Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Пускай к тебе придет - на смену горьких лет

Заря - сестра ночей, любовь - скорбей сестра.

Пускай сквозь тьму пробьется свет,

Сквозь плач - улыбка - луч добра...

[Виктор Гюго, "Созерцания". XXIV]

И наконец, письмо от 12 ноября 1851 года, достойное стиля Жюли де Леспинас.

Жюльетта Друэ - Виктору Гюго:

"Я преисполнена истинной любви, и поэтому во мне нет ни капельки эгоизма. Я собираю свое счастье по зернышкам, где бы ни находила их: на всех углах улиц и в канавах, днем и ночью, я его оберегаю и молю о нем бога во весь голос с душераздирающей настойчивостью; я протягиваю руку, и мое сердце ждет хоть малого подаяния от вашего милосердия, я бесконечно вам благодарна за него, каким бы способом вы ни оказывали его мне. Мое достоинство и моя гордость состоят в том, чтобы любить вас больше всего на свете; без хвастовства могу сказать, что достаточно преуспеваю в этом. Мое честолюбие выражается лишь в том, что я хотела бы умереть ради вас..."

Леони д'Онэ не проявляла такой сердечности. Великая любовь победоносно выдержала испытание. Судьба ускорила развязку.

4. МУЖЕСТВЕННЫЕ ЛЮДИ

Страна, которая может быть спасена

только каким-нибудь героем, не сможет

долго так существовать, даже при

помощи этого героя; более того, она

не заслуживает, чтобы ее спасали.

Бенжамен Констан

В декабре 1851 года государственный переворот стал неизбежным. Луи-Наполеон хотел сохранить власть, банда сообщников решила его поддержать. Но не для того, чтобы восторжествовали какие-либо идеи или мнения, - хозяин и его подручные поставили перед собой единственную цель: пожить на широкую ногу, и притом как можно дольше. Законодательное собрание отказало им в дотации и в продлении полномочий президента. Оставалось одно - прибегнуть к силе. А сила у них была. Армия повинуется приказам, а Собрание своим безумным решением подчинило командующего парижским гарнизоном президенту. Кто же стал бы защищать свободу? Монархисты? Выборы, предстоящие в мае 1852 года, внушали им страх. Народ? Июньские дни отделили его от либеральной буржуазии. Начиная с осени 1851 года заговорщики безнаказанно могли совершать государственный переворот. Но военный министр Сент-Арно советовал подождать, пока в Париже соберутся все члены Национального собрания, и тогда арестовать их ночью, вытащив из постелей. К тому же 2 декабря - годовщина Аустерлица и день коронации Наполеона - были для бонапартистов особо торжественны. Они избрали именно этот день.

Гюго понимал, что ему грозит опасность. Сыновья его были в тюрьме. Верная Жюльетта ловила слухи, чтобы не пропустить "момент государственного переворота", и была поглощена мыслью, как спасти своего возлюбленного. 2 декабря Гюго проснулся в восемь часов утра и, лежа в постели, писал стихи. С испуганным видом вошел слуга.

- Представитель народа пришел... Хочет поговорить с вами.

- Кто такой?

- Господин Версиньи.

- Просите.

Версиньи, мужественный и проницательный человек, вошел и рассказал следующее: Бурбонский дворец был оцеплен ночью, квесторы арестованы, председатель Законодательного собрания Дюпен оказался трусом, прокламация, извещавшая о государственном перевороте, расклеена на всех углах. Депутаты, решившиеся оказать сопротивление, должны собраться на улице Бланш, 70, в доме баронессы Коппен.

В то время как Гюго поспешно одевался, пришел безработный столяр-краснодеревщик Жирар, один из тех, кому он помогал. Жирар побывал на улицах. Гюго спросил его:

- Что говорит народ?

Народ безмолвствовал. Люди читали прокламации и шли на работу. Какие-то господа, находившиеся возле каждого плаката, объясняли:

- Реакционное большинство разогнано.

Прохожие удивлялись. Гюго сказал:

- Начнется борьба.

Затем он вошел в комнату жены, она, лежа в постели, читала газету. Гюго объяснил, что происходит. Она спросила:

- Что ты собираешься делать?

- Исполню свой долг.

Она поцеловала его и сказала:

- Иди!

Она держалась мужественно, а ведь у нее два сына сидели в тюрьме, и государственные перевороты не щадят женщин. Однако Адель всегда отличалась смелостью.

В доме N_70 на улице Бланш Гюго встретил Мишеля де Буржа и других депутатов, среди них Бодана и Эдгара Кине. Вскоре гостиная заполнилась народом. Гюго говорил первым, предложив сейчас же начать уличную борьбу, на удар ответить ударом. Де Бурж был против.

- Теперь не 1830 год, - сказал он. - Выступившие тогда депутаты двести двадцать один человек - действительно являлись представителями народа. Сейчас Законодательное собрание непопулярно.

Необходимо дать народу время, чтобы он разобрался. Гюго, как всегда, хотел верить лишь собственным глазам. Он направился к бульварам. Около заставы Порт-Сен-Мартен собралась огромная толпа. На бульвар вступила колонна пехоты во главе с барабанщиками. Один из рабочих узнал Гюго и спросил, что нужно делать.

- Срывайте крамольные прокламации о государственном перевороте и кричите: "Да здравствует конституция!"

- А если в нас будут стрелять?

- Вы прибегнете к оружию...

Раздались громкие возгласы:

- Да здравствует конституция!

Один из друзей Гюго, пришедший с ним, убеждал его быть благоразумнее и не давать солдатам Луи-Наполеона повод расстреливать толпу.

Он возвратился на улицу Бланш, рассказал обо всем своим коллегам и предложил опубликовать немногословную прокламацию. Десять строк. Он продиктовал: "К народу: Луи-Наполеон Бонапарт - предатель. Он нарушил конституцию. Он - клятвопреступник. Он вне закона... Пусть народ выполнит свой долг. Республиканские депутаты пойдут во главе народа..." [Виктор Гюго, "История одного преступления"]. Полиция следила за домом. Депутаты перешли в другое место - к Лафону, в дом N_2 по улице Жемап. Был избран комитет из левых представителей Законодательного собрания: Карно, Флот, Жюль Фавр, Мадье де Монжо, Мишель де Бурж, Гюго. Кто-то предложил назвать его Комитетом восстания...

- Нет, - сказал Гюго, - Комитет сопротивления. Мятежник - это Луи Бонапарт.

Вскоре Прудон вызвал Гюго на улицу и сказал ему:

- Как друг я должен вас предупредить. Вы заблуждаетесь. Народ в стороне от борьбы. Он не шевельнется.

Гюго отстаивал свою позицию. Он хотел, чтобы борьба началась уже на следующий день. Наступила полночь. Куда идти? Молодой человек, Роельри, предложил ему ночлег. Госпожа Роельри уже спала, но она встала, чтобы принять его, "восхитительная блондинка, бледная, с распущенными волосами, в капоте, очаровательная, свежая, взволнованная событиями, но, несмотря на это, любезная". Как только в дело вступала женщина, он и в опасности находил нечто романтическое. Ему приготовили постель на слишком коротком диване. Ночью он почти не спал. Рано утром направился к себе. Изидор, его слуга, воскликнул:

- Ах, это вы, господин Гюго? Сегодня ночью приходили, хотели вас арестовать!

Третье декабря было днем баррикад. Бодэн погиб на баррикаде, произнеся знаменитые слова: "Вы сейчас увидите, как умирают за двадцать пять франков". Депутаты, еще находившиеся на свободе, приняли декрет, где было сказано, что его заслуги перед родиной велики и он будет погребен в Пантеоне. Нужно отметить, что эти депутаты рисковали своей головой. В то время как Гюго на площади Бастилии в пламенной речи убеждал группу офицеров и полицейских, к нему подошла Жюльетта, не оставлявшая его в эти дни. Сжав его руку, она сказала:

- Вы добьетесь того, что вас расстреляют.

Четвертое декабря, решающий день, стало днем массовых убийств. Сопротивление, оказанное буржуазно-либеральными кругами, было жестоко подавлено. В Париже погибло не менее четырехсот человек. Гюго утверждал, что убито было тысяча двести человек; Вьель-Кастель говорит, что две тысячи. Для цензуры очень просто - дать ложные сведения о количестве жертв подавленного вчера восстания. Как во времена "белого террора", "ультра" требовали от президента "не проявлять милосердия и жалости, быть несгибаемым, изваянным из бронзы" и пройти наш век с "карающим мечом в руке". В этом кровавом хаосе Жюльетта непрестанно следила за Гюго. Было что-то патетическое и возвышенное в этой женщине, еще красивой, но поблекшей и уже седой, женщине, которая повсюду следует за любимым человеком, чтобы в нужный момент броситься вперед и грудью заслонить его от пули. Подвергаясь опасности, она теряла его и вновь находила. "Госпожа Друэ делала все, всем жертвовала для меня, - пишет Виктор Гюго, благодаря ее поразительной преданности я остался в живых в декабрьские дни 1851 года. Я обязан ей жизнью". Восемь лет спустя, в 1860 году, на корректурных оттисках "Легенды веков", которые Гюго подарил Жюльетте, он написал в качестве посвящения:

"Если я не был схвачен, а затем и расстрелян, если я жив и поныне, этим я обязан Жюльетте Друэ, которая, рискуя собственной жизнью и свободой, ограждала меня от преследований, опасностей, неустанно оберегала меня, всегда умела подыскать для меня надежное убежище и спасла меня, проявив такую исключительную находчивость, рвение, героическую храбрость, о которых один Господь Бог знает, и он вознаградит ее! Она бодрствовала днем и ночью, одна бродила во мраке по парижским улицам, обманывала часовых, сбивала со следа шпионов, бесстрашно переходила бульвары во время перестрелки, постоянно угадывала, где я нахожусь, и, когда речь шла о моем спасении, всегда находила меня...