Моя карма - Валерий Георгиевич Анишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я иронически улыбнулся.
— У Зельдовича произошло самовнушение, он считает, что без ниточек в этом случае обойтись невозможно, потому что просто не может представить другого варианта, — сказал я.
— Вполне возможно, — согласился Кобзарев. — Мы вчера направили отчёт с результатами наших опытов и расчётами в Президиум Академии Наук, но, зная позицию академической и прикладной науки, когда они избегают признавать результаты с нетрадиционными альтернативными технологиями, какого-то положительного или даже вразумительного ответа ожидать трудно. Ведь принципы воздействия на физические и биологические объекты реальности выходят за рамки общепринятых в настоящее время фундаментальных законов и понятий.
— Да вы не расстраивайтесь, — я искренне сочувствовал профессору Кобзареву и попытался отвлечь его от разочарования и неудачи найти понимание у академического сообщества. — Кибернетика тоже считалась лженаукой, но ведь признали. Так что дойдёт дело и до телекинеза, и других проявлений парапсихологи.
— Нет, — твёрдо сказал Кобзарев, — существующую парадигму надо менять. Время такое наступило сегодня и бездействовать просто нельзя и преступно, ведь мы так долго шли к нему. Конечно, проще всего «забыть» про феномен вопреки всем научным практикам, а все опыты воспринимать как фокусы, но мы же знаем, что это не так. Тем более, что учёные в отношении к экстрасенсорике разделились: одни считают, что их дурачат, другие верят, что все правда, третьи вообще не знают, как к этому относиться… Мы создадим официальную комиссию и продолжим наши опыты на более высоком уровне.
— Это без меня, — категорически отвёл я своё участие в дальнейших опытах. — Я считаю оскорбительным для себя доказывать что-то в атмосфере недоброжелательного отношения к любым проявлениям паранормальных явлений. Я очень хорошо чувствую и болезненно воспринимаю нацеленность учёных на заведомо отрицательный результат. В такой атмосфере тратится слишком много усилий, чтобы продемонстрировать способность к телекинезу. Вы сами видели, чего мне это стоило… И потом, если честно, пусть это звучит и цинично, мне совершенно безразлично, признает учёное содружество возможность существования альтернативной науки, которую отвергает Академия наук как рассадник мракобесия, или нет. Не признает сегодня, признает завтра. Но, как говорят англичане, «Better a bird in the hand than a crane in the sky». Так что, лучше я буду заниматься своим земным делом. У меня другое призвание и другая цель в жизни. А если я могу кому-то помочь в исцелении, то мне теперь уже никто не запретит, потому что, по-крайней мере, бесконтактное лечение руками, это уже общепризнанный факт, который не подвергается сомнению, как и гипноз.
Кобзарев не ожидал моей, лишённой всякой деликатности речи, прозвучавшей как отповедь, и с недоумением, молча и пристально смотрел на меня. Но как человек глубокого и проницательного ума, он увидел не только раздражение, которое руководило мной на произнесение этого бестактного монолога, но и уловил обозначившийся твёрдостью решения характер, понял, что нет смысла настаивать, и сказал:
— Мне искренне жаль. Я на вас рассчитывал. Но понимаю и настаивать не имею права.
Мне стало неловко от того, что я позволил себе разговаривать с профессором в тоне, которого он не заслуживает, ведь его серьёзно интересовала тема аномальных явлений, и он как настоящий учёный с головой погрузился в неё, чтобы найти научное объяснение и научные доказательства тому, что находится за пределами традиционной науки, несмотря на стойкое неприятие академического сообщества паранормальных проявлений. Кобзарев считал, что в наши дни нельзя исследовать мир только с материалистических позиций, потому что это тормозит развитие науки, и изучать каждого, кто обладает парапсихологическими способностями.
— Юрий Борисович, извините меня за бестактность. Я с огромным уважением отношусь к вам, но постарайтесь понять и меня… Вы говорили о Калугиной. Если она так активно пытается участвовать при любой возможности в экспериментах, нетрудно будет пригласить её в ваш институт. Это же по профилю. Вы говорили, что учёные сомневаются в её способностях, но ведь и вы сомневались, приглашая меня показать явление телекинеза. А я уверен, Кулагина — настоящий экстрасенс и показывает реальные результаты.
— Наверно, вы правы, — заключил Кобзарев.
Я собрался уходить, но Кобзарев остановил меня.
— У Вас есть ещё два свободных дня, — сказал профессор. — Командировку я вам отмечу до конца пребывания и дам своё заключение о результатах наших опытов… А пока поживите в гостинице, погуляйте по Москве. Будете уезжать, позвоните. Гостиница оплачена.
— Спасибо Юрий Борисович, — поблагодарил я. — Это кстати, потому что Вольф Григорьевич Мессинг попросил меня встретится с академиком Лурией. Считает, что мне нужно ему показаться.
— С Александром Романовичем? Это связано с Вашей памятью? — спросил Кобзарев.
— Да, — ответил я неохотно.
— Я позвоню ему, — пообещал Кобзарев. — Ему интересно будет знать и о наших с Вами опытах.
Я пожал плечами.
Глава 16
Профессор Лурия. Мессинг о моей памяти и память мнемониста Шерешевского. Опыты с запоминанием ряда слов и текстов. Моя фотографическая память и эйдетическая память Шерешевского. Проблемы великого мнемониста. Психическая саморегуляция требует физической энергии. Документ о моей способности к телекинезу.
Александр Романович Лурия жил в Доме академиков на Ленинском проспекте. Это был большой десятиэтажный дом сталинской эпохи с балконами и лоджиями. Построен он был до войны по проекту академика Щусева, который и сам поселился в этом доме. Александр Романович, очень симпатичный улыбчивый человек в круглых очках, с не по возрасту седой головой и умными проницательными глазами, встретил меня приветливо, осведомился о здоровье Мессинга, сделал комплимент его уникальным способностям читать мысли, расспросил о моих родителях и обо мне. Я рассказал о том, чем занимаюсь, о способности к целительству и ясновидению.
— Юрий Борисович Кобзарев звонил мне. Его очень впечатлила ваша демонстрация телекинеза, — сказал академик. — Крайне любопытно. Но сфера моей деятельности психология, психофизиология, нейропсихология… Вольф Григорьевич Мессинг говорил о вашей необыкновенной памяти. Меня интересует больше эта сторона ваших способностей.
— Вольф Григорьевич преувеличивает, — возразил я. — Моя память не идёт ни в какое сравнение с памятью Шерешевского, которого вы изучали много лет. Я читал его книжечку «Записки мнемониста».
— Да, Шерешевский, — задумчиво произнёс Лурия. — Я сейчас как раз готовлю книгу, основу которой составляют исследования этого феномена.
Юрий Борисович немного помолчал, как бы оставляя этот пустой разговор, и перешел к делу.
— Ну, давайте посмотрим, что с вашей памятью. Начнём со слов. Попробуйте запомнить ряд, скажем, из тридцати слов…
