Белый ферзь - Измайлов Андрей

Цель – не только очутиться в подвалах Публички и найти подтверждение почти очевидному. Да, цель, но промежуточная. Основная цель – найти и обезвредить виновников того, что Инны НЕТ. Колчин, Ко-Цин. Два иероглифа. Делать пустым, делать чистым. Для сэнсея Косики каратэ – лучшая характеристика: ликвидировать врага и оставить ЧИСТОЕ место.

Оставить после себя ЧИСТОЕ место. Чтобы ни тени подозрения не пало на того, кто ликвидировал врага.

Он, Колчин, проявил живое участие в Москве – с майором-полковником Борисенко, с дважды-трижды евреем Штейншрайбером, с Баем-Баймирзоевым. Он даже позволил себе здесь, в Питере, приоткрыть эмоции при встрече с четой Мыльниковых. Но все это было в период ПОИСКА. Теперь же он НАШЕЛ. Почти нашел. И цель – заставить поверить Лозовских в тривиальность ситуации. Дабы рефлексирующий старший научный сотрудник не включился сдуру помогать. Хватит Колчину помощников! Достаточно с него помощника Мыльникова! Помо-ог, лжесэмпай, ничего не скажешь! Впрочем, теперь получается – помог, прибавил доверия Лозовских к ЮК, то есть к имиджу ЮК, как дундука-громилы. В общем, одно дело – исчезла Инна! для вас она жена, для меня она… о-о! не успокоюсь, пока не выясним! И другое дело – да с ней все в порядке, но книжку надобно добыть, пошли в подвал, очкарик! хорошо, подчиняюсь, но учтите, что больше никогда!.. Учел-учел. Слышь, Михалыч! То – завтра. А сегодня уже поздно. Хочешь, поехали ко мне в гостиницу? Я сам твоей… как ее?.. Даше?…отзвоню. Мужским голосом! Посидим. Там, в «Чайке», неплохие телки, бля буду! То есть они будут. Двое нас и двое их! Пое-ехали, ты чего!

Жена, конечно… Ну, жена! В Москве. И даже если она исчезла, то Лозовских всегда скажет (если спросят!): Колчин – самодовольный мужлан, для которого жена – данная в ощущениях, и не более… вот, будучи в Питере, гостиничных шлюх готов зазвать… в ощущениях…

Никому и ничего Лозовских не скажет по собственной инициативе – он ведь так или иначе соучастник. То-то! А по чьей-либо давящей инициативе Лозовских никому и ничего не скажет, ибо Колчин должен оставить место ЧИСТЫМ – чтоб ни тени подозрения на ЮК… ну и на старшего научного сотрудника в придачу. Не должна откуда ни возьмись проявиться чья-либо давящая инициатива.

Колчин довез Лозовских до Монетной.

– Спасибо. Я здесь выйду, пройдусь. Здесь всего метров двести… – отстаивал крохи самолюбия Лозовских, пожал плечами, когда Колчин, будто не слыша, свернул с Каменноостровского направо, на Монетную. – Вот здесь, у арки, остановитесь, – подсказал Лозовских через двести метров.

На сей раз Колчин «расслышал». И то! Заезжать через тесную арку в тесный питерский «колодец», потом пытаться развернуться или пятиться задним ходом… А Лозовских никуда не денется – у них ведь мужской уговор, пра-ально? пра-ально, профе-ессор?! Тем более Колчину известен адрес Лозовских. Не захочет ведь старший научный сотрудник, чтобы Колчин будоражил соседей, жену-Дашу: «Слава где? Куда ушел? Мы с ним вчера договорились, что он к десяти утра спустится к машине. Вот я – за ним. А его, что, нет, значит?».

– Завтра в десять я за тобой подскочу, Михалыч! – пообещал Колчин. – Не опаздывай, не проспи.

Лозовских, хмуро ломая спичку за спичкой, пытался раскурить долгожданный «Вайсрой», самый дешевый из натуральных. Ветер срывал огоньки со спичек. Лозовских наконец-то покинул «девятку», переминался на входе в арку (привычно-знакомая своя арка, но темная, но зловещая – после всех сегодняшних передряг!), – может, непроизвольно надеялся, что Колчин его и до дверей проводит? Иди, бедолага, иди! Никто тебя не тронет. Кто польстится на старшего научного сотрудника, у которого «знаете, какая зарплата?!». Да, но ведь… польстились не далее как нынешним ранним вечером, еще почти светло было. А теперь вот… поздний вечер, очень поздний, и – темно, очень темно.

– Давай, Михалыч! – подбодрил Колчин. – Никто тебя не тронет. А этим… твоим… я отзвоню, чтоб никаких больше!.. Да! Фонарик завтра не забудь, лады? И… что там вообще надо. Тебе видней. А сейчас иди…

Лозовских пошел в арку, стараясь независимо прямить спину: ишь, «твоим я отзвоню!», не мои они, дундук-силовик, а твои, дундук-силовик! ишь, «фонарик!.. тебе видней!», он завтра проводит дундука-силовика в подвалы, и все, и забудет, как ночной кошмар, все! и дундука-силовика, и все, что связано с Инной, и ее самое, и… все!

Иди, Святослав Михайлович. Иди-иди, пока батарейки «Энерджайзер» не кончатся!

Вот тоже… еще один чудила, готовый наколотить себе лицо до опухолей, чтобы выглядеть толстяком! Лозовских…

Или то типично питерская черта – мы, конечно, великий город с областной судьбой, но…

Лозовских, Вика Мыльников, Андрей Зубарев…

Кстати, Андрей! У Зубарева пока не исчерпан лимит оговоренного времени, однако хотелось бы поскорей… Нет, Зубареву ЮК позвонит завтра, после Публички, когда найдет или не найдет подтверждение версии – вот и сравнит…

А Вике Мыльникову ЮК позвонит сейчас же, то есть по прибытии в «Чайку», в свой номер!

Он так и сделал:

– Вика? – сурово удостоверился Колчин в том, что соединили правильно. Именно «Вика»! Осознал, с-сэмпай?! Осознал, глава АОЗТ с комплексом питерца, искореняющий сей комплекс тем, что поперек батьки лезешь?!

– Юрий Дмитриевич! Отлично! – заспешил Мыльников делово, чтоб не перебили: – В общем, мы по всем прошлись… Никто ничего. Не врут, это я могу гарантировать. А с этим «ботаником» накладочка, конечно, вышла, но ребятишки мои не в претензии, они вас узнали…

– ОНИ не в претензии? – пригрозил тоном Колчин.

– Ну… то есть… в общем… – осекся Мыльников.

– Я в претензии, Вика! Понял?

– Понял… – виновато ответил Мыльников, правда, недоумевая, в чем, собственно, он виноват, но торопясь оправдаться: – Я же обещал заняться этим вопросом… Мы же с вами договорились?

– О чем?

– Ну… что я займусь этим вопросом.

– Каким ЭТИМ?!

– По поводу… м-м… второй половины… – Мыльников по старой закалке не доверял телефонам, изъяснялся недомолвками. Вторая половина, понимай, жена, так?

– А что такое со второй половиной?!

– Ну… Юрий Дмитриевич!.. Вы же сказали…

– Я сказал, ее нет в Москве. И что?!

– Да… – подрастерялся Мыльников. – И в Питере ее нет, Юрий Дмитриевич, точно! Мы проверили по… По всем прошлись…

– И что?! – задал Колчин наводящий вопрос, наводящий ужас и наводящий на мысль: сэнсей сам распоряжается в своей семье, никому не дозволено совать нос! жены сэнсея нет ни в Москве, ни в Петербурге – еще не повод рыскать где не просят! она, может, в Токио! или в Тмутараканске! ее, может, сам муж и отдалил от себя! а тут всякие-якие посторонние…

– Я так понял, Юрий Дмитриевич, что…

– Ты не так понял, Вика! Понял?! – и Колчин дал отбой.

Он дал отбой не только телефонной беседе. Он дал отбой Мыльникову – теперь Вика пребудет в состоянии вины (не угодил сэнсею), теперь Вика свернет бурную деятельность по розыску «младшей подруги», теперь Вика затретирует «старшую подругу», то бишь Галину Андреевну, мол, на кой ляд ты мне своего Лозовских подсунула… будто не сам Вика из жены вытянул подробности про Лозовских.

«Знаешь ли ты причину попадания в цель?».

Колчин добился еще одной промежуточной цели – Мыльников сделал то, на что способен («В общем, мы по всем прошлись…»), но остался в заблуждении, что сэнсею вся эта непростая, ох, непростая мыльниковская работа – по барабану.

Верно. Делать ЧИСТЫМ…

А теперь – спать! Завтра – под землю. Вот не спросил, там прохладно или, наоборот, душно. Как одеваться?.. «Вы когда-нибудь были в библиотеке?». Ах ты наш высокообразованный Лозовских! Не то что дундук Колчин!

17

Ката невозможно просто выучить. Записать, разумеется, можно, однако – только набор движений. Ката – не есть лишь набор движений для последующего применения на практике уличных драк, как полагают высокообразованные в своей области старшие научные сотрудники. Каждый, знаете ли, специалист в своей области. Высокообразован, сэнсей? Да… Ну так вот, ката невозможно просто зазубрить, ката нужно пережить, досконально почувствовав и разобравшись во всех нюансах того, что в ката есть…

Ката Сей-Сан. Два иероглифа, означающих «десять» и «три». «Десять» – десять космических стихий, властвующих над Землей. «Три» – три фундамента познания человеческого бытия (то самое учение о трех «нэн»:

1. непосредственное восприятие того, что видишь-слышишь-осязаешь,

2. определение-осознание того, что видишь-слышишь-осязаешь,

3. и что мы теперь будем с этим делать?!). Гармония Сэй и Сан, «десять» и «три»- вот гармония человека и мира, его окружающего. Так- то… А к тому же окинавское название-перевод Сэй- Сан – одинокая сосна, стоящая на краю скалы под порывом ветра. Ну-ка, представьте? Истолкуйте? Значит, стойка низкая, мощная, цеплючая корнями, – сосна. При том – гибкая, способная повернуться куда угодно – ветер переменчив. При том – одинокая, самодостаточная (сказано все тому же Ле-цзы, постигавшему искусство стрельбы из лука: «У человека, достигшего предела, состояние сознания остается совершенно неизменным, смотрит ли он вверх на небо, проникает ли вниз к Желтым источникам, странствует ли по восьми частям света. Тебе же сейчас хочется зажмуриться от страха. Опасность внутри тебя!» – то бишь совершенствуйся дальше, не самодостаточен покамест). Так-то…