О молитве Иисусовой и Божественной Благодати - Антоний Голынский-Михайловский

А священников после войны было очень мало, и вот люди жалуются: «Такое трудное время — некуда пойти исповедаться, негде причаститься. Скоро Пасха, а нам не радость, а слезы». Матушка Серафима ответила: «Молитесь, Господь пошлет нам скоро не просто священника, а владыку, да такого, что он будет всех нас знать как свои пять пальцев. Другому нужно много молиться, а ему Господь сразу все открывает. Но сам он очень скрытный, тайный молитвенник».

Так матушка Серафима-слепенькая предсказала нашу встречу с владыкой Антонием. После Пасхи приехал к нам в Балашов владыка и постриг матушку Серафиму в великую схиму. А затем уже начались наши встречи с владыкой, беседы, исповеди, службы.

Восьмерых из нас арестовали в феврале 1950 года. Мне тогда было двадцать лет. Они всех обвиняли в заговорах. Раз собираются группой — значит, заговор. Но у нас никаких разговоров о политике не было. Мы собирались молиться Богу. Я боялась только одного, чтобы мне не оказаться предательницей. Думала, начнут меня пытать, иголки под ногти вкалывать… Боялась владыку выдать, я тогда и не знала, что его вместе со мной забрали. Через полгода следствия начали вызывать нас на оглашение протоколов. Вот тут только мы с владыкой и встретились. Его остригли совсем. Был он худой-худой, на чем там только голова держалась.

Я молодая была, ревностная, хотела пострадать за Христа, даже и не стремилась, чтобы меня освободили, а только страх был, чтоб не предать кого-нибудь. На второй очной ставке сидим, следователь что-то пишет, а владыка в это время шепчет вроде бы про себя, но так, чтобы я слышала: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Следователь ругается: «Что ты там, старик, шепчешь? Замолчи». А он опять что-нибудь из Евангелия мне читает, для подкрепления.

К владыке в тюрьму ездила одна наша знакомая. Однажды ей разрешили свидание с владыкой прямо в камере. Охранник, передавая дежурство своему сменщику, забыл сказать ему о посетительнице, и она пробыла с владыкой целые сутки. Они все это время молились. В один момент она увидела, что владыка молится, поднявшись в воздух над полом. От испуга она даже вскрикнула. Владыка взял с нее обещание на Евангелии, чтобы она об этом никому не рассказывала до его смерти.

Присудили нам 58-ю, пункт 10. Дали по десять лет, а владыке — 25. Я сидела в тюрьме с мамой. Маму направили в Казахстан, а меня в Иркутскую область, в Тайшет. И папа мой тоже вместе с нами арестован был. А владыченьку отправили в Потьму, в Мордовию… Мы работали на лесоповале, бревна в штабеля складывали, грузили в вагоны. Душой я настолько прилепилась к владыке, что думала: «Хоть в тундру, хоть куда, но только б с владыкой». Не страшила ни тюрьма, ни Сибирь. Хоть мы и сидели в разных лагерях, но все равно я была благодарна Богу, что страдаю вместе с владыкой.

Лишь в 1964 году я снова увиделась с владыкой, уже в Буче, у матушки Антонии. В 1974 году, незадолго до своей смерти, владыка постриг меня в монашество.

К владыке мы обращались не только со сложными вопросами, но и со всякой мелочью. Например, собираешься куда-нибудь ехать и просишь: «Владыченька, везде очереди большие, помолитесь, чтоб поскорее билет достать». И как-то так Господь устраивал, что всегда легко достаешь билет и уезжаешь. Мне владыка говорил, что не надо соглашаться на должность бухгалтера, что работа должна быть попроще, чтоб ответственности большой не было, лишь бы концы с концами сводить, но чтобы больше было времени для молитвы.

Я в Бучу на три дня приезжала и в отпуск дней на десять. Владыка служил очень строго. Ничего не убавлял в службе. Сейчас в храмах службу сокращают. Он говорил: «Мои монахи строже монастырских». И действительно, держал нас строго — попьем чайку после правила и за книжечку. Пустых разговоров никогда не было. Всегда владыка радовался, когда люди каялись. Хоть в одном грехе. Он никогда никого не осуждал. На улице, например, валяется пьяный. Люди видят, говорят: «Ну вот, нажрался». А владыка: «Несчастный человек, попал под влияние дьявола» — и перекрестится.

Владыка наш — мученик. Сколько его мучили в лагерях и ссылках. Деревянной пилой пилили, как пророка Исаию. Такой образ владыка употреблял, когда вспоминал о том, что пришлось ему пережить в сталинские годы. Но подробностей не рассказывал. Выглядел он очень молодо. Столько претерпел, а у него, кажется, и морщин даже не было на лице. Он занимался Иисусовой молитвой, имел мир душевный, все воспринимал как волю Божию.

Говорил владыка Антоний, что будет в России расцвет Православной веры на малое время. Ну, в общем-то, мы дожили до какой-то свободы. Раньше лоб нельзя было открыто перекрестить. Сейчас все-таки священники свободно ходят в рясе, а во владыкины годы за это срок давали.

Дина Петровна Тяпкина

Я всю жизнь преподавала политэкономию. Работала в Московском авиационно-технологическом институте. В течение двадцати лет возглавляла там кафедру политэкономии, потом перешла в институт повышения квалификации. Владыка был моим духовным отцом. Все, что он мне говорил, я безоговорочно исполняла. Мне всегда хотелось быть поближе к нему. В Бучу я обычно ездила в студенческие каникулы. Однажды мне посчастливилось целых два летних месяца прожить у них. Помогала матушке Антонии по хозяйству. Она часто бывала в разъездах по заданию владыки. Эти два месяца остались у меня в памяти на всю жизнь.

Владыка тогда уже был очень старым человеком. Но, на мой взгляд, дух его не увядал. У него были очень живые глаза, голубые, ясные. Он всегда встречал меня с непередаваемой словами улыбкой, с необыкновенной радостью. Комната владыки была как бы алтарем. Там он служил литургии. Народу иногда съезжалось человек по тридцать, по сорок, особенно на праздники.

Литургия начиналась на рассвете. Службы у владыки были долгие, сопровождались пением. У матушки Антонии был замечательный голос. После службы — обед, потом все расходились по своим делам. Владыка закрывался у себя в комнате, немного отдыхал. По-моему, он никогда не спал, а только дремал, а так — все время молился, читал, писал ответы на письма. Письма привозили ему пачками. Вечером все снова собирались на службу. Когда ложились спать, у него еще светился огонек. Когда я видела, что он стоит перед иконой и молится, то возникало ощущение его бесплотности, бестелесности, казалось, что он на воздухе стоит. Особенно когда поклоны клал — ну вот-вот полетит.

Когда между делами по дому выдавалась минутка, он всегда предлагал почитать вслух что-нибудь из святых отцов. Так как я занималась экономикой, то для меня он подбирал литературу о связи науки с религией. Рассуждали мы с ним о Гете, о Гегеле, других философах. Он английский язык прекрасно знал. Слушал передачи на английском. Владыка не считал нужным говорить о прошлой своей жизни, о том, что он претерпел в лагерях. Большинство из тех, кто окормлялся у владыки, постригались в иночество. Но были и такие светские люди, как я. Приезжали к нему и ученые, и художники. После встречи с владыкой каждый возвращался к себе с облегченной душой.

Владыка был не просто проницательным человеком — глубину его духовности мы, обычные люди, не можем оценить. Он никогда никого не ругал. Такт в нем был необычайный. На исповеди не выспрашивал, ждал, что я сама скажу. О семейных отношениях, об отношениях с мужем спрашивал, но довольно осторожно, я бы сказала, щадяще. Его волновало, есть ли у нас единство в семье. Меня он благословил не бросать работу, но не советовал соглашаться на предложения о повышении по службе. А предложения были, звали в министерство, в ЦК. При интеллектуальной нагрузке трудно молиться, особенно женщине. Владыка говорил мне, что наука есть наука, а молитва есть молитва, что и на работе надо выбрать время и помолиться сколько есть сил.

В Москве были сложности с посещением храма, за верующими следили. Это сейчас можно свободно ходить в церковь. В наше время за веру преследовали. За крещение увольняли с работы. У меня на работе никто не знал, что я верующая. Мы должны были скрываться.

Владыка никогда не забывал меня. Наши отношения можно назвать теплыми. Когда он почувствовал приближение своей кончины, попросил меня приехать в Бучу. Четыре дня до его смерти я провела с ним. До последнего своего вздоха он не переставая молился. Похоронив владыку, мы все были в оцепенении, не знали, как жить дальше. После него постоянного духовника у меня уже не было.

Николай и Галина Новиковы. 1999 г.

Владыка Антоний в отроческие годы.

Из писем архиепископа Антония[152]

ЗАВЕЩАНИЕ ДО СМЕРТИ И ПОСЛЕ СМЕРТИ [153]

Мир и тебе, раба Божия схимница Антония, сотрудница покаяния моего. Внемли сим внушениям Духа Божия.