Моя фронтовая лыжня - Геннадий Геродник

Нам не жить, как рабам!

Мы родились в России:

В этом наша судьба,

Непокорность и сила!

Всеволод Багрицкий

Из письма матери с Волховского фронта

Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости меня за то, что я не умер

Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?

Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?

Волхов - свидетель: я не струсил,

Пылинку жизни моей не берег.

Муса Джалиль

Моабитская тетрадь

Поисковые марафоны

Иногда загадка разрешается быстро и просто: фамилию воина, адрес его семьи следопыты обнаруживают в медальоне или на страницах записной книжки, в партийном или комсомольском бие, устанавливают по надписи, выгравированной на портсигаре или солдатском котелке. Но бывало и так, что данные оказывались неполными, отрывочными. На поиски уходили годы, а то и десятиия. Расскажу о двух таких поисковых марафонах.

В годы войны во фронтовых и армейских газетах имелись штатные должности поэта-писателя и художника. В начале 1942 года в газете 2-й ударной "Отвага" поэтом-писателем был юный Всеволод Багрицкий, сын автора знаменитой поэмы "Дума про Опанаса", а художником - Евгений Вучетич, ставший впоследствии известным всему миру скульптором.

26 февраля Всеволод погиб от осколка авиабомбы, выполняя очередное задание редакции. Это случилось возле деревни Дубовик Любанского района. Тело поэта привезли на крестьянских санях в редакцию, которая в то время находилась возле Новой Керести. Всеволода похоронили со всеми надлежащими воинскими почестями. Надгробную надпись выполнил Вучетич. Поэт погиб в возрасте неполных 20 , он пробыл на фронте всего 34 дня.

На похоронах товарищи Всеволода вспомнили пророческое стихотворение, которое юный поэт написал еще 15-ним подростком:

Он упал в начале боя.

(Показались облака...

Солнце темное лесное

Опускалось на врага.)

Он упал, его подняли,

Понесли лесной тропой...

Птицы песней провожали,

Клены никли головой.

Так вот Николай Иванович Орлов вскоре после войны задался целью найти могилу Всеволода. Он установил контакты с некоторыми однополчанами поэта по "Отваге", разыскал нескольких фронтовиков - кавалеристов, артиллеристов, танкистов, которые в сорок втором видели свежую могилу Багрицкого. Очевидцы присылали Николаю Ивановичу подробные описания, схемы. По этим схемам он искал сам, ему помогали соколята. Искать могилу Всеволода Багрицкого приезжали ребята ленинградского литературного клуба "Алые паруса", руководимые учительницей Идой Ильиничной Славиной. Но волховские леса по-прежнему упорно скрывали свою тайну.

В чем причина неудач?

Во-первых, тех товарищей, которые хотели помочь Николаю Ивановичу, часто подводила память. Во-вторых, по прошествии и десятиий местность сильно изменилась. Многие старые ориентиры исчезли, на месте деревень и хуторов остались заросшие бурьяном пепелища, вымахали ввысь новые деревья, повырастали новые рощи. Некоторые свидетельства очевидцев не только не помогали следопытам, но, наоборот, уводили их на ложный путь. Это особенно относится к надгробной надписи. Как она выглядит и к чему прикреплена - были разные версии.

После многоних поисков, споров, уточнений, согласований различных версий наконец был установлен обелиск. К нему прикреплена металлическая доска, на нем эпитафия, воспроизводящая временную надпись, выполненную когда-то Евгением Вучетичем: "Воин-поэт Всеволод Багрицкий убит 26 февраля 1942 года", а ниже четверостишие:

Я вечности не приемлю.

Зачем меня погребли?

Мне так не хотелось в землю

С любимой моей земли...

Это четверостишие - чуть-чуть перефразированные строки, принадлежащие Марине Цветаевой. Всеволод очень любил стихи этой поэтессы и многие из них знал наизусть. Особенно часто вспоминал именно это четверостишие.

На место Всеволода Багрицкого в редакцию "Отваги" прибыл старший политрук Муса Мустафиевич За-лилов, татарский поэт, который впоследствии стал широко известен под именем Мусы Джалиля.

Последний номер "Отваги" увидел свет 21 июня 1942 года. При выходе из окружения через "долину смерти" редакционная машина была разбита артснарядом. Из двадцати четырех работников редакции до Большой земли удалось добраться только троим.

О последних днях и часах Мусы Джалиля в окружении существует две версии, отличающиеся одна от другой некоторыми деталями. По одной из них, он шел с основной группой редакции, был тяжело ранен и попал в плен возле разбитой машины. Согласно второй версии, в тот момент, когда редакция "Отваги" получила приказ пробиваться на восток, Муса Залилов находился в одной из частей 2-й ударной. Там он был тяжело ранен и попал в плен. Фашисты бросили его в тюрьму, где он и написал цикл стихов, впоследствии получивший известность как "Моабитская тетрадь".

Поиски следов редакционной машины "Отваги" и уточнение последних фронтовых дней Мусы Джалиля продолжаются. Не исключено, что упорство следопытов увенчается успехом.

На счету у Николая Ивановича имеются и такие интереснейшие находки, как круглые печати и угловые штампы некоторых воинских частей, сражавшихся на Волховском фронте, в том числе входивших во 2-ю ударную армию. Когда Николай Иванович сообщает мне о такой находке, он прямо на письме делает отпечаток. Я получил от него оттиски гербовой печати и углового штампа автодорожного отдела 2-й ударной армии и круглой печати 366-й стрелковой дивизии, ставшей впоследствии 19-й гвардейской.

Лошади были уже впряжены; я уже ногу занес, чтобы влезть в кибитку;

как вдруг дождь пошел. - Беда невелика, - размышлял я: - закроюсь

ценовкою и буду сух. - Но едва мысль сия в мозге моем пролетела, то как

будто меня окунули в пролубь. Небо, не спросясь со мною, разверзло

облако, и дождь лил ведром. - С погодою не сладишь; по пословице:

тише едешь - дале будешь, - вылез я из кибитки и убежал в первую избу.

Хозяин уже ложился спать, и в избе было темно. Но я и в потемках выпросил

позволение обсушиться. Снял с себя мокрое платье и, что было посуше

положив под голову, на лавке скоро заснул.

А. Н. Радищев

Путешествие из Петербурга в Москву.

Глава "Спасская Полесть"

В гостях у полистян

Пока что кружу по городам и поселкам новгородской земли, осматриваю музеи, беседую со следопытами и краеведами. Все это очень интересно и важно для меня. Но если этим и ограничусь, то по возвращении домой не будет мне покоя от внутренних укоров. Меня неотступно преследует мысль: главные твои встречи еще впереди, они в глубине вон тех загадочных массивов, которые вырисовываются к западу от шоссе и железной дороги.