Паганини - Мария Тибальди-Кьеза

Надеюсь, что отдых сможет продлить мои дни. Зима здесь необычайно сурова, и я думаю, благоразумнее остаться в Париже, нежели отправляться в поездку по Италии. Иначе, уже поправляясь, рискую снова заболеть и потом буду жалеть, что поехал. Нашел отличнейшую квартиру с окнами на юг, в самом центре города, и вот тебе мой адрес: улица Лафита, 10.

Пиши мне чаще. Получил другие твои послания, в том числе и письмо из Лондона, распорядился, чтобы забрали из таможни большой альт. Честно говоря, хоть и звал тебя к себе в Париж, думал, что не доживу до твоего приезда; но теперь вновь надеюсь обнять тебя и поручить тебе моего сына, который знает, что ты его второй отец».

В другом письме к Джерми он тоже упоминал об альте – просил прислать и 12 апреля 1833 года сообщил:

«Получил разрешение баронессы Ротшильд послать большой альт в австрийское посольство в Лондон; так что сможешь очень скоро упаковать его как следует, чтобы отправить туда и послать наземным путем, чтобы я успел получить его. Если сможешь, вложи в посылку какой-нибудь смычок из тех, что называют а-ля Паганини».

Музыкант увлекался игрой на альте с юных лет. Теперь он намеревался играть на этом инструменте в концерте, возможно, из желания предложить публике что-то новое.

22 декабря, чувствуя себя достаточно хорошо, он отправился послушать концерт Берлиоза. Композитор так рассказывает об этом в своих «Мемуарах»:

«…Когда публика разошлась, оказалось, что меня ожидает в холле какой-то человек с длинными волосами и пристальным взглядом, с усталым и измученным лицом, отмеченным печатью гения, – колосс среди гигантов. Я никогда прежде не видел его, но облик его сразу же взволновал меня. Человек этот остановил меня, пожал мне руку и осыпал пылкими похвалами, которые воспламенили мне ум и душу. Это был Паганини».

Музыканты стали друзьями. Берлиоз уже давно слыл страстным поклонником скрипача и в 1831 году очень сожалел, что не смог оказаться в Париже и побывать на его концертах. Паганини, в свою очередь, пришел в восторг от Фантастической симфонии французского композитора и попросил его написать специально для него какое-нибудь особое произведение, которое он мог бы исполнить на своем любимом большом альте Страдивари.

Берлиоз согласился и принялся за работу. Едва он закончил первую часть, как Паганини захотел послушать ее. И остался недоволен – в сольной партии альта оказалось слишком много пауз.

– Нет, не годится. Я слишком долго молчу здесь. А должен играть непрерывно, – сказал скрипач.

Берлиоз возразил:

– В таком случае вам лучше самому сочинить концерт для альта.

Паганини ничего не ответил, но больше не возвращался к этому разговору. Берлиоз переработал свое произведение и сделал из него знаменитую впоследствии симфонию Гарольд в Италии.

Здоровье Паганини тем временем шло на поправку, и 17 февраля он писал Джерми:

«Мой дорогой друг, хотя здоровье мое заметно улучшается, тем не менее не все еще в порядке, и потому я еще больше, чем прежде, ленюсь сочинять музыку.

Наконец-то нашелся большой альт, который, как я думал, навсегда потерялся в лондонской таможне. Получу его в начале апреля, если уеду из Парижа 10 марта, направляясь в Брюссель и другие города».

9 марта он, однако, сообщил другу об опасном инциденте, который случился с ним и, к счастью, обошелся без последствий:

«…Нарезая пьячентский сыр, я поранил себе средний палец левой руки. А вчера вечером как раз собирался поупражняться немного перед выступлениями, которые предстоят в уже названных городах. Но, к счастью, нарыва нет и, надеюсь, рука поправится благодаря пластырю, который я приложил, когда остановилось кровотечение. Но скрипку я смогу взять в руки только в день концерта».

Рана на пальце зажила. Никколó отправился в новое путешествие.

Многие биографы ошибочно утверждали, будто в Бельгии Паганини имел очень холодный прием. Это мнение опровергла статья Марко Баттистини.[169] Паганини играл в Амьене, Дуэ, Валансьене и Монсе, и в этом последнем городе публики собралось так много, что далеко не всем удалось найти места. После концерта скрипача увенчали лавровым венком, и какой-то поэт прочитал стихи в его честь.

15 марта музыкант приехал в Брюссель, где его ждали с живейшим интересом. Билеты в «Театр де ла Монне» распродали на три концерта вперед. В первый вечер собралась самая блестящая и элегантная публика, присутствовали король и королева. Успех оказался огромным. Газеты отметили только, что скрипач выглядел усталым из-за долгого путешествия и многочисленных выступлений. Напротив, весьма сильно критиковали певиц, двух англичанок – мисс Уэллс и мисс Уотсон, которые и прежде выступали с ним во время последних гастролей в Англии и едва не погубили его скрипку, о чем он рассказал Джерми, не стесняясь в выражениях:

«Не сказал тебе еще, что в Англии, когда мы давали концерты, мои английские певицы, две несчастные барышни, усаживаясь в карету, чтобы отправиться на концерт в театр, отдали мою скрипку кучеру вместо того, чтобы положить ее на пол, возле ног. Футляр упал, и скрипка пострадала, я отдал ее одному знаменитому мастеру в ремонт. Надеюсь, он сделает все хорошо».[170]

Скрипку, к счастью, отремонтировали отлично, но вот никуда негодные голоса певиц поправить оказалось гораздо труднее, и бельгийская публика откровенно выражала им свое недовольство. Возможно, у музыканта имелись сугубо личные причины столь снисходительно относиться к одной из певиц – Шарлотте Уотсон, которая, хотя и пела не слишком хорошо, зато отличалась молодостью и красотой.

Возвращаясь к бельгийской прессе, можно отметить, что «Либераль» критиковала скрипача за недостаточную гибкость (может быть, это уже первые признаки упадка?), но признавала его непревзойденное мастерство владения «этой своей скрипкой, этим адским инструментом, который будоражит нервы и вызывает то слезы, то трепет и неизменно восхищение». «Эндепандан» напечатала статью Фетиса, который резко критиковал певиц и оркестр и хвалил музыканта, хотя и находил, что он очень устал и потому не в лучшей форме.

7 марта скрипач вновь предстал во всеоружии и вызвал множество похвал в «Курье де Пэй Ба» и в «Либераль». Публики и на этот раз собралось очень много. Восторг она выразила беспредельный, особенно после Молитвы Моисея. Мисс Уотсон и мисс Уэллс, напротив, очень ругали, говорили, что они только мешают скрипачу. «Либераль» писала:

«Чтобы вызвать восхищение, Паганини не нуждается ни в каком окружении – бриллианты не вставляют в свинцовую оправу».

Третий концерт собрал меньше публики, но во всей бельгийской прессе о Паганини не оказалось ни одной критической или неприятной ноты.