Чудовы луга - Ярослава Кузнецова

Драконид вдруг насторожился.

— Тссс, — сказал он Коте, хотя она молчала. — Слышишь? — Она не слышала. — Вот, опять! Брень, брень… слышишь?

Где-то печально брякал колокольчик. Вон за теми елками, недалеко, словно скотина заблудилась. Бродит туда-сюда нерешительно. Трень-брень… трень… брень…

За елками открылась просторная поляна, а на ней, розовея в рассветном сиянии, колыхалась толпа привидений.

— …трень-брень… трень… брень… — под горестные неживые звуки.

Ничего более тоскливого Котя в жизни не слыхала.

Радо присвистнул.

— Святое дерьмо, — сказал он. — Во понавешали добра! Сколько же оно тут висит?

Котя выдохнула. Она увидела дуб, серый, корявый, уродливый. Саваны приведений обратились в ветхие ленты на ветвях. Когда-то цветные, а сейчас почти прозрачные, сивые, пепельные. Леденцовая глазурь рассвета красила их, как красят — Котя однажды видела такое — лица покойников, чтобы они выглядели пристойно и не пугали прощающихся.

Между лент свисали гроздья колокольцев, седых от патины. Перекрученные сучья. Ствол в наплывах, наростах, старческих шишках.

Белесый, посеченный временем гроб старого упыря.

Радо подошел к нему, попинал ногой вспучившие землю корни. Обошел вокруг, задирая голову.

— Не таких заваливали, — сказал он. — Давай-ка за хворостом, Коть.

Южане горазды лазать по скалам. Хасинто должен по тихому открыть южную калитку и, если повезет, захватить главную башню. Пока внутри пьянствуют, радуясь победе.

Соледаго ждал сигнального рожка, неподвижно сидя в седле, уперев копье о подставку. Сквозь узкую прорезь шлема можно было смотреть только вперед.

Пока хинетов будут выковыривать из донжона, ударим, вышибем ворота.

Завыло, засвистело со всех сторон сразу. Ударил ветер, рванув тяжелый плащ.

Гигантское решето трясли над крепостью, сеяли овсяную муку. Небо потемнело, солнечные лучи, минуя снежную кисею, сделались изжелта тусклыми.

Словно старым лаком покрыло ветви, стены, землю и черепичные крыши.

Ветер выл, бился, как цепью прикованный.

Элспена крикнул, указывая рукой.

Снег сеялся только над крепостью. Там, где ждало сигнала Мэлвирово войско, не упало ни снежинки.

Только ветер.

Он летел в сторону Верети, закипал в ней, как в ведьмином котле и клокотал, просыпаясь вихрями мерзлой воды.

Еще несколько мгновений и королевское войско дрогнуло бы, не увидев боя. Разбежались бы. Только рыцарская воля и страх сильнее страха перед колдовством удерживали ряды пехоты сомкнутыми.

Черные створки ворот, замком скреплявшие ощетинившийся кольями вал и глубокий ров, распахнулись сами собой.

Рухнул мост.

Мэлвир помянул имя Господне и двинул Пряника вперед, разгоняя жеребца на тяжелый галоп.

— Не могууу я больше!

Ланка откинула голову на подстилку, глаза закатились.

Темная влажная прядь перехлестнула рот, обвилась вокруг шеи.

Ласточка забеспокоилась.

Не все шло так гладко, как хотелось.

Мары полуночные, ничего уже гладко не шло.

Дитя рвалось наружу, будто на пожар спешило.

Схватки сначала шли, как положено, вдруг потом усилились и участились, не давая роженице передохнуть.

В стену бился ветер, сотрясал крепостные камни, загонял в выстывшую комнату острые льдинки.

— Аыыыы…

Блестели в полумраке зубы, содрогался тяжелый живот, то и дело становясь твердым, как камень.

Быстро как…

Снег. Ледяной ветер. Вышибает слезы из глаз, лезвием ножа проникает в прорезь шлема. Хорошо, что прикрыты руки. Хорошо, что под кольчугой — теплая стеганая куртка.

Пряник хрипит, и пятится, мотая головой.

Вспышкой вспоминается утренний сон.

Хорошо, что люди придумали шпоры и железные удила для коней.

И виселицы для тех, кто вздумает отступить.

Вперед!

Простучим по мосту.

— Помру, — всхлипнула Ланка. — Все из-за твоего выкормыша проклятого.

— Не болтай.

— Из-за него!

Ласточка тупо смотрела прямо перед собой. Перед глазами роились белые мошки, в ушах противно гудело.

Разродится, и спать лягу. Вот прям тут лягу и засну.

Если разродится.

Схватки идут и идут, а толку…

За окном уже не выло — визжало. Вроде и гром ударил.

— Из-за негоооооо! Рогами зацепилось оно! Ой, мамочки…

— Ага, — сказала Ласточка. — Теперь давай.

Ланка ухватилась за измятую рогожу, поднатужилась.

Показалось покрытое мокрыми волосенками темя, но тут же скрылось обратно.

— Не могу… больно.

— Лана, — сказала Ласточка как могла убедительнее. — Еще немножко. Подумай о ребенке.

— Больно!

— Молчи и старайся.

Ласточка выждала момент и положила руку на закаменевший живот.

Господи помоги.

Только бы девка не увидела, что в другой руке она держит ножик, который ей отдал Лаэ.

Ланка проследила затуманенным взглядом, увидела.

— Убить меня хочешь! Да что же это… милорд! Помогите!

— Заткнись.

— Покалечить решила!

— Я покалечу, я же и зашью. Порвешься, кровью истечешь, дурища.

Снова схватка и натужные Ланкины всхлипы.

Ласточка дождалась, пока головка появится снова, и надавила на живот как следует.

Из ворот вышла буря. Темные тени мчались в ее теле, стучали копыта и сорванные голоса призвывали Шиммеля.

Шиммель гнал их, как гонит жажда крови Дикую Охоту.

Пешие — темная пена у ног рыцарских коней.

Конные — в молчании, опустив копья для удара. Найлские шлемы, черные плащи.

Соледаго углядел, как тенью проносится мимо всадник в вороненой кольчуге, с хрустом переломилось копье.

Загудел окованный железом щит Элспены.

Сшиблись мечники, скрежет и звон железа умножился стократно.

Ветер хохотал, плакал, кликушески завывал.

Шим-мель! Шим-мель!

Мэлвира вынесло на середину моста. Пряник поднялся на дыбы, потом встал, как вкопанный.

В сердце снежной бури было тихо.

Тишина.

Тот, кто ждал в этой тишине, казался неподвижным.

Единое биение сердца.

Тварь, сидевшая на худющей сивой лошади — ни шлема, ни щита — подняла голову и открыла глаза.

Зеленые.

Мэлвир медленно опустил копье.

Он нацелил его верно.

Кай бросил повод, оттолкнулся от седла и прыгнул.

Размазанный в воздухе силуэт.

Удар.

Хлесткий щелчок лопнувшей подпруги.

Выроненное копье падает под ноги бегущим, гудит, со стуком катится по деревянному полотну моста.

Прикрытая снегом жидкая грязь во рву чавкнула и расступилась, принимая два сцепившихся тела.