Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

Внутри харчевни его не ожидали никакие чудеса. Шибануло в ноздри запахом горелого чеснока, пота и гнилой упряжи. В глубине, как водится, горел очаг возле него стояло несколько длинных столов. Основная масса гостей собиралась именно там. Мелкие местные дворянчики, приказчики, стражники, сменившиеся с дежурства возле источника. Да и просто голодранцы. Пили, как правило, пиво с подмешанным соком белены, отчего потом рвало под утро. Играли в кости, время от времени в спорных ситуациях хватались за кинжалы, но до настоящей поножовщины здесь доходило редко.

И, что отметил шевалье, - не было ни одного сарацина. В этих пограничных поселениях в общем стиралась грань между поклоняющимися Христу и Аллаху, и, если в Иерусалиме или Аккре такая, чисто латинская харчевня была делом обычным, то подобную чистоту религиозных нравов здесь, в глухих предгорьях Антиливана, можно было расценить, как некую странность.

Шевалье сел за свободный стол в темном углу и старался не смотреть по сторонам, чтобы не показать, что он ищет встречи с кем-то. За его спиной то и дело раздавались взрывы хохота.

Подбежал сын хозяина, прислуживавший гостям в зале, и осведомился, чего господину угодно.

- Баранины и пива.

И то и другое принесли очень быстро, и то и другое было очень кстати, ибо гонец изрядно проголодался.

Не прошло и нескольких минут, как сын хозяина появился снова.

- Что тебе нужно? - сурово спросил шевалье де Труа.

- Господин, что сидит в том углу - очень важный - просил узнать у вас, не соблаговолите ли вы объединиться с ним на сегодняшний вечер. Ибо он скучает без благородного собеседника.

- Скажи, что я готов.

Сзади послышались тяжелые, уверенно приближающиеся шаги. Шевалье мог бы спорить на что угодно, что они принадлежат рыцарю, причем не юному и далеко не последнему по родовитости и силе. Простолюдины шаркают подошвами при ходьбе, монахи передвигаются почти на цыпочках, женщины семенят. Так как это господин, ходят только рыцари.

- Приветствую вас, сударь, - пророкотал под самым потолком харчевни сочный бас.

Де Труа поперхнулся пивом, настолько был знаком ему этот голос. Обернувшись и рассмотрев лицо говорившего, он смог преобразовать свое удивление в слова. - Барон де Кренье?

Барон был поражен еще сильнее, чем сидящий перед ним человек, это доказывалось тем, что он смог выговорить только один звук, глядя в столь знакомое и столь отталкивающее лицо.

- Ты?

- Садитесь барон, садитесь, не надо привлекать излишнее внимание.

С трудом перебарывая окаменение членов, барон последовал этому совету. Попытался поставить принесенный с собою кувшин, но неловко разбил его, зацепив за столешницу.

Тут же появилась пожилая женщина и начала безропотно прибираться. И пока она восстанавливала порядок, барон выпученными глазами разглядывал своего старого знакомого.

- Ну, я это, я, неужели вы не можете привыкнуть к этому. Так можно и о деле забыть.

- Так это ты? - спросил вновь рыцарь, никак не могущий отделаться от тяжелого потрясения.

- А вы надеялись, что сгнил где-нибудь в сарае для масличных рабов?

Барон трубно прокашлялся в ответ на эти слова.

- Злишься? Почему?

- Не до этого мне.

Де Кренье протянул через стол широкую, отполированную как красное дерево с янтарными мозолями, рыцарскую ладонь.

- Давай то что привез.

Шевалье огляделся и быстрым, но несуетливым движением положил в ладонь барона кожаный футляр. Он тут же исчез в бесчисленных складках рыцарского олио.

- А кто такой ты теперь? - не унимался барон, - судя по тому, что тебе доверили, живешь ты точно не в сарае.

У шевалье слегка дрогнули ноздри и сузились глаза, вряд ли это можно было различить в полумраке харчевни.

- Как бишь тебя звали. А... Да, забыл.

- Барон, чем быстрее вы забудете о том, что когда-то я помогал вам в бытность вашу конюхом, на конюшне Агаддинской капеллы, тем лучше будет для нас двоих.

Барон де Кренье нахмурился, ему трудно было в одночасье отвыкнуть от своего прежнего брезгливо-покровительственного отношения к этому уродцу. Он открыл рот, чтобы высказаться по этому поводу, но посланец великого капитула, заметив это, быстро и решительно сказал.

- Что касается имени, то зовут меня шевалье де Труа и все, что мне говорится, я воспринимаю как носитель этого имени, в высшей степени благородного, как вы, наверное, поняли.

Сколь ни был косен мозг провинциального тамплиера, де Кренье сообразил, что продолжать настаивать на своих воспоминаниях не стоит. Если братья из Иерусалимского капитула решили, что эта пятнистая рожа имеет право нагло носить настоящее дворянское имя, значит так нужно.

- Уедешь завтра утром, на рассвете. Подойди сей час к хозяину и попросись на ночлег.

Сказав это, де Кренье встал и, покачиваясь удалился. Треща старыми ступенями, поднялся на второй этаж, где вдоль галереи располагались комнаты для постояльцев. Исподволь наблюдая за своим бывшим господином, де Труа без труда определил, какую из них занимает де Кренье. Дальше шевалье сделал так, как было посоветовано. Попросил дать ему какой-нибудь угол до утра. Запер за собою дверь, через узкое окошко выбрался наружу и залег в кустах у ворот харчевни. В это время года луна появляется рано, так что огороженная частоколом громадная деревянная изба была как на ладони. Наблюдая за нею, шевалье размышлял над тем, какой важности дело предстояло де Кренье, если он счел возможным снести недвусмысленно выраженную словесную пощечину от молодого урода, еще не так давно получавшего полуобглоданные кости из его рук.

Чутье подсказывало шевалье, что встреча, если она уже назначена бароном, произойдет этой ночью. А стало быть где-то поблизости, чтобы можно было добраться до места пешком, не будя округу грохотом копыт.

Де Труа не ошибся в своих расчетах. Де Кренье грузно перебрался через ограду харчевни в том месте, где она была затенена кроною карагача. Движения рыцаря были затруднены, а его сопение было слышно тихой лунной ночью шагов за пятьдесят.

Мягко, осторожно ступая де Труа заскользил за ним, петляя меж камней, так чтобы все время находиться в тени. Барон стремился к тому же, но получалось у него не столь ловко. То и дело он, во всем своем массивном великолепии, оказывался на виду на каком-нибудь лунном валуне. Двигался он вверх, в горы, в сторону от Беренгариева источника. Пройдя шагов семьсот-восемьсот, он остановился возле старого полузасохшего кедра, тяжело и часто дыша. Когда на него падал столб лунного света, было видно, что от него валит пар.

Место встречи или всего лишь место отдыха? Ответ на этот вопрос явился сам собой, из кроны кедра бесшумно рухнул человек и тут же выпрямился перед неуклюже отшатнувшимся рыцарем. Шевалье инстинктивно еще глубже вжался в тень камня, возле которого присел шагах в тридцати от места рандеву. Так прыгать, как этот человек из кедровой кроны, латиняне не могли, этому не учили даже в тамплиерских палестрах. То, что приятель де Кренье был с востока, с сарацинского востока, не вызывало сомнений. Но это не сельджукский всадник, не египетский гулям, не курдский мерхас. Сердце шевалье колотилось, как сумасшедшее. Дохнуло чем-то знакомым. Знакомо пугающим.