поговорить…

— Но мы же не успели…

— Вернешься завтра, тогда и поговорим…

— Я не могу так просто уходить и приходить… Или ты думаешь, это все равно что съездить в Санто-Амаро или в Фейру-де-Сант-Ана? По-твоему, мне достаточно сказать: «Я поехал, скоро вернусь?» Нет, дорогая, раз уж я здесь, я обоснуюсь надолго.

— Но ради бога не в спальне, не в кровати! Послушай, Гуляка, даже если он тебя не увидит, я умру от стыда, зная, что ты тут, рядом. Я так не могу. — В голосе доны Флор послышались слезы.

— Ну хорошо, я лягу в гостиной, а завтра все обсудим. Но сначаля поцелуй меня.

Они слышали, как доктор моется в ванной: оттуда доносился шум воды. Дона Флор подставила щеку.

— Э… нет, моя радость… Только в губы, иначе я не уйду…

Доктор вот-вот будет в спальне… Что оставалось делать? Пришлось подчиниться тирану.

— Ах, Гуляка… — только и сказала дона Флор, жадные губы закрыли ей рот. О, этот поцелуй!

Гуляка вышел обнаженный и красивый. Золотистый пушок покрывал его руки и ноги, на груди курчавились светлые волосы. А дона Флор никак не могла опомниться после его поцелуя.

— Вечер удался на славу, дорогая, — сказал доктор Теодоро, войдя в спальню. — Все было отлично, и еды, и питья вдоволь. Вот это я люблю — каждая мелочь предусмотрена… — И он стал переодеваться за изголовьем кровати.