Декамерон в стиле спа - Фэй Уэлдон

— Ты сделала это нарочно! — закричал он. — Ты ненавидишь меня! Но за что? В чем я виноват?!

— Я этого не делала! Это все привидения! Их тут несколько.

— Какие еще привидения? — заорал Тим. — Нет тут никаких привидений. Никого, кроме тебя!

Я поднялась в свою спальню и начала собирать вещи. Я больше не могла жить в этом доме, где даже стены восстали против меня. Мне срочно требовалось решить, куда податься, — должен же быть какой-то выход!

Тим поднялся ко мне и наблюдал, как я собираюсь. На больной палец мне было уже наплевать, хотя, наверное, следовало бы поехать в больницу и отдаться на милость врачей.

— Никаких привидений тут нет, — сказал он. — Только души нерожденных детей стучатся в дверь.

Бывшая Жена Викария умолкла и печально вздохнула. В ее огромных глазах затаилась грусть.

— Да, детей, которых мы не имеем, а должны были мы иметь!

Женщины в нашем бассейне приуныли. Думаю, среди нас не было ни одной, которая хоть раз в жизни не сделала бы аборт — ради здоровья, карьеры, из любви к другим детям или чтобы удержать мужчину. Дети в наше время давно перестали быть обузой, но те, кому мы отказали в существовании, нет-нет да и напоминают о себе — они стучатся в наш мозг, как в дверь дома, и тихонько просятся: «Пусти! Вспомни нас! Ведь мы должны были родиться!» Иногда они даже рушат нашу жизнь.

— Да, верно, так оно и есть, — согласилась я. — Наши нарожденные дети стучатся в нашу дверь.

— Да ну, Фиби, это абсурд, — возразила Хирургиня. — Тесс просто рассказывает нам историю о привидениях, чтобы забыть свое прошлое. Продолжай, Тесс. Что там было дальше?

— А дальше было вот что. Я ушла от Тима и поехала в больницу. Там мне померили давление и ужаснулись — такое низкое оно было. Видать, духи и призраки выкачивают из нас всю энергию. Когда я уходила, Тим бродил по дому в слезах, оплакивая потерю — но не меня, а своих сокровищ. Его злость и расстройство были мне понятны — ведь я солгала ему, ввела в заблуждение, заманила под венец, и моя семья мне в этом помогала. Как же он рог теперь нас уважать? Он взял плетеную корзину и сложил в нее наши подвенечные наряды, а поверх осторожно разложил, словно хрупкие тельца детишек, многочисленные осколки дорогих его сердцу предметов — одним словом, все, что нашел в шкафах и ящиках, среди моего шитья, вязанья и даже в мешке с рваными носками; были там и склеенные мной предметы — одни мастерски и безукоризненно, другие небрежно. Но все это, в его понимании, оказалось безнадежно утрачено. Теперь это были уже не предметы искусства и ценности не имели. Все, что он накапливал годами, собирал по антикварным магазинам, получил в подарок от престарелых знатных дам и в наследство от покойной матушки, — все это бесценное добро навеки испортила безмозглая и неряшливая злючка жена. Разве на такое закроешь глаза? Разве можно подобное пережить?

Он спустился в кухню и сел там, обхватив голову руками. Я ушла. Ушла в ночь, в никуда, через поломанные ворота, через церковный двор (где лишний раз побаиваются ходить все местные и даже Тим, хотя он в этом никогда не признавался). По-моему, Тим просто думал, что живые докучают мне больше, чем мертвые.

Он потом рассказывал, что вдруг почувствовал запах гнили. Запах становился несносным и шел из шкафа под раковиной. Он встал и открыл шкаф, откуда его обдало чудовищной вонью. Из холодного крана сама собой полилась вода. Тим завернул кран, но вода все равно текла. Тогда он позвал меня, хотя я уже ушла:

— Ну что ты наделала, Тесс!

А дальше случилось вот что. Громадный буфет закачался и рухнул на пол. Фарфоровая и глиняная посуда перебилась вдребезги. И тут Тим услышал за стенкой тихое гудение, доносившиеся из церкви, хотя та, он точно знал, была заперта. Тогда он решил, что это, наверное, землетрясение, но электричество прекрасно работало. Над головой тяжело топали, ходили взад-вперед. Тиму инстинктивно захотелось убежать из дома, но деревья за окном так мотались из стороны в сторону, что остаться ему показалось безопаснее. Он услышал, как включилась газовая плита, даже учуял запах газа вперемешку с дымом от печки и собственными глазами увидел, как закручиваются узлом приготовленные для штопки носки в моей корзинке для рукоделия. Все чувства у Тима словно парализовало — он не испытывал страха. Понимал, что видит все это, слышит и чует носом, но происходящее казалось ему нереальным. Это была какая-то искривленная действительность, искажение фактов — как во время церковной службы, когда воду условно называют вином, а хлеб плотью, — только на каком-то более серьезном уровне.

Он начал молиться, а когда открыл глаза, буфет стоял на месте, а носки мирно лежали в корзинке для рукоделия. Галлюцинация, вызванная потрясением, решил Тим. Ему стало интересно, по чьей линии был тот дядюшка — со стороны матери или отца-епископа. Он поднялся в спальню, намереваясь лечь в постель, но дверь оказалась заперта. Зачем она сделала это? Вот ведь какая злоба! Тим ушел в пустую комнату и там мирно уснул, даже не вспомнив обо мне.

Утром он понял, что скучает, и очень обрадовался, когда я появилась на кухне, как обычно, чтобы приготовить ему завтрак.

— Я провела ночь в больнице, — пояснила я. Рука у меня была на перевязи. — Отправилась туда наложить швы на палец, но потеряла сознание и меня оставили на ночь.

— Прости, — повинился он. — Тебе следовало сказать мне, что порез серьезный, я бы тогда проявил больше сочувствия. А куда ты дела ключ от спальни?

Когда я заявила, что впервые об этом слышу, заварочный чайник сам полетел со стола, забрызгав весь пол свежезаваренным чаем, и я одной рукой принялась кое-как все это вытирать.

Пытаясь развеять напряжение, я пошутила:

— Говорю же тебе, у нас живут привидения. Как у других людей мыши.

— У нас обитает душа нерожденного ребенка, — ответил он.

Женщины в бассейне, потрясенные и испуганные, притихли и внимательно слушали. Бывшая Жена Викария так побледнела, что сама вполне могла сойти за приведение. Теперь я вспомнила, что эту безмятежно-мраморную бледность кожи, поразившую меня в ней еще раньше, много раз видела у мертвецов. Но это же немыслимо, просто абсурд! Она и говорит, и смеется, историю вот рассказывает. Мы ждали от нее продолжения, но она, похоже, занервничала от того, что ей предстояло поведать дальше. Водичка наша булькала, а мы ждали.

И вдруг откуда-то из глубин огромного зала, из-за длиннющего ряда дорических колонн послышался звон бьющегося стекла. Нас обдало волной холодного воздуха, от которого все мы зябко поежились, а некоторые даже испуганно вскрикнули. Что же это за жуть такая наступала на нас из ночи? Мы в ужасе затаили дыхание, но это оказалась всего лишь Кимберли, телохранительница Дорлин, вбежавшая в зал в своих кроссовках.