Дерево лжи - Фрэнсис Хардинг

— Остановитесь! — завопила Фейт. — Я правда это сделаю!

Агата бросилась вперед, пытаясь схватить «фрукт», и Фейт швырнула камень к обрыву. Это все, что она смогла придумать, — отвлечь внимание преследовательницы и выиграть несколько минут. Агата повернулась и уставилась на полет шарика, отскочившего от земли и приближавшегося к краю обрыва. Она повернулась и бросилась за ним. «Плод» еще раз отскочил от земли, и от его аспидно-серой поверхности отразилось солнце. Это была галька, просто галька. Камушек подпрыгивал слишком быстро, и все же Агата бежала за ним.

— Остановитесь! — Фейт услышала собственный крик. — Остановитесь! Я солгала!

Но когда камень упал с обрыва, Фейт поняла, что Агата совсем не смотрит на него. У края обрыва женщина ускорилась и распростерла руки, словно пытаясь обнять вечность перед последним прыжком. Все исчезло, кроме бездушного голубого неба, пахнувшего дымом ветра и стрекота кузнечиков в траве.

Глава 36

Эволюция

Если бы доктор Джеклерс не выжил, все могло бы быть иначе. Но он выжил, и хотя чувствовал себя плохо, была надежда на то, что его сломанная нога заживет. Он даже председательствовал во время отложенного слушания по делу покойного Эразмуса Сандерли, не желая доверять никому это дело и так сурово попрекая присяжных, что некоторые из них подумали, будто судят их. К Фейт Сандерли он обращался с большей добротой, но поругал ее за то, что она не поделилась с ним своими подозрениями.

Было установлено, что преподобный умер от рук злоумышленников. Бена Крока нашли в пещере, живого, но пострадавшего от огня, из-за выстрела его левый глаз теперь плохо видел. «Землекопы», люди, сотрудничавшие с Кроком, когда он работал на Уинтербурна, были задержаны.

Тело Агаты Ламбент нашли у подножия утеса. Однако ее роль в мошенничестве замяли. Фейт знала, что эта деликатность призвана была пощадить ее память и чувства ее мужа, который пришел в отчаяние, узнав о преступлениях покойной жены. В то же время из-за ее смерти Фейт чувствовала несправедливость этого мира. Агата исчезала. Ее изобретательность, подлость, научный пыл, блестящий ум и навязчивые идеи — все растворилось в воздухе, как пар. Скоро она будет просто еще одной «возлюбленной женой» на мраморном надгробии.

Роль Фейт в этих событиях тоже со временем станет незаметной. Если газеты вообще о ней напишут, она окажется бесхитростной девушкой, случайно открывшей правду — таким же образом случайно в далеком детстве она наткнулась на любопытную окаменелость. Может быть, они даже поместят ее фотографию в возрасте семи лет, на которой она гордо держит свою находку.

Следов дерева не осталось. Огонь уничтожил его, оставив только сажу на стенах и странный запах. Фейт оплакивала утрату для науки, но, в общем-то, не огорчилась, что оно погибло. «Данные не подтверждены, — нацарапала она в дневнике под описанием своей теории и теории отца. А потом: — Наблюдения ненадежны. Объективность скомпрометирована».

Одним тихим утром могилу преподобного расчистили и опустили гроб на место, где ему было суждено упокоиться навечно. Наблюдая, как комья земли мягко ударяются о дерево и надежным одеялом накрывают гроб, Фейт почувствовала, что ее рана наконец затягивается. «Мой отец никогда не понял бы и не простил меня. Но я понимаю его и со временем прощу. Наверное, этого достаточно».

— В нем было кое-что хорошее, — сказала Миртл Фейт позже, когда они вечером сидели и разговаривали, наслаждаясь тортом, который теперь был для них расточительством. — Во всяком случае, ты и Говард что-то значили для него.

— А ты? — спросила Фейт.

Миртл покачала головой.

— Я твердила себе, что мне повезло, — ответила она. — Твой отец никогда не бил меня, никогда не напивался, и если у него были любовницы, у него хватало такта не подавать виду. Он содержал меня и моих детей, и все же я годами настойчиво пыталась стать его другом. Эта дверь так и не открылась, Фейт. В конце концов я потеряла надежду. Ах, но мне не на что жаловаться! — Миртл отмахнулась от прошлого изящным движением маленькой руки. — Это сделало меня такой, какая я есть. Когда все двери закрыты, приходится лезть в окно. Полагаю, такова человеческая природа.

Энтони Ламбент принял Миртл и Фейт в кунсткамере своей покойной жены. От прежнего энергичного жизнелюбивого человека осталась лишь тень, его взгляд безутешно скользил с полки на полку.

— Она была моим якорем, — сказал он, — моим прибежищем в бушующем море. Я мог спать, только зная, что она здесь. Как я смогу уснуть теперь?

Он взглянул на Фейт, и она изумилась, как столь большой человек может казаться таким маленьким.

— Я магистрат, — с несчастным видом продолжил он. — Я должен проводить в жизнь закон, и некоторые из них регулируют похороны самоубийц, хотя вам это известно лучше, чем другим. Мисс Сандерли… вы видели ее последней. Она…? — Он не смог закончить предложение.

Фейт вспомнила дерзкий прыжок Агаты в бездну. Потом перевела взгляд на лицо вдовца, взвесила все и решила, что вселенная простит ей еще одну ложь.

— Она потеряла равновесие, — сказала Фейт.

Ламбент закрыл глаза и испустил долгий выдох.

— Ради нее я был готов на все. Это… все это… — Он обходил шкафы и полки. — Раскопки были организованы ради нее. Я просто хотел, чтобы она была счастлива… — В его глазах заблестели слезы, и его потерянный вид напомнил Фейт Говарда.

Настроение Ламбента резко изменилось. Он схватил ближайшую витрину, сорвал ее со стены и швырнул на пол. Она раскололась, стекло, этикетки и фрагменты птичьих яиц разлетелись по полу. Магистрат повернулся к следующей.

— Нет! — Фейт бросилась вперед и закрыла витрину собой. В этот момент она была готова сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы защитить дело всей жизни своего смертельного врага.

— Пожалуйста, мистер Ламбент! — одновременно воскликнула Миртл. — Если вы хотите избавиться от этих вещей… отдайте их нам. Я уверена, что… э-э-э… Говард высоко оценит их, когда вырастет.

Серым утром несколько дней спустя в гавани Вейна пришвартовался невинный почтовый катер, не ведавший, что ему предстоит увезти отъявленных нарушителей. Перевозка в гавань багажа Сандерли и немаленькой коллекции образцов, принадлежавшей Агате, оказалась продолжительным занятием. Без внезапной помощи Клэев и мисс Хантер она вообще могла стать неосуществимой. Фейт подъехала к гавани в двуколке мисс Хантер, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из коробки на ее коленях. Ее змея наконец сбросила старую кожу и заблестела новыми красками. Из переулков и дверей на них бросали косые взгляды, и Фейт показалось, что она видела лицо Жанны среди зевак. Семье преподобного уже доводилось быть объектом насмешек, ненависти и подозрений. Теперь по Вейну распространялись правда и полуправда, и враждебность уступила место почти сверхъестественному страху. Одетые в черное женщины Сандерли стали воплощением обмана и соблазна. Смотреть им в глаза было опасно.