Конница на войне: История кавалерии с древнейших времен до эпохи Наполеоновских войн - Валентин Тараторин

То есть, фактически, некоторые полки насчитывали не более 1 эскадрона кавалеристов, годных к службе.

В 1812 г. были созданы ополченческие конные полки. Москва выставила 1 казачий и 1 гусарский; Тверь, Ярославль, Рязань и Калуга — по 1-му казачьему; Тула и Петербургский округ — по 2; Нижегородский, Костромской, Симбирский и Пензенский округа снарядили по одному конному полку. Казанский и Вятский округа выставили 3 конных сотни. Вне округов были созданы: эскадрон Скаржинского; Черниговоское ополчение — 6 или 8 казачьих полков; Полтавское ополчение — 9 (211, с. 104—108). Кроме того, созданный из пленных немцев «Российско-германский легион», включал в себя 2 гусарских полка (211, с. 118).

Разумеется, эти части (кроме полков Российско-германского легиона) не являли собой серьёзной боевой силы и использовались, в основном, для охраны коммуникаций, обозов, конвоирования пленных и т. д. Практически всегда ополчение находилось в резерве действующей армии.

Преимуществом русской кавалерии над любой конницей Европы было массовое использование природных всадников из донских, бугских, украинских, уральских, оренбургских казаков, а также калмыков, башкир, киргизов. Эта кавалерия являлась сущим бедствием для наполеоновских войск в период кампаний 1812—1814 гг.

Противопоставить им какие-то силы, способные вести рейдовую войну, не в состоянии была ни одна европейская армия. Иррегулярную русскую конницу могла бы нейтрализовать только турецко-персидская, если бы таковая имелась в войске Наполеона, но история распорядилась иначе.

Войско Донское в 1812 г. выставило 90 полков, в основном 5-сотенного состава. Уральское войско в начале года 4 полка, позже, видимо, их число увеличилось до 10; Оренбургское — 3 полка; Бугское — 3, калмыки — 2, крымские татары — 4; башкиры и мещеряки — 22; ставропольцы — 1 (211, с. 127).

Вооружение конного войска было самым различным, каких-то строгих уставных ограничений в те годы ещё не существовало.

Калмыки, башкиры, киргизы наряду с огнестрельным оружием, использовали луки, о чём есть свидетельства французских офицеров. Генрих Росс вспоминает о бое под Инковом (8 августа 1812 г.):

«Прусские уланы сомкнутым строем, с заметным успехом оттеснили правое крыло русских; наши егеря действовали в центре, между тем, как польские гусары защищали дорогу около поместья, старались удержать её до нашего отступления и долго препятствовали движению вперёд казаков и башкир. Здесь мы в первый раз подверглись обстрелу стрелами, которые по большей части летят и свищут в воздухе, как пули. Одному польскому офицеру стрела попала в бедро, у другого она застряла в платье; мы потом долгое время возили их с собой на память (114, с. 179—180).

О том же пишет Комб, вспоминая сражение при Бородино: и прикрывая своё отступление частой цепью стрелков, составленной из казаков, калмыков и башкир.

Последние были вооружены луками и стрелами, свист которых был для нас нов, и ранили нескольких из наших стрелков. Шея лошади капитана Депену из моего полка была пронзена под гривой одною из этих стрел, имевших приблизительно 4 фута в длину» (115, с. 159).

Русская иррегулярная конница практически всегда использовалась в полевых сражениях для поддержки регулярных полков, прикрывая их в случае неудачи или преследуя отступающего врага. Так, например, Комб, описывая одну из атак французской кавалерии против русских кирасир при Бородино, упоминает об их совместных действиях с казаками (115, с. 160—161).

Пожалуй, наиболее выделяющимся сражением казачьей кавалерии периода Наполеоновских войн можно назвать бой под Миром (1812 г.), когда 8 казачьих полков и 2 полка регулярной кавалерии (Ахтырский гусарский и Киевский драгунский) под командованием атамана Платова разбили 6 польских уланских полков (№№ 2, 3, 7, 11, 15 и 16) 4-й дивизии Рожнецкого из корпуса Латур-Мобура (211, с. 154; 253, с. 240—242). В этом бою казаки использовали типичную для них тактику рассыпного строя. Они не принимали лобовых атак сомкнутых польских эскадронов, предоставляя эту возможность обученной и экипированной для такого рода боя регулярной коннице; сами же охватывали фланги неприятельских колонн и атаковали их врассыпную, или построившись тесными шеренгами.

Будучи прекрасными наездниками, казаки и другие иррегулярные всадники не боялись рассыпного боя, в отличие от регулярных кавалеристов. Используя это преимущество, они постоянно маневрировали и нападали отдельными группами на любой участок вражеского построения; кавалеристам приходилось поворачиваться лицом к казакам и тем самым расстраивать боевой порядок. В этом случае единственным спасением для вражеских конников было наличие прикрытия из природных кавалеристов, подобного казачьему или пехоты с артиллерией, либо удачный выбор местности.

Характерно описана тактика казаков прусским офицером Ганцауге (1813 г.):

«… когда мы прошли Мюльбергский лес, то увидели всю французскую кавалерию, расположенную в окрестностях Боракка. Часть её находилась уже в сборе, а остальная, в виде небольших отрядов, выходила из занимаемых ею деревень. Пленные впоследствии говорили нам, что число неприятельских войск простиралось в этих деревнях до 2000.

Французы кончили уже собираться, а казаки, между тем, развернулись и построились, наподобии стены, в одну линию, с незначительными резервами в тылу у себя.

Казаки пошли в атаку, но были встречены сильным огнём. Французы в этом деле не обнажали сабель; но выстрелы их заставили русских несколько изменить своё расположение. Покамест эти последние перестраивались, неприятель свернулся в колонну, чтобы взять интервалы и потом снова развернуться в линию. Сначала мы думали, что французы приготовляются к атаке, но впоследствии оказалось, что они только растягивали свои линии, для избежания обхода, весьма опасного в тех случаях, когда приходилось иметь дело с казаками.

С обеих сторон, в одно и то же время были приняты новые предосторожности. Казаки не должны были укрываться от неприятельских выстрелов, и офицеры их получили строжайшее приказание рубить насмерть первого, кто обратится в бегство.

Некоторые эскадроны должны были во время боя обойти неприятеля и атаковать его с тыла и во фланг. Все эти приказания были в точности исполнены. Казаки кинулись на французов и со всех сторон окружили их, я сам видел, как некоторые драгуны, выпустивши один только выстрел и не имея даже времени обнажить своих сабель, были выбиты из сёдел и тут же насквозь проколоты пиками. Сначала французы упорно защищались и действовали так, как, вообще, должна действовать каждая хорошая кавалерия, когда имеет дело с ловким противником, беспрестанно возобновляющим свои атаки; но потом некоторые обратились в бегство, и вскоре их примеру последовали остальные» (271, с. 69-70).

Казаки не боялись спешиваться с коней и успешно вели бои даже с пехотой в пересечённой местности. Об этом также сообщает Ганцауге:

«Большую часть последней войны против французов я находился при донских казаках. В то время эти всадники мало ещё были знакомы с надлежащим употреблением огнестрельного оружия; но, по мере того, как они подвигались к пределам Западной Европы, они сознавали те выгоды, которые могут извлечь из него, в особенности на местах неровных и труднопроходимых. Казаки вооружались обыкновенно ружьями неприятельской пехоты, которые подбирали на поле сражения. Они приняли за правило, если местность благоприятствует, поочерёдно спешиваться и, таким образом, стрелять по неприятелю. Я видел, как казаки, на основании подобной тактики, побеждали не только кавалерию, превосходившую их своей численностью, но даже и пехоту, когда эти оба рода войск атаковали их своими стрелками. В подобных случаях, пехотинцы, им противопоставленные, сильно опасались тех всадников, которые, оставаясь в сёдлах, следовали с лошадьми в руках за своими спешившимися товарищами. Что касается до спешенных казаков, то они всегда были в полной готовности вскочить на лошадей и кинуться на неприятеля, если только предоставляется случай к этому, или если противник был выбиваем из-за прикрытия (271, с. 213—214).

О том же есть воспоминания И. Р. Дрейлинга, служившего с Малороссийском кирасирском полку (138, с. 384—385).

В строках, написанных генералом Мораном, сквозит откровенное отчаяние от того, что французы не могут придумать ничего, чтобы действенно отражать наскоки «дикарей»:

«Эти дикие наездники совершенно не знают нашего строя, равнения и той правильности в движениях, которая исключительно уважается нами. Казаки имеют обыкновение крепко сжимать своих лошадей и ноги свои привыкли упирать на широкие стремена, которые, вместе с этим, служат им и точкой опоры в тех случаях, когда они употребляют в дело своё оружие. Кидаясь в атаку, они, обыкновенно, несутся марш-маршем и коротко останавливаются на этом аллюре. Их лошади много способствуют смелости, и со своими всадниками составляют как будто одно целое. Эти люди, будучи весьма осторожны, не требуют особенных попечений о себе, отличаются необыкновенной стремительностью в своих действиях и редкой смелостью в своих движениях. Не правда ли, какое великолепное зрелище представляла собой наша кавалерия, когда, блистая при лучах июньского солнца, золотом и сталью, пылая отвагой, она гордо развёртывала свои стройные линии на берегах Немана?.. Какие грустные размышления возбуждали они, бесполезные в делах с теми самыми казаками, которые до сих пор были презираемы всеми, но которые, при всем этом, более сделали для славы России, чем даже регулярные войска этой империи».