Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, где стоит «Миннегага»? И где стоит «Капер»?
Они выскользнули в бухту, Вэл лег на спину на корме и с легкой досадой посмотрел на висящую в небе Ривьеры луну. Луна была что надо, это точно. Часто — где-то пять ночей из семи — луна была что надо. А еще был теплый воздух, словно налившийся волшебством, и была музыка, множество напевов множества оркестров, доносящихся с берега. К востоку лежал темный мыс Антиб, за ним — Ницца, а дальше — Монте-Карло, где ночами слышится звон золота. Когда-нибудь он тоже всем этим насладится, познает сполна все эти радости и удачи — но он будет уже слишком стар, мудр и безразличен.
Но сегодня, сегодня… Этот серебристый поток, стремящийся к луне, словно широкая полоса вьющихся волос; эти рассеянные и полные романтики огни Канн позади, неудержимая и невысказанная любовь в воздухе… Все это пропадает зря, и пропадет навсегда.
— Куда? — вдруг спросил лодочник.
— Что куда? — переспросил Вэл, сев прямо.
— Куда держать?
Он указал рукой. Вэл повернулся; сверху нависал серый мечевидный нос яхты. В своем долгом страстном стремлении он даже не заметил, что они проплыли целых полмили.
Вэл прочитал составленное из латунных букв название у себя над головой. Это был «Капер», но на яхте горели только тусклые сигнальные огни, не было слышно ни музыки, ни голосов — лишь журчащий плеск небольших волн, периодически разбивающихся о борта.
— На другую, — сказал Вэл. — На «Миннегагу».
— Не уходите!
Вэл вздрогнул. Голос, негромкий и мягкий, донесся сверху из темноты.
— Куда вам спешить? — произнес этот мягкий голос. — Я решила, что кто-то приплыл меня навестить, но тут же ужасно разочаровалась…
Лодочник поднял весла и нерешительно посмотрел на своего пассажира. Но Вэл промолчал, и мужчина опустил весла — лодка величаво пошла по лунной дорожке.
— Погоди! — резко воскликнул Вэл.
— Прощайте! — произнес голос. — Приплывайте еще, когда у вас будет время.
— Но я никуда не уплываю, — затаив дыхание, ответил он; отдал команду, и лодка неторопливо поплыла обратно к подножию невысокого сходного трапа. Кто-то юный, кто-то в туманно-белом платье, кто-то с красивым тихим голосом взывал к нему наяву, прямо из бархатной тьмы. «А какие у нее глаза!», — пробормотал про себя Вэл. Ему понравилось; это прозвучало очень романтично, и он повторил шепотом: «А какие у нее глаза…»
— Кто вы такой? — теперь она стояла прямо над ним; она смотрела вниз, а он смотрел вверх, карабкаясь по трапу, и как только их взгляды встретились, они оба рассмеялись.
Девушка была очень молодая, изящная, почти хрупкая; ее платье подчеркивало молодость своей бесцветной простотой. Место на щеках, где днем был румянец, сейчас занимали два бледных темных пятна.
— Кто вы такой? — повторила она, отойдя назад и опять рассмеявшись, когда над палубой показалась его голова. — Теперь мне страшно, отвечайте же!
— Я джентльмен, — поклонившись, произнес Вэл.
— Какого рода джентльмен? Они бывают разные. Вот, например, за соседним столиком в Париже я как-то видела чернокожего джентльмена, так что… — Она умолкла. — Вы ведь не американец, верно?
— Я русский, — сказал Вэл так, словно объявил, что он ангел Божий; и, подумав, сразу добавил: — И я самый счастливый из русских. Весь этот день, всю эту весну я мечтал, что в такую вот ночь ко мне придет любовь, и вот небеса привели вас ко мне!
— Минуточку! — она слегка задохнулась от изумления. — Теперь мне ясно, что этот визит был ошибкой. Я такими вещами не увлекаюсь. Попрошу вас!
— Простите, — он смотрел на нее в смущении, еще не отдавая себе отчета в том, что позволил себе чересчур многое; затем Вэл взял себя в руки и церемонно произнес:
— Я совершил ошибку. Если позволите, желаю вам доброй ночи, и откланиваюсь.
Он развернулся и взялся за перила.
— Не уходите, — сказала она, смахнув невидимую прядь волос с лица. — Пожалуй, я позволю вам болтать любую чепуху, если вы не уйдете. Мне тоскливо, и я не хочу оставаться одна.
Вэл помедлил; ситуация была ему неясна. Он счел само собой разумеющимся, что девушка, пригласившая незнакомого мужчину в ночи, пусть даже и с яхтенной палубы, была, очевидно, настроена романтически. И ему очень захотелось остаться. Затем он вспомнил, что это была одна из тех двух яхт, которые он искал.
— Полагаю, что вечерний прием сегодня на другой яхте? — сказал он.
— Вечерний прием? Ах да, на «Миннегаге». Вы туда собирались?
— Да, я собирался туда — целую вечность назад.
— Как вас зовут?
Он едва не назвал свое имя, но что-то заставило его вместо этого задать ей вопрос:
— А вас? Почему вы не на приеме?
— Потому что предпочла остаться здесь. Миссис Джексон говорила, что там будут какие-то русские — предполагаю, что речь шла о вас. — Она с интересом посмотрела на него. — Вы ведь еще совсем юноша, не так ли?
— Я гораздо старше, чем кажется, — сухо ответил Вэл. — Мне всегда так говорят. Считается, что это нечто примечательное.
— Сколько вам лет?
— Двадцать один, — солгал он.
Она рассмеялась.
— Что за выдумки? Вам никак не больше девятнадцати.
Он заметно рассердился, и она поспешила его успокоить:
— Ну же, не злитесь! Мне самой только семнадцать. Я бы пошла на этот прием, если бы знала, что там будет хоть кто-то моложе пятидесяти.
Он обрадовался новой теме беседы.
— Но вы предпочли сидеть здесь и мечтать под луной?
— Я размышляла об ошибках. — Они уселись рядышком на палубе в двух парусиновых шезлонгах. — Ошибки — весьма увлекательный предмет. Женщины об ошибках размышляют редко, в отличие от мужчин, они куда охотнее все забывают. Но зато когда они принимаются размышлять…
— Вы совершили ошибку? — спросил Вэл.
Она кивнула.
— И ничего нельзя поправить?
— Думаю, что так, — ответила она. — Но я не знаю. Об этом я и думала, когда приплыли вы.
— Возможно, я могу как-нибудь помочь? — сказал он. — Вдруг ваша ошибка все-таки поправима?
— Нет, вы не сможете, — грустно сказала она. — Так что давайте не будем больше об этом. Я очень устала от своей ошибки, и с радостью послушала бы о чем-нибудь радостном и веселом, что происходит в Каннах сегодня.
Они смотрели на береговую линию таинственных и заманчивых огней, на большие игрушечные коробки с горящими внутри свечами — на самом деле это были высокие здания модных отелей, и на подсвеченные башенные часы в старом городе
