Убийственная реклама, или Тайна работодателя - Юлия Бакирова

…Толик вышел из кабинки на неверных ногах, мягких, как вата, легких, словно перо. Возобновившаяся тошнота заставляла прижать к животу правую ладонь, полусогнуться.

— О! Это не твой друг, любитель дури? — ляпнул один из компании.

— Хорош оральник настраивать, — вспылил наркоман. — Не видишь, пацан посрать не может. Ты иди домой, таблетку выпей! — посоветовал он Толе, похлопав его по спине.

Не обращая внимания на окружающих, не поднимая глаз от пола, тот доковылял до раковины, открыл кран. Ему казалось, что стоит посмотреть вверх, и мир рухнет. Пол поменяется местами с потолком, а стены сойдутся в дробящем его кости поцелуе.

Он умылся, набрал в ладошку-лодочку воды, выпил немного. Ощущая, как прохладные капли стекают по лицу, по шее за воротник на грудь, он засунул правую руку в карман брюк, где лежала перевернутая звезда. Мягкими пальцами, вызвавшими в голове воспоминание о растаявшем внутри упаковки шоколадном батончике, которым он утолял голод вчера, Анатолий переместил ее так, чтобы вверх указывал один зубец. Облегчения не пришло. Амулет не подействовал, или же его влияние нельзя было ощутить сию секунду, чего хотел Толик. Левая рука его до белизны в подушечках пальцев сжала край раковины, поскольку кафель под ногами дрожал. «Машину не остановить», — подумал он, убрав правую руку из кармана. Компания парней смотрела на него с неприязнью, один даже хотел вызвать администратора, но его остановил наркоман: «Стой! Еще загребут парю после твоей шестерной малявы».

— Братан, тебе чего, хреново так? — подошел к Толику, склонившемуся над раковиной, кто-то из компании.

— Помоги дойти до двери, — прошептал он в ответ, пытаясь собраться с силами.

— Не вопрос, — взяв широкоплечего молодого мужчину под локоть, согласился парень. Еще двое ребят поддерживали его с другого бока.

Толик сделал первый шаг к двери, и ему стало легче. С приближением к выходу из туалета он чувствовал себя все лучше, хоть тошнота не уходила, зато пропал страх рухнуть на пол, быть раздавленным стенами и потолком. «Что же со мной происходит», — подумал он, встав в открытой двери, сказав ребятам: «Спасибо»! В кафе пахло выпечкой, кофе, шоколадом. Едкий запах хлора и пихты остался позади. «Может, причина слабости в этом?»

Подумать над вопросом было некогда. На часах, показывающих московское время, было ровно 17.00. Толик подошел к своему месту у барной стойки. Кружка заказанного им ранее чая стояла на месте, поверх белой бумажной салфетки. Он повернулся лицом к входу в заведение. Засунув руку в карман, перевернул звезду двумя зубьями вверх…

…Его мама заметила, какой слой пыли осел на листьях фикуса, томящегося в коричневом пластиковом горшке, около подоконника. Горшок стоял на старой бабушкиной табуретке, ошкуренной и покрытой лаком лет десять назад. Эту работу сделал покойный муж, объясняя сыну метод нанесения густого янтарного цвета средства на дерево. При воспоминании о том солнечном дне она улыбнулась, затем сходила в ванную, где на батареи лежал кусок марли, а под раковиной стоял разбрызгиватель с дистиллированной водой, которую женщина специально отливала у знакомого автолюбителя. Она была убеждена, что от такой воды растения лучше цветут, да и вытягиваются быстрее.

Взяв разбрызгиватель и марлечку, она вернулась в комнату.

— С этим трауром совсем про тебя забыла, бедненький мой фикусик, — сказала она. — Скоро в этом доме мы останемся только вдвоем. Мой сын уехал жить в другой город. Почему я не родила ему сестру, которая осталась бы со мной и ухаживала за мной в старости, как я забочусь о тебе. Глупо, правда, надеяться на такое, — опрыскивая листья, пожелтевшие по краю, протирая их марлей, говорила она. — Все дети вырастают и начинают строить собственные дома, а родителям приходится стареть в одиночестве. Миру столько лет, а сценарий не особо изменился…

Она отошла на пару шагов назад и окинула взором результат своего труда. На нескольких листьях снизу еще лежала пыль. Вдова развела руки, вздохнула и продолжила с растением:

— Я и поливать тебя забыла! Вот мамка у тебя совсем дурная стала, совсем!

Покончив с пылью, она пошла на кухню, по пути забросив в ванную разбрызгиватель и марлю. На кухонном столе женщина взяла стакан и наполнила его дистиллированной водой.

— Сейчас! — крикнула она, словно отвечая кому-то. — Сейчас я полью тебя, и ты подрастешь, мой фикусик.

Вдова вернулась в комнату, проходя мимо туалетного столика, посмотрела на амулет, плюнула три раза через левое плечо. Она решила дождаться Полины, прежде чем принимать окончательное решение, — что делать с нечаянной находкой. Она не испытывала тревоги, на душе у нее было легко. Наверное, перебирая вещи покойного, собираясь раздать их, она стряхивала прах со своих ног, вычищала золу горечи из кувшина души.

— Сейчас я полью тебя, — сказала она вслух и опрокинула стакан с водой в горшок.

Поток ударил в землю, открывая золотой краешек какого-то предмета. Обнажившаяся грань была небольшой, но достаточной для того, чтобы женщина ее заметила. Вдова отставила стакан на подоконник, запустила пальцы в мягкую, теплую грязь, извлекая на поверхность еще один амулет, столь же непонятный для нее, как и первая находка. То был круг Тетраморфа — стража райского древа. Служил он оберегом, приносил удачу. Толик не нашелся, куда еще можно было спрятать этот универсальный знак борьбы света со злом, поэтому второпях воткнул в землю горшка, не думая, что фикус будут пересаживать или поливать.

Вдова прошла в ванную, где смыла грязь с амулета. Она подумала: «Если хорошо поискать, то в доме обнаружится тьма такой чертовщины». Но искать она не стала, решив позвонить невестке. Вдвоем разрешить загадку должно быть проще, да и нервы у нее что-то начали пошаливать…

…Он вошел, заслонив разухабистой фигурой дверной проем. На глаза были надеты солнцезащитные очки. Он побрился наголо. Его овальная голова была гладкой и блестящей от выступившего на ней пота. В таком виде главный редактор напомнил Толику сказку о колобке, с одним различием. У этого колобка было тело. Огромное. Казалось, что расстегни пуговицу рубашки или приспусти брюки, так с исчезновением преграды эта масса лопнет и расплывется в разные стороны.

Те, кто заметил появление толстяка в кафе, сразу с интересом принялись исподтишка разглядывать его, перешептываться. Анатолий же успокоился. Сейчас все разрешится, а значит, больше нет нужды волноваться. Он поднял руку вверх и помахал Олегу Викторовичу. Тот заметил, и оладьеподобные щеки искривились от улыбки.

Те, кто не заметил появления толстяка в кафе сразу, увидели его в тот момент, когда он, подобный огромному ягодному муссу, пробирался между столиков. Он на удивление легко лавировал между стульями, посетителями, а если и задевал кого, то потому, что они замирали, с открытым ртом глядя на его приближение. Случайно пихнув одну девушку, Олег Викторович удержал ее от падения за голое плечо. Его губы, подобные двум слипшимся толстым, налившимся красным цветом, опарышам, раздвинулись в улыбке. Девушку передернуло от его прикосновения, правда, никто этого не заметил, кроме нее самой и редактора. На ее коже остался пот мужчины, и ей показалось, что он жжется, словно острый чилийский перец. Она поспешила в туалет, смыть с себя прикосновение лысого толстяка в очках. Он же пошел дальше к стойке, где его ждал Толик, подумавший: «Если бы наша встреча была сценой кинофильма, то он приближался бы под жесткие аккорды гитар и ударных в переплетении с плачем скрипки и переливами гармошки». Толик даже услышал эту воображаемую музыку, увидел, как придуманная им камера наезжает на фигуру в черном костюме, готовом разорваться от жирного «внутреннего мира» в любую секунду. Разлететься на клочки и выплеснуть содержимое. Камера дает крупный план, сочные губы отрицательного героя искривляются в улыбке, показывая зубы. Еще кадр — и со лба стекает несколько капель пота, пробегая по переносице, застревая в бровях, три капли у левой ноздри сливаются в одну, скользящую к верхней губе, из приоткрытого рта появляется розовый острый кончик языка и слизывает ее. Музыка становится агрессивнее и грустнее, ничтожнее, можно так сказать. Громкость в голове Толика нарастает и лопается, как мозоль, оставляя его один на один, несмотря на толпу вокруг, с толстяком, стоящим в одном шаге спереди, произносящим:

— Привет, Анатоль, я ведь не опоздал?..

…Полина возвращалась домой волнуясь. Свекровь позвонила ей во время антракта и попросила срочно приехать. Она сказала, что ничего страшного не произошло, но какого черта тогда бы она стала выдергивать ее из театра, билет в который сама же и купила? Полина, если признаться честно, с радостью воспользовалась шансом покинуть спектакль, оказавшийся обычной непонятной и не имеющей стержня постановкой. Такие принято называть авангардом. Ей больше нравилась классика: «Чайка», «Ревизор», «Вишневый сад». Но она сама не ушла бы из театра, не желая обижать свекровь. А тут она сама попросила вернуться домой. Жаль, что ее голос во время этого дрожал, заряжая волнением.