Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

—Временному комитету необходимо безотлагательно взять власть в свои руки, — горячий шёпот Родзянко вывел Милюкова из состояния грогги, — иначе нам грозит полная анархия… Власть возьмут эти, — он кивнул на Сталина, — Совет депутатов.

— Если министры сбежали, то кто‑то же должен их заменить, — одними губами ответил Милюков. — Ведь сбежали? Да или нет?

— Сбежали… Где находится председатель совета министров, неизвестно. Его невозможно разыскать. Недавно расстались, а найти нигде не могу. И министра внутренних дел… Никого нет. Кончено!

— Ну, если кончено, так вы и заменяйте, Михаил Владимирович, — шикнул Милюков на Родзянко. — Положение ясно. Может быть два исхода: всё обойдется, государь назначит новое правительство — мы ему и сдадим власть… А не обойдется — так если мы не подберем, подсуетятся другие, те, кто выбрал каких‑то мерзавцев на заводах… Берите бразды правления! Ведь, черт их возьми, как нам быть, если императорское правительство сбежало, что с собаками не сыщешь!..

Думские политики, 12 лет силились скинуть царских ставленников, а когда это случилось, неожиданно растерялись.

— Михаил Владимирович, — обратился к Родзянко стоящий чуть позади член Государственной думы полковник Энгельгардт, — мне кажется, сейчас самое главное — армия. Необходимо это взбунтовавшееся солдатское стадо взять в руки. Там уже работает военная комиссия Совета. Если мы…

— Товарищи! — прорвался сквозь шум голос Сталина, — мы, конечно, покараем виновных. Никто не уйдёт от справедливого возмездия. Каждый получит по заслугам. Но наказание не наполнит хлебные лавки! А это надо сделать срочно! Люди хотят кушать каждый день!

Зал погрузился в тягучее безмолвное молчание. Накормить огромный город в феврале во время войны — легко сказать. А как сделать?

— Какая еще комиссия? — зашипел на Энгельгарда Родзянко. — Я назначаю вас комендантом Таврического дворца и комендантом Петрограда. Где эта комиссия?

— В 42‑й комнате. Закрылись, никого к себе не пускают…

— А ну, пойдем‑ка туда! И немедленно дайте мне на подпись приказ о возвращении солдат в казармы и беспрекословном их подчинении офицерам. Стадо должно быть в стойле.

Повинуясь Родзянко, несколько человек разом развернулись и направились к выходу, не замечая, что люди в кожанках тоже пришли в движение. Один из них коротко кивнул и показал глазами на удаляющихся депутатов, несколько человек вышли из строя и последовали за думской делегацией. Оставшиеся перегруппировались и снова застыли в напряженном ожидании.

— Мы знаем, где прячут хлеб господа магнаты и поддерживающие их депутаты государственной думы, — после театральной паузы добил Сталин аудиторию, тяжело глядя в спину Милюкову, отчего тот внезапно споткнулся и чертыхнулся, — нам нужна помощь военных и железнодорожников. Хлеб возьмем под охрану и организуем доставку. На полустанках вокруг столицы рассредоточен месячный продовольственный запас Петрограда. Надо его национализировать и доставить в город. Предлагаю организовать добровольческие продотряды, наделить их полномочиями и отправить по известным адресам. Записаться в добровольцы можно в соседней комнате.

Толпа пришла в движение, смешалась, зашумела, потянулась на выход, как вдруг над ней взметнулся Керенский, бешено вращая глазами.

— Арестуйте его! Это — провокатор! — взлетев на стул, завопил он, показывая пальцем на Сталина, — он хочет выманить из Петрограда революционных солдат и матросов, чтобы потопить революцию в крови! Ушедших расстреляют в поле из пулеметов! Оставшихся в городе порубят шашками казаки! Не дайте вас обмануть! Защищайте революцию! Защищайте Думу!

Делегаты остановились и загудели. Актерской, легко воспламеняющейся и самой себе импонирующей натуре Керенского была нанесена звонкая, обидная пощёчина. С утра он парил над толпой, видя себя на белом коне. Соратники по ложе “Великий Восток” — шурин подполковник Барановский и два генерала ГУГШ Якубович и Туманов — переправляли к нему за советом группы вооруженных людей, уточняющих — что да как делать, как «защищать свободу», кого схватить? Керенский был «тем, кто приказывает». Его внешность изменилась, тон стал отрывистым и повелительным, движения быстрыми…

Конечно же Александр Фёдорович не мог допустить, чтобы кто-то непонятный, неизвестный на глазах у всего народа нагло крал ЕГО власть. Он слишком много потратил на её обретение в прямом и в переносном смысле, от многого отказался, ещё большим поступился, чтобы молча созерцать, как какой-то мужлан, лениво посматривая в глаза, выбивает стул, на который он еще даже не успел толком присесть.

Подбадриваемый французскими соратниками по масонской ложе, 14 февраля 1917 года Александр Федорович сжёг все мосты, заявив в Думе:

«Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало… Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в оружие издевательства над народом? С нарушителями закона есть только один путь борьбы — физического их устранения».

Председательствующий Родзянко прервал выступление Керенского вопросом, что тот имеет в виду. Ответ последовал незамедлительно: «Я имею в виду то, что совершил Брут во времена Древнего Рима».(*)

После такого заявления ни о каком возврате к прошлой жизни, ни о каких компромиссах не только с действующей властью, но и с думскими союзниками не могло быть и речи. Только вперед и вверх! Попадание на властный олимп может спасти от расправы за публичное желание повторить сомнительный подвиг римского заговорщика. Всё шло, как по маслу! Царское правительство разбежалось! Полиция и жандармерия бездействовали! Путь к власти открылся и так манил!… И тут этот грузинский большевик! Снести! Растоптать! Керенский “закусил удила” и пошёл в последний, решительный бой, надеясь на ораторское искусство и поддержку сочувствующих генералов. Вот сейчас они отдадут приказ своим адъютантам, и те выведут грузина из зала под белы рученьки…

— Товарищ Керенский! — нисколько не испугался истерики депутата Сталин, а подобрался ближе, стрельнул исподлобья глазами, и только усилившийся акцент выдавал скрываемое волнение, — как практикующий адвокат, понимающий, что обвинение необходимо чем-то доказать, вы, наверняка, озаботились какими-то документами и свидетельствами, подтверждающими ваши слова?

— Какие ещё доказательства?! — взвился Александр Федорович и осекся, увидев, как у него за спиной крепкие парни стремительно окружают и разоружают его воинскую свиту.

— Спокойно, Ваше благородие, — тихо, но с угрозой выговаривал казак в лохматой папахе, деловито обыскивая стоящего ближе к нему Барановского, — и не надо на меня так зыркать. Мы давеча германский штаб армии в штыки брали, так что к грозным взглядам привыкшие…

— Это чёрт знает что! — бормотал генерал Якубович, отдавая браунинг, — вы ответите за самоуправство!

— Что говорит про самоуправство офицер, нарушивший воинскую присягу? — в притворном удивлении насмешливо вскинул брови Сталин. — Господин Керенский, как присяжный поверенный, объясните генералу, что полагается за участие в антиправительственном заговоре в соответствии с уголовным уложением Российской империи.

— А судьи кто? — патетически воскликнул Керенский, понимая, что абсолютно всё идёт не по плану.

— А вот они! Все тут! — Сталин обвёл рукой рабочую и солдатскую массовку, застывшую в нерешительности, ослеплённую фейерверком событий, — и они ждут хоть какого-то обоснования предъявленных вами обвинений. Ну же, Александр Фёдорович! Проявите не только ораторское, но и юридическое искусство! Пора!

— Доказательств нет! — прошипел сквозь зубы Керенский, — однако….

— А у меня есть! — перебил его Сталин и поднял над головой листки с машинописным текстом, — прошу публично зачитать!

Керенский всего на несколько секунд задержался с ответом, намереваясь сформулировать свою мысль максимально хлёстко и обидно, как вдруг совсем юный корнет начал звонким, громким голосом декламировать текст. Александр Федорович ощутил подступающую к горлу дурноту.