Человек из пустыни - Елена Грушковская

— Что-то мы с тобой впали в детство, — засмеялся он.

Серино поймал его в свои объятия и поцеловал. Никогда ещё Эсгин не целовался так много и с таким наслаждением; не размывая рук и губ, они кружились среди висячих розовых гирлянд, осыпаемые густым снегом мелких лепестков, которые даже попадали им в рот. Но это им не только не мешало, но даже забавляло, и Эсгин, нарочно зарывшись губами в ароматную щекотную пену яннанового цвета, набрал его полный рот, а потом со смехом потянулся лицом к Серино. Тот нетерпеливо и жадно обхватил тёплыми губами его рот, и часть яннановых лепестков попала к нему.

— Как ты думаешь, в них есть витамины? — спросил Эсгин, дурачась.

— Наверно, есть, — ответил Серино, по примеру Эсгина также набирая в рот яннанового цвета.

Эсгин возбуждённо засмеялся, и они, переплетаясь в объятиях, опустились на траву. Оба к этому времени были возбуждены до предела, но Серино выглядел слегка растерянным, хотя и видно было, что он сгорает от желания. Эсгин всё понял, и это его умилило.

— У тебя это в первый раз?

Серино покраснел. Вместо ответа он пробормотал:

— Тебе, наверно, сейчас нельзя.

— Всегда можно найти способ обойти запреты, — улыбнулся Эсгин.

Он расстегнул на Серино брюки и насыпал туда горсть яннанового цвета.

Яннановые гирлянды колыхались и осыпали волосы и плечи Эсгина пургой своих лепестков, а на коленях у него лежала голова Серино. Устремив вдохновенный взгляд вверх, тот изливал на Эсгина потоки философии, уносясь в такие глубины мироздания, что далеко не все его мысли Эсгин мог постигнуть. Многие высказывания, слетавшие с уст Серино, были выше его разумения, но он слушал их, как музыку, поражаясь тому, что породившая их голова была с виду вполне обычной и весила не больше, чем его собственная. Оказалось, что Серино пересказывал ему суть своей диссертации, над которой он в настоящее время трудился и всё никак не мог довести до ума. Как ни пытался Эсгин вникнуть в суть его размышлений, он застревал в дебрях мудрёных фраз, которыми Серино сыпал без остановки, как будто муза философии ударила его в темечко. Он сел, одной рукой опираясь на травяной ковёр, а другой воодушевлённо дирижировал в воздухе, раскрывая Эсгину тайны устройства Вселенной. Эсгин, срывая с ближайших яннановых веток маленькие кисточки цветов, вплетал их Серино в волосы, украшая его голову венком. В заключение Серино прочёл стихотворение, благозвучное и изящное по форме, но в высшей степени мудрёное по содержанию. Впрочем, наполнявшие его образы вызвали в Эсгине незнакомое, трепетное томление, как будто из глубин Вселенной до его сознания пытался достучаться кто-то великий и непостижимый. Увидев, какое впечатление на Эсгина произвело это стихотворение, Серино улыбнулся.

— Нравится? — спросил он.

— Да, — признался Эсгин. — Кто это сочинил?

— Я, — ответил Серино, смущённо опуская ресницы.

— В самом деле? Слушай, но это же… не знаю даже, как сказать! — Эсгин обнял Серино за шею и потёрся носом о его подбородок. — Я не во всех местах улавливаю смысл, но в этом есть что-то такое… какой-то зов. Вот здесь что-то сжимается. — Эсгин приложил руку к сердцу.

— Значит, ты это почувствовал, — сказал Серино. — Стихотворение так и называется — «Зов».

— Я не знал, что ты ещё и поэт, — проговорил Эсгин, приглаживая ему пальцем брови. — У тебя есть ещё стихи?

— Есть, — ответил Серино. — Много. Хватит на целый сборник.

— Почитай что-нибудь ещё, — попросил Эсгин, ложась на траву.

Серино прилёг рядом с ним и стал шептать ему на ухо причудливый и временами непостижимый узор из образов, щекотавших сердце Эсгина и заставлявших всё его существо сжиматься и устремляться к неизведанным глубинам Вселенной. Соединив свою ладонь с ладонью Серино, он закрывал глаза, слушая шелест ветра и растекаясь по полотну, сотканному из неких живых существ, вызванных к жизни силой мысли творца.

— Ты спишь? — вдруг спросил Серино.

Эсгин открыл глаза, но был не в силах пошевелиться.

— Нет, — пробормотал он чуть слышно. — Кажется, ты меня заколдовал. Я не хочу с тобой расставаться… Можно мне остаться сегодня здесь?

Разумеется, Серино был этому только рад, и Эсгин остался. Любуясь на балконе закатом среди горьковато пахнущих кустов с жёлтыми, белыми и розовыми цветами, он увидел высокую широкоплечую фигуру в синей шапке с козырьком, которая шла по усыпанной лепестками дорожке с ведром и лопатой в руках. Прижавшись к плечу Серино, он спросил:

— Ты не представишь меня своему отцу?

— Ты же его давно знаешь, — не понял Серино.

— Нет, я имею в виду садовника, — пояснил Эсгин.

Серино улыбнулся — как-то неловко и смущённо.

— Ты хочешь с ним познакомиться?

— А почему бы нет? — сказал Эсгин. — Если ты не стыдишься родства с ним, почему я должен стыдиться? Я уверен, он не может быть плохим человеком.

— Он не плохой, — проговорил Серино, вороша пальцами цветок на кусте. — Он большой добряк, чистая душа. Он — моя совесть. Но он может показаться тебе… как бы это сказать? Простоватым и… несколько ограниченным.

— Неважно, — сказал Эсгин. — Не всем же быть философами.

Домик садовника прятался в окружении высоких — выше человеческого роста — кустах дрегоны, среди бархатистой тёмно-зелёной листвы которых белели круглые соцветия-зонтики. Стены домика были зелёными, а крыша — белой, а с её краёв были протянуты к земле бечёвки, по которым вились плети тёмно-красного плюща. По обе стороны крыльца росли кусты с крупными бело-голубыми цветами, а по всему периметру домика пестрели яркие клумбы. На крыше привольно раскинулось растение с большими, глядящими вверх зелёными листьями и ярко-жёлтыми цветами размером с суповую тарелку.

— Не домик, а картинка, — сказал Эсгин.

— Ты ещё не видел, что внутри, — отозвался Серино.

Он постучал в дверь, но никто не открыл. Тогда Серино сам открыл незапертую дверь и взял Эсгина за руку.

— Заходи.

— Ничего, что мы без спроса? — напрягся Эсгин.

— Всё в порядке, — успокоил Серино.

В двух комнатках было столько растений в горшках, что не видно было стен; многие из них цвели, и от разнообразия форм и расцветок рябило в глазах. В комнате, служившей спальней, стояла кровать, покрытая зелёным пледом, а рядом на тумбочке стояло несколько фотографий Серино в рамках. Среди них был взрослый Серино в университетской форме, Серино-подросток, Серино-ребёнок и полугодовалый лысенький кроха. Эсгин взял фотографию малыша и засмеялся.