Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ) - Забудский Владимир

— Не чаще, чем нужно, чтобы получить от него то, что требуется! — отрезала она. — Мы с ним — не друзья, и никогда ими не были.

— Знаю. По правде говоря, у него друзей вообще нет. В конечном итоге все для него — просто бизнес.

— Он говнюк. Но он вполне трезво смотрит на мир. До сих пор не знаю, что хуже — предсказуемый мерзавец, который всегда гадит в меру, или полоумный идеалист, который способен навредить как угодно из самых лучших побуждений.

Я сделал вид, что не понял, кто был упомянут в этом сравнении наряду с Большим Питом. Затронутый спор был давним, и разрешиться ему предстояло явно не сегодня. А значит, не было смысла его и зря ворошить.

— Передашь Груберу то, что я попросил?

— Куда я денусь? — хмыкнула Рина. — Я позвоню тебе, когда он даст ответ. Скорее всего, это будет завтра. И, скорее всего, это будет «да». Так что скоро получишь свои бабки.

— Спасибо тебе, Рина.

— Не за что. Сбагрить тачку — дело нехитрое. Но надолго ли тебе хватит?

— Давай решать проблемы по мере их поступления, — уклонился я в сторону от разговора, и тут же взглянул на часы. — У меня скоро прием у этого проклятого врача. Проводишь меня до остановки?

— Надо работать, — отрицательно покачала она головой.

— Тогда до связи, — не обидевшись, кивнул ей я.

— Бывай.

Я отправился к остановке, махнув ей на прощание рукой.

— Алекс! — все-таки окликнула она меня.

Замерев и обернувшись, я увидел, что она ковыляет ко мне.

— Рина?

— Не будь упрямым ослом. Тебе, бляха, надо что-то делать с твоими болями! Меня не обманешь твоей якобы спокойной миной. Да и не настолько она спокойная, как тебе кажется!

Я автоматически открыл было рот для своего стандартного раздраженно-упрямого ответа на такое предложение. Но, увидев выражение лица Рины, не оставляющее сомнений, что она искренне желает добра, сдержался. Вздохнув, я избавился от раздражения и спрятал свои «иголки».

— Я подумаю над этим, — пообещал я искренне, посмотрев ей в глаза.

Такой ответ удовлетворил ее, и она одобрительно кивнула.

— Ну тогда береги себя. Ты же умеешь держать удар. Правда, тяжеловес?

Она подмигнула мне и протянула навстречу сжатый кулак. Суровое лицо озарила улыбка, почти такая же, как в юности, и на какой-то миг она стала практически прежней Риной. Я вдруг вспомнил, как она, забывшись от эмоций, прыгнула на меня с крепкими объятиями перед сорокатысячной толпой, в которой сидела и моя девушка, пока я, едва стоя на ногах на ринге, осмысливал свою победу над «Молотильщиком» Соболевым. И на душе вдруг стало немного светлее.

Улыбнувшись в ответ, я вполсилы стукнул кулаком о еёкулак.

— Ты тоже береги себя, нигерийская горилла, — прошептал я.

Ничего больше не сказав, я кивнул ей, развернулся и пошел прочь. Я был все так же мрачен и страшен в глазах автомобилистов, проносящихся мимо. И вряд ли они нашли бы что-то милое в улыбке, которая продолжала блуждать по моим губам. Но мне было все равно. Где-то в районе сердца я ощущал крохотный очаг тепла. Это тепло напоминало мне о том, что в этой жизни есть место и добру. И придавало уверенности в том, что, в конце концов, мы все преодолеем.

Главное, чтобы в жизни было это самое «мы».

§ 72

На подъезде к городским кварталам автобус, как всегда, остановился на чек-посту. В последнее время, по мере появления все новых знаков ® на асфальте, на стенах и на заборах даже в этом благополучном районе, полицейские все чаще заходили внутрь каждого автобуса, иногда даже со служебными собаками. Но в этот раз, к счастью, ограничились внешним осмотром. На конечной маршрута, у станции метро «Блу Скай Тайн — Сентрал», я вышел в иной мир. Здесь меж новеньких красивых сорокаэтажных домов пролегали парковые аллеи и аккуратные зелененькие газоны. На лавочках в скверах сидели пенсионеры. Молодежь колесила на гиробордах и сигвеях. Практически обложка для открытки на агитационном плакате. Мир, за сохранение которого я воевал.

Хромающий седой бородатый человек со шрамами, в блейзере и солнцезащитных очках, злобный и угрюмый, смотрелся чуждо на этом празднике жизни. Порой я замечал на себе косые взгляды прохожих — им казалось, что они чувствуют исходящую от меня угрозу. Совсем не похоже на полные смиренного почтения взгляды, которыми одаривали ветеранов-миротворцев во время парадов. Не похоже и на те кроткие и уважительные взоры, которыми смотрели на меня граждане во время службы в полиции. Что поделаешь. Времена изменились.

«Ничего страшного. Я не в обиде на вас», — думал я, не обращая внимания на взгляды. — «Сложись моя жизнь иначе, я, быть может, смотрел бы так же. Тогдашний я никогда не смог бы понять людей, таких как я нынешний. И даже не попытался бы».

На входе в метрополитен меня, конечно, все же проверили — из-за объемной сумки; из-за того, что, «рожей не вышел»; и из-за того, что не прошло и пары недель с последней попытки пронести в метро бомбу. Попытка была неудачной, однако террорист-смертник, предпринявший ее, забрал с собой на тот свет трех полицейских, которые воспрепятствовали его планам, и семерых случайных прохожих. Процедуру проверки я перенес стоически, с образцовой вежливостью и спокойствием.

— Почему глаз дергается? — осведомился станционный полицейский, подозрительно вглядываясь в лицо. — Наркотики употребляешь?

— Глаз болит от старой травмы, — терпеливо ответил я, не обижаясь на тон. — Наркотиков не употребляю, офицер. Если необходимо, готов пройти тест.

В конце концов, помусолив несколько минут, меня отпустили — и никаких вам «Извините, сэр. Удачного вам дня». Полицейские не растрачивали любезности на людей, которые характеризуются в публичных реестрах как психически неуравновешенные бывшие наемники, вероятно наркозависимые, с баллом по шкале Накамуры порядка единицы. Даже если это их бывшие коллеги. Я не винил их. Когда-то и сам был таким. Или почти таким.

Шесть станций, пересадка на другую ветку, еще четыре станции, длинный эскалатор — и я показался из подземного перехода в самом центре, где обычно избегал показываться. От обилия человеческих лиц, машин, летательных аппаратов и рекламных объявлений рябело в глазах. По моей бугристой роже проносились десятки глаз в секунду, даже учитывая то, что большинство людей на улице не выныривали из своих мультимедийных миров. От автомобильных клаксонов и гомона толпы голова начинала болеть еще сильнее. Хотелось поскорее спрятаться в помещении, закрывшись от этого бедлама звуконепроницаемыми стенами.

К моему несчастью, на площади Возрождения, которую мне предстояло пересечь, чтобы добраться до госпиталя, в это время как раз проходила очередная манифестация. Свободное обычно пространство вокруг памятника Героям-спасателям, где обычно лишь одинокие прохожие кормили крошками голубей, сейчас напоминало непроходимую чащобу из человеческих тел.

— … обман! Очередной обман!!! — сердито вещал через мегафон всклокоченный мужчина в старом костюме, топчась по крыше микроавтобуса, заменяющей ему сцену. — Сколько мы еще должны это терпеть?!

Проталкиваться сквозь толпу удавалось со скоростью ярдов пять в минуту. Я пробирался между людей осторожно — атмосфера здесь была такой наэлектризованной, что неосторожный тычок локтем или ступление на чью-то ногу могло обернуться серьезной перепалкой, если не потасовкой.

— Извините. Прошу прощения. Разрешите, — бубнил я себе под нос.

В такт запальчивой речи оратора толпа недовольно роптала. Словно мачты кораблей в штормовом море, над головами качались транспаранты. Партийной символики и флагов видно не было. Это было спонтанно возникшее, стихийное, почти неуправляемое сборище. Людьми на площади руководили эмоции, а не лидеры. Они могли в любой момент рассосаться и спокойно разойтись по домам примерно с такой же вероятностью, с какой и пойти крушить витрины магазинов. Исход зависел от тысячи случайностей, которые не поддавались никакому разумному прогнозированию и контролю. Именно поэтому власти всех времен и народов боялись таких толп, как черт ладана.