Человек случайностей - Айрис Мердок

– Даже ему.

Лодка вплыла под склоняющиеся над водой ивы. Грейс пропускала ветви сквозь пальцы.

– Мы потом бывали в лесу, я искала то странное дерево, но мне не удалось найти. Непонятно, правда? Дерево из сказки.

– Где это было, в Шотландии?

– Нет. В Джерард-Кросс.

– Что ж, и в Джерард Кросс обитают божества.

– Значит, считаешь, что это было связано с чем-то божественным?

– Смотря как понимать это слово.

– Знаешь, у меня было это же самое чувство, это же самое, и такая же слабость, когда…

– Когда?

– А, не имеет значения… я слишком все преувеличиваю. Так, иногда что-то нахлынет, задумаешься…

Наступило молчание. Гарс смотрел на девушку. Она подтянулась и села поудобней. Занялась своей розовой шляпкой, пытаясь вернуть ей первоначальную форму. Под ветками ив было жарко и зелено, но в то же время от воды веяло прохладой. Грейс посмотрела вверх.

Гарс осторожно вывел лодку на открытое пространство, и вот постепенно из мглы начал вырисовываться Лондон – мост над Серпантином, отель «Хилтон», найсбриджские казармы, а еще дальше – стройные башни Вестминстера.

– У тебя в жизни было это? – спросила Грейс. Она все еще возилась со шляпкой.

– Да.

– Так что же это такое?

– Если я скажу, рассердишься.

– Нет… Ты хочешь сказать…

– Именно.

– Эротика, и ничего более?

– Ты напрасно добавила «ничего более». Разум неэротичен, а вот дух – это исключительно эротика. На самом деле жизнь и эротика – одно и то же, хотя это утверждение и звучит слишком смело.

– И отталкивающе.

– Нисколько. Вспомни Шекспира. Только эротика, только дух.

Лодка поплыла быстрее по направлению к мосту. Грейс смотрела на Гарса. Худой, загорелый, суровый, крепкий. Солнце зажгло золотистые лучики в его черных волосах, и он был бы сейчас похож на своего отца… если бы не суровость.

– Смотри, – повернув голову, сказала Грейс, – Питер Пэн. Когда-то я здесь встретила Мэтью.

– Мэтью…

– Мне кажется, я потеряла Мэтью.

– И я тоже его потерял. Но это не важно.

– Да. Это не важно. Мне его сейчас как-то жаль… но в общем-то это ужасно… будто святотатство… и при этом…

– Ни к чему такой напряженный взгляд на людей. Обычная жалость ему не повредит… Ему от нее, по правде говоря, ни холодно ни жарко.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. – Она вздохнула, и вместе с этим вздохом все ее печали вмиг вернулись, не ослабевшие ни на грамм. Лодка проплыла под темные, сырые, гулкие своды моста, на которых слабо играли отблески воды. В полумраке слезы вновь наполнили глаза и, как тягостный сон, не принесли никакого заметного облегчения.

Ее дни теперь стали ужасны. Она жила в искореженных останках самой себя. Безумная надежда еще не совсем угасла, но чем дальше, тем яснее она понимала, что ничего уже не вернуть. Слепая, глупая мысль об утешении тлела и никак не могла погаснуть, и это было для нее самым большим мучением – убежденность, что утешить ее может только Людвиг. Он просто не знает… надо ему сказать… Людвигу. Только он ей нужен, милый, странный, сильный, ее Людвиг. И она не понимала, не хотела понимать, что Людвиг уже ушел из ее жизни. Без него нельзя, только он, только с ним. Она плакала сейчас больше даже, чем в детстве, плакала отчаянно, безутешно. Ну почему его нет рядом, если бы он был рядом… Ах, если бы, если бы…

– Вот сейчас причалим, и я тебя посажу на такси, – сказал Гарс.

– Ты не обижайся…

– Ну что ты, Грейс. Старые друзья должны помогать друг другу. А мы с детства знакомы.

– Ты такой хороший, всем помогаешь.

– Насколько это в моих силах.

– А как там твой роман? Издательство уже дало ответ?

– Да. Осенью собираются напечатать.

– Я за тебя очень рада.

«Странно, – думала она. – Я еще жива. Вот платье надела самое красивое. А как его выбрала, не помню. Не нахожу себе места от отчаяния и тут же разговариваю как ни в чем не бывало. Удается даже не плакать. Плыву в лодке по Серпантину. Солнце пригревает».

– Гарс.

– Да.

– Я сейчас скажу… глупо прозвучит… но ты…

– О чем?

– Помнишь, я сказала, что у меня бывают иногда такие впечатления, странные, про некоторые вещи… ну, иногда… помнишь…

– Да.

– Так вот это я тогда тоже почувствовала, на Кинг-роуд, когда ты шел за мной и не хотел подойти.

– А…

– Ну может, это было другое чувство, не могу сказать точно… но было чувство, как бы дрожь, и еще страх, и еще кажется, как будто все вокруг разрушилось и из этого разрушенного постепенно выступают новые формы. Помнишь, как ты шел, а потом я оглянулась и увидела тебя?

– И ты сделала вид, что меня не видишь?

– Сделала вид… то чувство меня побороло… но я знала, что ты знаешь.

– Я знал.

– На перроне я вдруг испугалась, что ты появишься раньше, чем приедет поезд.

– Извини меня.

– Нет, нет, все хорошо. Потом мы снова встретились случайно. Правда, странно?

– Да.

– И ты пригласил меня в кафе. А ты позвонил бы мне, если бы мы тогда на улице не шли друг за другом? Наверное, нет. А в доме у Мэтью почему ты не захотел со мной говорить?

– Да как-то неловко было там.

– А сейчас?

– Сейчас… не имеет значения, Грейс. Я просто помогаю тебе коротать время. Ты сейчас нуждаешься в этом. На такой крохотный, замкнутый в себе миг. Он завершится, и ты выйдешь из него и забудешь это мимолетное настроение. У тебя в памяти ничего не останется. Придешь в себя. Вокруг столько друзей, которые ждут твоего возвращения. И среди них один особенно.

– Ты думаешь… Я должна поверить… что есть будущее. Гарс, ты очень хороший. Надежный друг и хороший человек.

– Всего лишь помощник. Ну, давай помогу тебе выбраться из лодки.

Грейс взялась за его теплую твердую ладонь. С легким испугом выскочила из раскачивающейся, ускользающей из-под ног лодки на берег.

– Думаешь, где бы отдохнуть? – спросил Остин.

– Отдохнуть? – удивился Мэтью. – От чего?

– Откуда мне знать? Все, у кого есть хоть немного денег, разъезжаются в это время года. Мне подумалось, может, и ты собираешься. В Шотландию, допустим. Или к Средиземному морю.

– Какое там.

– Ты выглядишь усталым. Необходимо сменить климат.

– Я и без того бездельничаю.

– Рискну высказать мнение, что именно от безделья ты больше всего страдаешь. Почему бы тебе не заняться каким-нибудь серьезным делом? В дипломатической сфере, допустим. Наверняка у тебя остались связи. Я слышал, Чарльз Одмор хочет включить тебя в какую-то комиссию.

– Комиссия – это неплохо.

– Мне уже пора уходить. Я польщен тем, что ты меня пригласил.

– Пустяки.

– Забегу на свою старую квартиру, возьму кое-что из одежды, потеплее, ведь погода такая непостоянная.

– Да, скоро осень, это чувствуется.

– Знаешь, ведь там у меня Гарс теперь живет. Сделал небольшой ремонт. Квартира стала неплохо выглядеть. И ванная.

– Прекрасно.

– Удивляюсь, как мало надо – несколько взмахов кисточкой, стильные обои и порядок.

– О да.

– А, чуть не забыл. У Гарса роман выходит, осенью. Тот, который он написал в Америке.

– Молодец.

– Сумасшедшая, авангардистская штуковина, кажется, но я еще толком не читал. Гарс страшно занят. Начал работать над вторым. Да еще правит книжку Нормана Монкли. Помнишь его? Тот что-то тоже писал.

– Помню.

– Ну так вот, Гарс исправляет, и, может быть, тоже издадут. Он передает Монкли часть своего гонорара.

– Благородный жест.

– Иначе он не мог поступить. Я был у Монкли на прошлой неделе. Плетет корзины. Он теперь просто ангел.

– Прелестно.

– Все, побежал. Ведь мне еще нужно приготовить ужин, я обещал Мэвис. У нее тоже столько дел. Сегодня потратила весь день на устройство ребенка уборщицы в специальный интернат.

– Мэвис очень добрая.

– Правда, она такая. Ты знаешь, я даже не подозревал. Я в прямом смысле слова погибал, а она поставила меня на ноги. Да, мне тяжко пришлось. Но сейчас чувствую себя свежим, как огурчик.

– Мэвис умеет помогать.

– Мало сказать – умеет. Знаешь, она потрясающе похожа на Дорину, такая же милая, но только нет в ней этих мыслей о смерти, нет страха. Мне кажется, она ничего не боится.

– Я согласен.

– Дорина, бедненькая, влачила какое-то полусуществование, была, по сути, калекой. И была обречена, тоже как иные калеки. Таким, как она, не суждена долгая жизнь.

– Наверное, ты прав.

– Врачи считают, что мальчик, ну этот, умственно отсталый, не доживет до двадцати лет. Может, для него и лучше. Мэвис, конечно, матери ничего не сказала.

– Понятно…

– Мэвис помогает мне правильно воспринимать мир.

– Очень хорошо.

– Человек должен воспринимать все в истинных пропорциях. Еще недавно я был прямо клубком нервов. Взрывался из-за любого пустяка.

– Так нельзя.

– Легко сказать.

– Погоди минуту, – сказал Мэтью. Остин уже готовился выйти. В комнате было сумрачно. Холодный мокрый ветер приклеил к стеклу бурый лист ореха.