Журнал Наш Современник №4 (2004) - Журнал Наш Современник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его описал в своих константинопольских записках И. А. Бунин: “И по мере того, как всё выше и выше поднимались голоса флейт, жалобная печаль которых уже перешла в упоение этой печалью, всё быстрее неслись по залу белые кресты-вихри, всё бледнее становились лица, склонявшиеся набок... приближалось страшное сладчайшее “исчезновение в боге и вечности...”
И вспомнит Саади: “Он отдал сердце земле, хотя и кружился по свету, как ветер, который после смерти поэта разнес по вселенной благоухание цветника его сердца”.
Это о Мевлане. Но это, разве в более твердом, менее пышном, здоровом, как хлеб, слове, — об апостоле Павле, Игнатии Антиохийском, Григории Богослове, Иоанне Златоусте, о тех, кто перекладиной креста соединяет небо и землю. Снова тебе дано догадаться, что Истина одна и в конце дороги мы должны встретиться у единого престола, а не у небесного отражения земной карты, где мусульмане неуступчиво граничат с буддистами, те с иудаистами, а иудаисты с христианами. Религиозная терпимость есть только начало пути, но не весь путь, ибо в основе ее лежит недоверие к Истине или равнодушие к ней. Вместо расплывчатой терпимости должна войти в сердце любовь к постижению Единого, общее проникновение в сердце Господня замысла о мире, и “технология” этого проникновения явлена здесь всеми сторонами в горячей искренности и глубине.
* * *
Мы все уезжаем в чужую страну из своего времени и привозим с собой всю суету, часто оскорбляя руины празднословием и надменностью живых перед мертвыми, но возвращаемся мы всё-таки немного другими, узнавшими если не всю тайну времени, то его настоящую длительность, и тем словно коснувшись тени древа жизни, побыв на минуту в этой тени, где нет вчера и завтра, нет человеческих границ, а есть таинственное чувство сверстничества со всеми событиями мира, словно ты сам их отец, и сын, и внук и они приручены твоим сердцем и являются частью тебя и только в тебе и живут. Так что на минуту догадаешься, что всё, что случилось в мире, случилось с тобой и ради тебя и живо только в тебе. Этим чувством нельзя жить долго, но, однажды коснувшись его, уже не вернешься в оставленный день, потому что над ним будет Господня рука, короткое касание вечности, которое просветит этот день вечностью и покажет его настоящую длительность, потому что этот день стоит навсегда. И все рождения и смерти цивилизаций короче одной человеческой жизни, короче одного правильно понятого дня, которому нет конца.
Но чтобы понять это, надо отправиться в путь и пройти эти дороги, коснуться этих камней, согретых руками человека, Бога и времени. Там чувствуешь, что плоти нет и вместе всё — плоть, нет времени и вместе всё — время, там нет мужского и женского и всё — слишком мужское и женское. Там вытекают из рая Тигр и Евфрат и не заходит месяц, там крест не попирает месяц, а рождается из него или оплодотворяет его и они вместе есть вечность. И в этом нет кощунства или невежества, а есть живое чувство вечно длящейся жизни, смерти и воскресения, и конец мира — это или затмение нашего разума, не увидевшего этой колыбели вечности, для которой нас надо разбудить силой, или общее радостное понимание этого и совпадение с Богом в работе сотворчества и вечная радость, оправдывающая собой и воскрешающая всех мертвецов, кто в слепоте слишком тесного времени и слишком требовательной плоти не успевал в страдании или эгоизме увидеть этой общей колыбели мира.
Наталья Блудилина • Так называемые "Московские письма", или Достойный ответ "клеветникам России" восемнадцатого столетия (Наш современник N4 2004)
Наталья Блудилина
ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ “МОСКОВИТСКИЕ ПИСЬМА”,
или Достойный ответ “клеветникам России”
восемнадцатого столетия
В 1735 г. у российского правительства особую озабоченность вызвало появление в печати “Московитских писем” (“Lettres Moscovites”), по поводу которых Кантемир докладывал Остерману 15 ноября 1735 г.: “Я не видел изданных до сих сатир и либелльов, сия с крайнейшею бесстыдностию и предерзостию порекает двор, министров и весь народ российский, одну высочайшую ее импер велич и принцев крови особ включая”*.
Кантемир приложил немалые усилия, чтобы найти автора “Московитских писем”, ибо они “наипаче вашего сиятельства и других господ чужестранных в российской службе касается, которых сам автор неслыханными попрекает браньями”, — пишет он Остерману 14 ноября 1735 г. Поэт был готов выступить “в защищении славы моего отечества и партикулярно в предостережении вашего сиятельства чести”**.
Кантемир пытался воспрепятствовать появлению книги в английском переводе и снова натолкнулся на противодействие свободной английской прессы, о чем сообщил в письме к государыне Анне Иоанновне 21 ноября 1735 г.: “...вольность здешнего народа так далеко простирается, что против своего собственного государя без всякой опасности повседневно печатают. И подлинно англичане свободное печатание почитают за фундамент своей вольности, а потому никакого акту парламентского до сих пор сочинить было не можно противу издателей сатир и либелльов, когда в них именно персоны не упоминаются”***.
Наконец, Кантемиру удалось установить имя возлюбленной автора****, а потом и самого сочинителя “Московитских писем” — Локателли*****, жившего в России, о чем он сообщил в письме к Остерману от 23 мая 1738 г., добавив при этом, что за Локателли установлена слежка******.
Однако попытки Кантемира начать судебное преследование автора пасквиля не увенчались успехом. В том же письме Остерману он писал, почему это оказалось невозможным: “Кроме того, вольность здешнего народа, которая на всякий день в бесстыдных пасквинатах против самого короля* и министров показывается, так велика, что никогда чрез суд в подобных делах сатисфакцию получить не можно”**. “Поэтому, — докладывал он императрице о возможности самовольного наказания Локателли, — чрез тайно посланных гораздо побить и буде ваше имп велич тот способ опробовать изволит, то я оный в действие произведу”***. Думается, что императрица все же не изволила отдать такое распоряжение своему дипломатическому представителю.
Все эти меры, которые предлагал и осуществлял Кантемир, показывают, что молодой дипломат, осмысляя суть демократических английских законов, действовал исходя из принципов абсолютистского государственного порядка, где возможно применение и грубой физической расправы.
У Кантемира была и другая возможность опровергнуть клевету “Московитских писем” публично — в печати. Императрица Анна Иоанновна предлагает дипломату составить опровержение против “той книги на французском и на английском языках”. 6 января 1736 года Кантемир доносит канцлеру Остерману, что он уже начал писать опровержение: “...сочинено будет под образом писем”. В донесении императрице от 13 февраля 1736 года дипломат предлагает придать этому сочинению вид “описания, как географического, так и политического, Российской империи, каковые имеются во всех знатных государствах под титлом “Ета презан” (“Etat present” — Существующая или энциклопедия — франц .).
Свой замысел Кантемир осуществил в Германии: совместно со своим секретарем Генрихом Гроссом он подготовил подробные примечания и возражения к немецкому изданию памфлета 1738 г., которые вышли под названием: “Так называемые “Московитские письма”, или Направленные против славной русской нации и составленные неким прибывшим с чужбины итальянцем немыслимые клеветы и тысячекратная ложь”, с указанием места издания: Франкфурт и Лейпциг. Ныне это издание является раритетом и никогда более не переиздавалось и не переводилось на русский язык.
Опровержение на гнусный пасквиль, где Россия изображалась как нация рабов, ибо весь ее варварский народ пребывает в страхе и раболепии и не имеет ни единого доброго чувства, не вызывает сомнения, состоит из двух частей: перевода на немецкий язык “Московитских писем” и подстрочных обширных примечаний к ним, развернутых в интереснейшее энциклопедическое описание России того времени. Например, на болезненный для русских вопрос о засилии иностранцев, которые, по утверждению автора пасквиля, присвоили себе власть и поработили всю русскую нацию, Кантемир приводит пример Петра Великого, который строил свое государство не по французскому образцу, но с великим умом и трудом собирал все благородное в других государствах Европы и заимствовал то, что было полезно, благостно для его собственного государства. Он подчеркивает, что истинная цель пасквилянта — натравить русскую нацию на чужеземцев и учинить бунт и кровопролитие в русском государстве.
В примечаниях же цитируется известная речь Петра I 1714 г., в которой говорится, что науки и искусства из Греции перешли в Италию и Европу, далее же найдут свое пристанище в России. На эту тему Кантемир написал в 1730—1731 гг. “Песнь” под названием “В похвалу наук”****.
