Без помощи вашей - Роман Суржиков

Способность считать в уме быстро и незаметно для окружающих – часть мастерства торговца. Люди не любят, когда ты слишком расчетлив. Положим, продаешь ты фунт чаю за тридцать шесть агаток, а богатый покупатель говорит: «Возьму семь фунтов. Почем отдашь? Сколько скинешь от суммы?» Если начнешь хмурить брови, шевелить губами, про себя числа проговаривая, да еще, чего доброго, счеты достанешь – покупатель скривится, подумает: «Ууу, какой скупердяй! Каждую монетку считает. Пойду-ка лучше других торгашей поспрашиваю, у них дешевле выйдет». Совсем иное дело, если мгновенно прикинешь в уме, что прибыль твоя на этой продаже – сотня с гаком агаток, и двадцать из них можно и скинуть, но лучше – не двадцать, а десять. А для ровного счета – восемь, это как раз одна серебряная глория выйдет. И вот, не моргнув глазом, считаешь все это в уме, и тут же, с широким таким взмахом рукой говоришь: «Кому другому – не уступил бы, но вам, добрый господин, – полновесную глорию уступлю!» Тут уж покупатель твой, никуда не денется.

Хармон сидел на козлах телеги, полуприкрыв глаза, вполуха слушал, как бранятся в очередной раз Луиза с Вихрем, как Джоакин, пристроившись около задка фургона, втолковывает что-то сидящей там Полли, как Снайп ворчит на встречных крестьян – с ними не разминешься на узкой дороге. Казалось, торговец безмятежно дремлет, разморившись от весеннего солнышка… однако, он не дремал, а с легкостью, вызвавшей бы зависть у многих студентов, суммировал, перемножал и делил в уме.

Хороший дом на центральной площади, где-нибудь, скажем, в Смолдене – три сотни. Для запаса, возьмем четыре сотни: вдруг ремонт потребуется или продавец заартачится. Дальше, кони. Тройка верховых: один пусть будет рыжий красавец-литлендец, чтобы городским толстосумам завидно стало, – это пара сотен. Потом, гнедой жеребец – западник, похуже родословной, но выносливый и смирный; и белая кобыла – ведь женюсь же я со временем, а жене белая лошадь хорошо подойдет. Эти двое станут мне, положим, в сотню эфесов. Потом, два экипажа: крытая карета и тарантас без верха, а к ним шестерка упряжных лошадок – три сотни… нет, три с половиной пускай. Карету ведь захочу знатную, со стеклами, медными украшеньями и фонарями. Сарай для конюшни понадобится – это недорого, хватит дюжины эфесов. Построю баню… нет, лучше – купальню! Как на юге делают: мраморная такая круглая изба, вроде часовенки, посередине – большая лохань с горячей водой, вокруг – лавки, покрытые коврами, чтобы полежать, а по стенам и потолку – резные узоры. Красиво! Ни у кого в городе больше такого не будет. Во что обойдется? Ну, сотни полторы, пожалуй. Может, две…

Обоз катил среди полей, желтых от гречневого цвета. Луиза назвала Вихря старым ослом, которому в башку четыре ржавых гвоздя вбили, плюнула и ушла в заднюю телегу. Снайп вытащил откуда-то вяленого озерного карасика и принялся грызть. Рыбешка благоухала еще похлеще, чем давно нестиранная рубаха охранника. Джоакин рассказывал Полли про Запад, с мечтательным видом ронял слова: свобода, простор, лихие кочевники, кони, свобода. Девушка ахала и чистила для него яблоко.

А Хармон Паула Роджер вел дальше свою думу: нужны будут слуги. Повар с поваренком, пара лакеев, пара горничных, пара конюхов, кучер. Да еще охранников человека три. Немаленькая компания вышла! Сюда же докину пропитание для всех, овес и сено лошадям. Обойдется в полдюжины эфесов за месяц. Это значит, восьмисот золотых хватит с лихвой на десять лет вперед. И потом, хотел я винный погреб открыть: значит, прикупить дом с подвалом, запастись вином, людей нанять… сотни в полторы обойдется. Сколько же выходит общим счетом?

Выходило две тысячи двести золотых эфесов за все про все. Если продать Священный Предмет за четыре тысячи, то останется тысяча восемьсот монет. Плюс те триста пятьдесят, что скоплены на банковском счету. Две тысячи сто пятьдесят золотых – свободных! Просто, на жизнь!

– Знаешь, – сказала Полли Джоакину… это когда же они на «ты» успели перейти? – знаешь, стыдно сказать, я в седле никогда не сидела! Выросла в городе, его по кругу за час пешком обойдешь. Верховых лошадей в Ниаре только вельможи держали.

– А что, если я научу тебя? – воин наклонился к ней и подмигнул. – Хочешь?

– Еще бы!

– Тогда давай ко мне!

Он подхватил ее, и Полли очутилась на спине Джоакиновой кобылы, впереди воина. Он отдал девушке вожжи и накрыл ее ладошки своими руками.

– Удобно сидишь? Чувствуешь лошадь?

Надо полагать, Полли чувствовала не только лошадь, а и кое-кого поинтереснее – она прижалась спиной к груди Джоакина и порозовела от удовольствия. Парень ударил кобылу пятками и пустил рысью, они вырвались вперед обоза.

Хармон смотрел им вслед из-под приопущенных век и завершал подсчет. Сколько лет мне еще отмерено на свете? Это вопрос неясный, но, положим, боги милостивы будут, и тридцать весен еще повстречаю. Значит, если распределить остаток денег на эти годы, то выйдет у меня по семьдесят эфесов на год, или по шесть на месяц. И это – не считая доходов от винного погребка! Глядишь, и все десять наберутся! Торговец не сдержал улыбки. Десять золотых в месяц – на прихоти, забавы, нарядные кафтаны, вкусные вина, яркие свечи, на певцов и девочек! Эх, заживу! Тьма, прав был граф Виттор, прав как черт: все теперь по-новому будет. Начинается новая жизнь Хармона Паулы Роджера! Точней, начнется через месяц-другой – сразу, как продам Предмет.

Джоакин с девушкой ускакали далеко вперед и свернули с дороги в поле. Белокурые волосы Полли растрепались, ветер донес до Хармона девичий смех. Торговец почесал грудь и понял, что в картинке его новой жизни одна деталь еще не прорисована как следует: жениться нужно, вот что.

Из четырех возможных покупателей, чьи имена назвал граф Виттор, двоих Хармон решил навестить в первую очередь. Причина проста: эти двое находились ближе других – здесь, в герцогстве Южный Путь. Барон Хьюго Деррил – доверенное лицо герцога – жил в столице Южного Пути, Лабелине. Гобарт-Синталь – успешный купец-корабельщик – обретался в Солтауне, порту на Восточном Море. Хармон Паула Роджер решил начать с Гобарта. Барон Деррил слишком могуществен, к тому же, за ним ходит слава жестокого и мрачного человека. А Гобарт-Синталь – торговец, хоть и богатый, с ним Хармон быстрее найдет общий язык.

В Солтауне Хармон прежде не бывал, как и все его спутники, так что пришлось выспрашивать дорогу. Крестьяне, что в жизни не ходили дальше трех миль от своего села, в качестве объяснения только махали рукой примерно на восток:

– Солтаун?.. Кажись, там вот, где-то за холмами, в лесу…

Зачуяв неладное, Хармон уточнял:

– Как это – в лесу? Солтаун – морской порт.

– Ах, порт!.. Ну, тогда, знамо дело, на море! Чего ж ты спрашиваешь?

Слова «на море» крестьяне произносили так, словно это было ясное и точное описание местоположения города. Ничего, что морской берег тянется вдоль всего восточного края герцогства – миль двести.

Под вечер они встретили мельника с двумя телегами муки. Тот выглядел знающим путником и уверенно заявил, что ехать надо мимо разваленной церкви налево, пересечь ручей, обогнуть пастбища Хмельного лорда, миновать две деревеньки – Верески и Бычий Рог, а там уже начнется прямой тракт до Солтауна.

Хармон со своими людьми двинулся налево мимо разваленной церкви и переночевал у ручья. Ручей оказался полноводным и чистым, и вечером Полли зачем-то громко объявила, что идет купаться, а вскоре после того куда-то исчез Джоакин. Утром обоз двинулся дальше, обогнул пастбища, что оказались вовсе и не пастбищами, а вересковыми полями, миновал две крохотные деревеньки, и тут у Хармона закралось неприятное подозрение. Солнце упорно светило в спину, что означало, что двигались они на север, а надо ведь на восток! Остановились, призадумались. Джоакин и Снайп отправились в разные стороны получше разузнать дорогу. Снайп вернулся ни с чем, зато Джоакин повстречал почтового курьера, скачущего с севера, из Клыка Медведя.

– Солтаун? – устало хохотнул курьер. – Продолжайте той же дорогой, и скоро вам мишки станут попадаться. Вы в Нортвуд едете, а не в Солтаун.

Северянин знал правильный путь, но, измученный многодневной ездой, был немногословен. Сказал лишь, что следует вернуться к развалинам церкви, а от них двигаться на восток, через земли сира Вомака.

– Уж не Бен ли это Вомак? – переспросил Джоакин. – Какой у него герб?

– А я тебе герольд, что ли? – буркнул северянин и ускакал.

Джоакин, пересказав все Хармону, добавил со скромной важностью:

– Я знавал одного сира Бена Вомака. Он был в войске графа Рантигара, как и я. Его герб – три желудя и чаша.