Современная швейцарская новелла - Петер Биксель

— Все лучше и лучше. Время у него сейчас такое. — Она смеется. — А как у тебя проходят занятия? Все в порядке?

— Все лучше и лучше. Ты, наверно, уже слышала об этом. Прямо цирк какой-то. Не знаешь, за что раньше хвататься. А в этом году еще двух стажеров прислали.

— А как Антуанетта?

Спросила — и чуть поджала губы. У Лоры тоже тон какой-то неестественный. Неискренний.

— Антуанетта? У нее будет ребенок. К рождеству. Ну, в общем, к концу декабря.

Лицо сидящей напротив сразу постарело. Резко побледнело под загаром. Морщинки у подбородка и вокруг глаз словно вдруг стали глубже и темнее, но вот они уже разглаживаются, кожа снова наливается загаром, оживает, прекрасные серые глаза улыбаются под высоким лбом. Лора. Его жена. Восемь лет он ее не видел. На шее залегли складки, на висках немало седых волос, она дышит слишком часто, запыхалась, а ведь они уже четверть часа сидят за этим столом.

Она говорит, говорит, а он все не может отвести глаз от побежденного, смирившегося лица. Веерообразные морщины у глаз, размышляет он, одрябший подбородок, вздутые жилы на шее, красные пятнышки на скулах, зубы тоже попортились, пожелтели за восемь лет, на клыке блестит золотая коронка, а у переднего краешек отбит. Несчастный случай? Или кто-то ударил? Да нет же, успокойся, не выдумывай ужасов — щербатый зуб, только и всего. Что ты хочешь? Лора постарела. Это ведь в порядке вещей. У нее есть чувство юмора. Она умеет бороться. Муж у нее богатый. Умный. Наверно, она любит его. Между прочим, у него двое детей от первого брака. Надо бы как-нибудь спросить… А дом? И ведь он еще год должен быть на стажировке в Гааге? Все эти вопросы столько лет оставались без ответа, иногда они снова приходили на ум, но смутно, словно сквозь мерцающий туман забвения, куда отодвигаются слишком трудные, безнадежные дела.

Эти складки, эти морщины на лице, которое он любил, — словно вестники небытия; а что может сделать Лора, красивая женщина, какое оружие есть у нее против разрушения, против великого ничто?

Опять пошел снег. Вот он кружится за окнами кафе, деревья на эспланаде уже стали совсем белыми, дым от сигарет скверно пахнет, они выходят, пожимают друг другу руку на прощанье, нет, так уж слишком глупо, они желают друг другу всего лучшего в предстоящем новом году и снова прощаются: осторожный поцелуй в щеку. Нет, все-таки Лора сумеет постоять за себя. Она еще поборется. Она очень красива. Ладно, ладно, никто не видит этих морщин, этих призраков, то и дело проносящихся по ее лицу. Только я их вижу, как лжепророк… Странное утро. Нелепая встреча, душное кафе, не переменившееся, но измученное лицо, неискренний разговор, и вот теперь этот снег, слишком легкий и нежный, нежный до тошноты. С ней ушли прежние зимы, серые глаза, чуть неуверенная походка, такая знакомая рука, нервно сжимавшаяся на столе, морщины, заметные под загаром, одышка. А сколько еще предстоит лет, когда надо будет учиться забывать это чертово лицо и, что еще хуже, видеть, как оно разрушается, как разъедают его морщинки, бороздки, темные пятнышки, крошечные отметины — для смотрящего они как этот снег, который тает под ногами и растекается по теплой земле перед настоящей стужей. Да, странное утро. Под ногами образовался тонкий, коварный настил, неуклонно тающий, но скользкий, он делает походку неуверенной и превращает прохожих в клоунов — в этом так легко угадать собственную жалкую фигуру среди наступившей белизны.

НЕРАЗЛУЧНИКИ

Перевод с французского Н. Кулиш

— Они просили, чтоб их похоронили вместе, — сказал чиновник. — И неспроста, я вам точно говорю.

— Но это запрещено, — ответил викарий. — Мне бы следовало поговорить с пастором.

— Что значит: запрещено? Староста звонил префекту, муниципалитет согласился, префект разрешил. Жара стоит страшная, надо бы поспешить. Итак…

— Итак, вы меня ставите в крайне затруднительное положение. Я ведь их даже не знал. А вы хотите, чтобы я отслужил панихиду.

— Они просили похоронить их в одной могиле. Так написано в письме, которое они оставили. Староста велел сообщить вам об этом. Он думал, вы сможете сказать несколько слов.

— Ничего себе: несколько слов. Если бы я еще был с ними знаком. Когда я приехал сюда, то положил себе за правило в каждой панихиде учитывать личность усопшего. Но если власти настаивают…

— Тут еще вот какое дело, — продолжал чиновник. — Родственников ведь не будет. Точнее говоря, семьи-то у обоих и не было. Ладно бы еще он, его папашу можно было на один вечер привезти из сумасшедшего дома. Хотя он все равно бы ничего не понял. С ней иначе, у нее родственники в Цюрихе. Но это было бы так сложно, пришлось бы с ними всеми связаться, а официальное извещение еще не составлено. И потом, повторяю, в такую жару с погребением не стоит тянуть.

— Выходит, я обязан поторопиться, — сказал викарий. — Так сказать, удвоить скорость. Кроме шуток.

— Тела находятся в часовне. Сами понимаете, морга у нас тут нет, деревня совсем маленькая. До ближайшей больницы двенадцать километров. Их положили рядом, на хорах, там самое прохладное место. Я их накрыл брезентом. Если желаете взглянуть…

— Не вижу необходимости, — поспешно сказал викарий.

— Я думал, вы пожелаете их увидеть, именно для знакомства, перед тем как сочинить проповедь. Это в вашем распоряжении.

Викарий поморщился.

— Знаете, они такие чистенькие, — продолжал чиновник. — Столько времени пробыли в воде — и отмылись. Честное слово, никогда не видел таких опрятных покойников. Их оставалось только высушить да одеть, и они выглядят так, словно на бал собрались. И почти незаметно, что она была беременна. Так, небольшое вздутие под брезентом.

— Ах, вот как, еще и ребенок, — сказал викарий. Его недовольство усиливалось. — Об этом речи не было. Пять месяцев — это уже не пустяк!

— Даже шесть, — сказал чиновник. — Моя жена высчитала, что именно шесть, а она никогда не ошибается.

— Ваша жена знала? — На лице викария отразилось недоверчивое удивление.

— И жена, и ребята — все знали. Шесть месяцев это были прямо неразлучники.

— И вы… ничего не сделали?

— А что тут можно было сделать? Они приняли правильное решение. Теперь им гораздо спокойнее, чем раньше. Посудите сами: с ребенком на руках, без гроша в кармане, да еще отец у него в сумасшедшем доме. Разве это была бы жизнь? Уверяю вас, река была для них единственным выходом. Не они первые, не они последние. Заметьте, перед тем как утопиться, они позвонили. Он позвонил. Но трубку взял мой младший сынок. И ничего не понял. Когда я вернулся, он сумел только пролепетать два имени. Я его и тормошил, и бранил, но все без толку — два имени, ничего больше. В конце концов я позвонил в жандармерию.

— В жандармерию? А зачем? Они ведь ничего дурного не совершили, насколько я знаю.

— О, это не так уж важно. Я, видите ли, был опекуном. Опекуном покойного. Но не девушки. Это из-за моей должности. Когда его отца признали инвалидом, община, естественно, назначила опекуном меня. У нее-то были родственники в Цюрихе. Не бог весть какие, алкоголики. Но разве в этом дело? Все-таки родня. А у него никого не было. Вот меня и назначили.

Он замолк и огляделся с вызывающим видом.

Викарий все еще размышлял. Прошла всего неделя, как его назначили в этот приход. Он задумчиво подергал галстук. В конце концов, пастор ведь предоставил ему полную свободу действий.

— Хорошо, — сказал он, — пусть их положат в одну могилу. К вечеру проповедь будет готова. Вы сказали, что церемония будет завтра?

Он слегка вспотел.

— Завтра в десять утра, — сказал чиновник. — Гробы за счет общины. Придется ставить один на другой, могила не должна быть шире, чем положено, и ее уже выкопали. У нас обычно готовят одну-две на всякий случай.

— В десять, — повторил викарий.

Он встал.

Чиновник встал тоже. Надо было подать руку священнику, но он медлил: помимо собственной воли черная одежда внушала ему робость. Видя его замешательство, тот протянул руку первый; между тем в комнату проникал запах жатвы, о которой оба забыли, и они улыбнулись ему, а одинокий гнусавый колокол часовни начал отбивать полдень под бескрайним небом лета.

Вернер Шмидли

© 1976 Benziger Verlag, Zürich/Köln

КЛИЕНТУРА ТРАКСЕЛЯ

Перевод с немецкого М. Вершининой

Сауна находилась на улице с односторонним движением, прямо напротив супермаркета, в пятиэтажном доходном доме, принадлежавшем банку. Сине-белую вывеску сауны можно было и не заметить, ведь слева от входа, служившего также и входом в доходный дом, был косметический салон, а справа — салон молодежной моды, и их фирменные вывески висели на той же стене. Владелец сауны, господин Траксель, прежде занимался продажей мотоциклов и велосипедов. То и дело бросая взгляд на супермаркет, где покупатели возились со своими тележками и сумками, он нередко шутил: «Попотеть они могли бы и у меня, в куда более приятной обстановке, а вот сил и денег потратили бы меньше, да и для здоровья было бы полезнее».