Этносфера: история людей и история природы - Лев Гумилёв

Хазары и фазы этногенеза

Внесение признака пассионарности со стороны по последствиям не отличается от возникновения ее путем мутации. Разница проявляется лишь в том, что при генетическом дрейфе признак распространяется более быстро, а, следовательно, процесс идет более интенсивно. Поэтому инкубационный период хазарского этногенеза уложился в три поколения – около 70 лет, после чего с 627 г. становится уместным название «тюрко-хазары», теряющее смысл после 650 г., когда хазарами называют именно метисов тюрко-хазарского происхождения. Почему-то Истахри и другие восточные географы делили хазар на два разряда: смуглых[39], черноволосых и «белых, красивых, совершенных по внешнему виду» [127, стр. 137). Также они относили хазар то к тюркам, то к нетюркам, возводя их то к грузинам, то к армянам [Там же, стр. 135]. Хазарский язык, по замечанию Истахри, не походит ни на тюркский, ни на персидский, ни на какой другой известный язык, а схож с языком болгар [Там же, стр. 135]. Это последнее вызвало множество недоумений, ибо языком болгар считается тюркский. Однако так ли было в V – VI вв., когда тюрки впервые появились в Поволжье? Навряд ли!

Тюркский язык распространился как международный и общеупотребительный лишь в XI в. благодаря половцам, причем вытеснил из степи древнерусский, господствовавший в X – XI вв. [163, т. 1, стр. 54]. До этого этносы говорили дома на своих языках, которые до нас не дошли, а кроме того, знали древнетюркский язык воинского начальства.

Таким образом, в VII в. в Нижнем Поволжье создались оптимальные условия для этногенеза: разнохарактерные ландшафты в тесном сочетании, соответствующие им хозяйственные уклады, сосуществование этнических субстратов, относящихся к единому (евразийскому) суперэтносу, и импорт пассионарности, позволивший оформить этническое разнообразие в социальную систему. Эта последняя была достаточно эластичной, чтобы вошедшие в нее этносы стали субэтносами хазарского этноса, унаследовавшего название от предков.

Вот почему М.И. Артамонов сомневался в достоверности армянских хроник, упоминавших хазар в III в. н.э. [18, стр. 116]. Этноним был тот же, но этнос другой, а это бывает часто.

Фаза этнического подъема заняла около 150 лет – с середины VII до конца VIII в. За это время хазары шли от успеха к успеху и весьма удачно находили контакты с соседями. Однако характер этих контактов был различен, что и повело к смещению нормальной кривой этногенеза, вследствие чего акматическая фаза не наступила. Поэтому обратим внимание и на соседей хазар, но сначала напомним, что в III – V вв. хазарский этнос находился в фазе гомеостаза. Производительные силы его были стабильны, а общество пребывало в первобытнообщинной формации с устоявшимися производственными отношениями.

Зато соседи хазар развивались бурно. Византия и Древняя Русь росли мучительно, но неуклонно; сасанидский Иран терял потенцию роста за счет упрощения системы, что вело к усилению государственной власти в ущерб общественным группировкам.

Восточные народы – гунны, пришедшие в Европу, проиграли войну с аборигенами: германцами на западе и болгарами на востоке, после чего потеряли политическое и этническое значение. Судьба гуннов – яркий пример того, что любой этнический процесс может быть нарушен политическими коллизиями, которые невозможно предугадать. Гунны могли бы выиграть битву с гепидами при Недао в 453 г. и разгромить сарагуров (болгар) в 453 г. Тогда в Восточной Европе уже в V в. создалось бы сильное государство. Но так как этого не случилось, то многочисленные местные этносы вернули себе самостоятельность.

Второй азиатский этнос, попавший в Европу – авары (обры) – в 630 г. утеряли свои позиции в Причерноморье вследствие конфликта с болгарами-кутургурами, населявшими степи от Дона до Карпат. Авары сосредоточили свои усилия на борьбе с греками и франками и угнетении славян-дулебов, населявших Волынь. В начале IX в. авары потерпели поражение от франков, но сохранили самостоятельность и удержали территорию восточнее Дуная до прихода венгров, которых встретили как родных и вскоре объединились с ними в один этнос. Аварский каганат, последний осколок древнего Турана, перестал существовать в начале X в.

Соседи хазар в VII – VIII вв.

Гуннская трагедия оставила след на этнической карте Восточной Европы. Болгар-сарагуров потеснил другой азиатский народ – сабиры или савиры, частью проникшие в Закавказье, а частью осевшие в Понтийской Скифии..., «до Рипейских гор, из которых вытекает Танаис» [18, стр. 65]. Савиры были выходцами из Западной Сибири и, видимо, принадлежали к угорской или южной ветви самодийской группы. Западные племена их ославянились, но сохранили древний этноним – северяне. С хазарами они не граничили и, кажется, не общались, как это делали другие соседние этносы.

Не только маленькая группа алтайских монголоидных тюркютов[40], но и вассалы, сопутствовавшие им в походах, вошли в состав хазарского этноса в течение VII – VIII вв. Одни из них ассимилировались, другие сохранили свой этнический облик. Так, барсилов авторы X в. перестали отличать от хазар, а печенеги, до IX в. приходившие в Хазарию с востока как друзья и союзники, с хазарами не смешались [69, 70, 92]. Очевидно, кочевой быт привлекал их больше, чем оседлая жизнь хазар. Но дружбе это не мешало. Хазар, барсилов, тюркютов, телесцев, печенегов связывала не общность быта, нравов, культуры и языка, а общность исторической судьбы: наличие общих врагов и единство политических задач, основной из коих было не погибнуть, а уцелеть. И до начала IX в. хазары справлялись с этой задачей блестяще именно потому, что они не были одиноки.

Хазария возглавила силы сопротивления и, благодаря этому, расширила сферу своего влияния до Крыма и Аральского моря, до Кубани и Оки, до Десны и Сакмары. Но в такой этнической пестроте для государственной системы часто таится опасность.

Гузы на востоке, мадьяры на севере, аланы и булгары (черные) на западе не всегда были друзьями хазар. Но поскольку эти этносы входили в систему единого евразийского суперэтноса, межплеменные столкновения не переходили ни в истребительные, ни в завоевательные войны. Все эти этносы жили натуральным хозяйством, которое всегда тесно связано с природными особенностями вмещающих ландшафтов. Гузы привыкли к сухим степям и полупустыням, где снежный покров тонок и не препятствует круглогодовому кочеванию. Но эти степи были не нужны уграм, населявшим лесостепную полосу западной Евразии, и аланам, обитавшим в роскошных злаковых степях между Кубанью и Доном. Там зимой выпадает много снега, следовательно, необходимы заготовки сена для скота; значит, кочевой быт невозможен; скотоводство должно быть отгонным.

Но никому из перечисленных этносов не были нужны поймы рек, заселенные хазарами, равно как и хазарам нечего было делать в степях и окаймляющих их лесах. Поэтому они спокойно смотрели на то, как в лесной полосе западной Евразии распространялся новый этнос – славяне: вятичи и радимичи, а в среднем Поднепровье другая группа славян постепенно ассимилировала россомонов и савиров, преобразовав их в полян и северян. Каждый из этих этносов обрел свою экологическую нишу, а потому и конфликты между ними могли определяться только колебаниями пассионарности.

К счастью для всех перечисленных этносов, в этом отношении и в VIII в. было благополучно. Аланы, потомки страшных своей жестокостью сарматов, которые в III в. до н.э. физически истребляли скифов, а парфянам подарили вождя с дружиной (250 г. до н.э.), за тысячу лет превратились в культурный, трудолюбивый и спокойный этнос, лишенный наклонностей к агрессии. Этому превращению способствовало и то, что наиболее активная и неукротимая часть алан ушла после 371 г. в Испанию, чтобы избежать подчинения гуннам. А как мы знаем, пассионарность – признак наследственный. Следовательно, потомков пассионарных аланов следует искать в Кастилии, а не на Северном Кавказе.

Угры, в том числе мадьяры – этнос очень древний, получивший дополнительную инъекцию пассионарности во II – V вв. от хуннов[41]. Наименее пассионарны были гузы, сумевшие уберечь независимость и от гуннов и от тюркютов.

Византийский этнос не имел предков. Это, конечно, не означает, что люди, его составлявшие, не произошли от питекантропов, но этнос – не поголовье людей, а динамическая система, возникающая в историческом времени, при наличии пассионарного толчка, как необходимого компонента при пусковом моменте этногенеза, процесса, ломающего старую культуру.

В Средиземноморье в древности существовала единая эллинистическая культура, включившая в себя в процессе развития Лациум и финикийские города. В этническом аспекте она напоминает западноевропейскую, потому что основное эллинское ядро не исчерпывает всех вариантов разносторонней эллинистической культуры. Конечно, Рим, Карфаген, Пелла имели свои локальные особенности и представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле входили в широкий круг эллинистической культуры. Впрочем, это не ново, но для нас важно как отправная точка. Римское господство способствовало этнической нивеляции, а уравнение греческого языка с латинским привело к тому, что почти все население Средиземноморья слилось в один этнос. Но в I в, н.э. в Римской империи появились новые люди, образовавшие в последующие два века новую целостность. Уже в начале своего появления они противопоставили себя «языцам», то есть всем остальным, и действительно выделились из их числа, конечно не по анатомическим или физиологическим признакам, но по характеру поведения. Они иначе развлекались, иначе относились друг к другу, иначе думали и ставили себе в жизни цели, казавшиеся их современникам бессмысленными. Эллинистическому миру был чужд аскетизм, новые люди создали Фиваиду; греки и сирийцы проводили вечера в театрах и любовались «пляской осы» (древний стриптиз), а эти собирались для бесед и тихо расходились по домам; своих богов эллины и римляне уже несколько веков считали литературными образами, сохранив культ как государственную традицию, а в быту ограничиваясь многочисленными приметами, новые же проповедники и неофиты с полной убежденностью считали реальностью инобытие и готовились к загробной жизни. Относясь лояльно к римскому правительству, они отказывались признавать его божественную природу и поклоняться статуям императоров, хотя это стоило им жизни. Эти нюансы поведения структуры общества не ломали, но из этнической целостности новые люди выпадали и вызывали жгучую ненависть у городских низов, требовавших их уничтожения. Считать, что причиной возникшей неприязни была разница в убеждениях, неправильно, ибо у необразованных язычников в это время никаких стойких убеждений не было, а у людей нового склада они были многообразны. Но почему-то с Митрой, Исидой, Кибелой, Гелиосом эллины и римляне не ссорились, делая исключение только для Христа. Очевидно, что вынести за скобки следует не идеологический или политический признак, а этологический, т.е. поведенческий, который для эллинистической культуры был действительно новым и непривычным. Впрочем, он был также чужд иудеям, которые, отнюдь не сливаясь с римлянами и греками, гонениям за веру не подвергались.