Приключения Оливера Твиста. Повести и рассказы - Чарльз Диккенс

— Я к вашим услугам, миссис Болтер, — сказал Феджин, раскланиваясь с комической учтивостью. — Надеюсь, в самом непродолжительном времени ближе познакомиться с вами.

— Ты слышишь, что говорит джентльмен, Шарлотт? — заревел мистер Клейпол.

— Да, дорогой Ноэ, — ответила миссис Болтер, протягивая руку.

— Она называет меня Ноэ, это вроде ласкательного имени, — сказал Морис Болтер, бывший Клейпол, обращаясь к Феджину. — Понимаете?

— О да, понимаю, прекрасно понимаю, — ответил Феджин, на сей раз говоря правду. — Спокойной ночи!

После длительных прощаний и многозначительных благих пожеланий мистер Феджин отправился своей дорогой. Ноэ Клейпол, призвав к вниманию свою любезную супругу, начал рассказывать ей о заключенном им соглашении со всем высокомерием и сознанием собственного превосходства, какие приличествуют не только представителю более сильного пола, но и джентльмену, который оценил честь назначения на специальную должность облапошивателя птенцов в Лондоне и его окрестностях.

Глава XLIII

в которой рассказано, как Ловкий Плут попал в беду

— Так это вы и были вашим собственным другом? — спросил мистер Клейпол, иначе Болтер, когда, в силу заключенного им договора, переселился в дом Феджина. — Ей-богу, мне приходило это в голову еще вчера.

— Каждый человек себе друг, милый мой, — ответил Феджин с вкрадчивой улыбкой. — И такого хорошего друга ему нигде не найти.

— Бывают исключения, — возразил Морис Болтер с видом светского человека. — Иной, знаете ли, никому не враг, а только самому себе.

— Не верьте этому, — сказал Феджин. — Если человек сам себе враг, то лишь потому, что он уж слишком сам себе друг, а не потому, что заботится обо всех, кроме себя. Вздор, вздор! Такого на свете не бывает.

— А если бывает, так не должно быть, — отозвался мистер Болтер.

— Само собой разумеется. Одни заклинатели говорят, что магическое число — три, а другие — семь. Ни то, ни другое, мой друг, ни то, ни другое? Это число — один.

— Ха-ха! — захохотал мистер Болтер. — Всегда один.

— В такой маленькой, общине, как наша, мой милый, — сказал Феджин, считая необходимым пояснить свое суждение, — у нас общее число — один; иначе говоря, вы не можете почитать себя номером первым, не почитая таковым же и меня, а также всех наших молодых людей.

— Ах, черт! — воскликнул мистер Болтер.

— Видите ли, — продолжал Феджин, притворяясь, будто не слышал этого возгласа, — мы все так связаны общими интересами, что иначе и быть не может. Вот, например, ваша цель — заботиться о номере первом, то есть о самом себе.

— Конечно, — отозвался мистер Болтер. — В этом вы правы.

— Отлично. Вы не можете заботиться о себе, номере первом, не заботясь обо мне, номере первом.

— Номере втором, хотите вы сказать, — заметил мистер Болтер, который был щедро наделен таким качеством, как эгоизм.

— Нет, не хочу, — возразил Феджин. — Я имею для вас такое же значение, как и вы сами…

— Послушайте, — перебил мистер Болтер, — вы очень славный человек и очень мне нравитесь, но не так уж мы с вами крепко подружились, чтобы дело дошло до этого.

— Вы только подумайте, — сказал Феджин, пожимая плечами и протягивая руки, — только рассудите. Вы обделали очень хорошенькое дельце, и я вас за это люблю, но зато вам теперь грозит галстук на шею, который так легко затянуть и так трудно развязать, — петля, говоря простым английским языком.

Мистер Болтер поднес руку к своему шейному платку, как будто почувствовав, что он слишком туго завязан, и пробормотал что-то, выражая согласие тоном, но не словами.

— Виселица, — продолжал Феджин, — виселица, мой милый, — это безобразный, придорожный столб, указывающий путь к очень короткому и очень крутому повороту, который положил конец карьере многих смельчаков на широкой, большой дороге. Не сходить с прямой тропы и держаться от него подальше — вот ваша цель, номер первый.

— Конечно, это верно, — ответил мистер Болтер. — Но зачем вы толкуете о таких вещах?

— Только для того, чтобы пояснить вам смысл моих слов, — сказал еврей, пожимая плечами. — Чтобы добиться этого, вы полагаетесь на меня. Чтобы мирно заниматься своим маленьким делом, я полагаюсь на вас. Одно — для вас номер первый, другое — для меня номер первый. Чем больше вы цените свой номер первый, тем больше вы заботитесь о моем; вот, наконец, мы и вернулись к тому, что я вам сказал вначале: внимание к номеру первому связывает нас всех вместе. Так и должно быть, иначе вся наша компания развалится.

— Это правда, — задумчиво промолвил мистер Болтер. — Ох, и ловкий же вы старый пройдоха!

Мистер Феджин с великой радостью убедился, что эта похвала его способностям не простой комплимент, но что он действительно внушил новичку представление о своем гениальном хитроумии, а укрепить в нем такое представление было делом чрезвычайно важным. Дабы усилить впечатление, столь желательное и полезное, он еще подробнее ознакомил Ноэ с размахом своих операций, переплетая в своих целях правду с вымыслом и преподнося то и другое с таким мастерством, что почтение к нему мистера Болтера явно возросло и окрасилось неким благодетельным страхом, к чему Феджин и стремился.

— Вот это взаимное доверие, какое мы питаем друг к другу, и утешает меня в случае тяжелых утрат, — сказал Феджин. — Вчера утром я лишился своего лучшего помощника.

— Неужели вы хотите сказать, что он умер! — воскликнул мистер Болтер.

— Нет, — ответил Феджин, — дело не так плохо. Не так уж плохо.

— Тогда, должно быть, его…

— Затребовали, — подсказал Феджин. — Да, его затребовали.

— По очень важному делу? — спросил мистер Болтер.

— Нет, — ответил мистер Феджин, — не очень. Его обвинили в попытке очистить карман и нашли у него серебряную табакерку — его собственную, мой милый, его собственную, потому что он сам очень любит нюхать табак. Его держали под арестом до сегодняшнего дня, так как полагали, что знают владельца. Ах, он стоил пятидесяти табакерок, и я бы заплатил их стоимость, только бы его вернуть. Следовало вам знать Плута, мой милый, следовало вам знать Плута.

— Ну что ж, надеюсь, я с ним познакомлюсь, как вы думаете? — сказал мистер Болтер.

— Сомневаюсь, — со вздохом ответил Феджин. — Если они не раздобудут каких-нибудь новых улик, то дадут ему короткий срок, и месяца через полтора он к нам вернется, а если раздобудут, то дело пахнет укупоркой. Им известно, какой он умный парень. Он будет пожизненным. Они сделают Плута ни больше, ни меньше, как пожизненным.

— Что значит укупорка и пожизненный? — спросил мистер Болтер. — Что толку объясняться со мной на таком языке? Почему вы не говорите так, чтобы я мог вас понять?

Феджин хотел было перевести эти таинственные выражения на простой язык, и, получив объяснение, мистер Болтер узнал бы, что сочетание этих слов означает по жизненную каторгу, но тут беседа была прервана появлением юного Бейтса, руки которого были засунуты в карманы, а лицо перекосилось, выражая полукомическую скорбь.

— Все кончено, Феджин! — сказал Чарли, когда он и его новый товарищ были представлены друг другу.

— Что это значит?

— Они отыскали джентльмена, которому принадлежит табакерка. Еще два-три человека явятся опознать его, и Плуту придется пуститься в плавание, — ответил юный Бейтс. — Мне, Феджин, нужны траурный костюм и лента на шляпу, чтобы навестить его перед тем, как он отправится в путешествие. Подумать только, что Джек Даукинс — молодчага Джек — Плут — Ловкий Плут уезжает в чужие края из-за простой табакерки, которой цена два с половиной пенса. Я всегда думал, что если такое с ним случится, то по меньшей мере из-за золотых часов с цепочкой и печатками. Ох, почему он не отобрал у какого-нибудь старого богача все его драгоценности, чтобы уехать как джентльмен, а не как простой воришка, без всяких почестей и славы!

Выразив таким образом сочувствие своему злосчастному другу, юный Бейтс с видом грустным и угнетенным опустился на ближайший стул.

— Что это ты там болтаешь? — воскликнул Феджин, бросив сердитый взгляд на своего ученика. — Разве не был он на голову выше всех вас? Разве есть среди вас хоть один, кто бы мог до него дотянуться и в чем-нибудь сравняться с ним?

— Ни одного, — ответил юный Бейтс голосом, охрипшим от огорчения. — Ни одного.

— Так о чем же ты болтаешь? — сердито спросил Феджин. — О чем ты хнычешь?

— О том, что этого не будет в протоколе, — сказал Чарли, которого взбудоражили нахлынувшие сожаления, побудив бросить открытый вызов своему почтенному другу о том, что это не будет указано в обвинительном акте, о том, что никто никогда до конца не узнает, кем он был. Какое место он займет в Ньюгетском справочнике?[40] Может быть, вовсе не попадет туда. О господи, какой удар!