Лавкрафт - Глеб Елисеев

«Проклятие Йига», конечно же, не является безусловным шедевром, вроде «Зова Ктулху» или «Сияния извне», но все равно производит сильное впечатление, сравнимое с таким же от более ранних рассказов Лавкрафта. Это полностью оригинальное и самостоятельное произведение, порождение его собственной фантазии, несмотря на то что отдельные элементы напоминают некоторые рассказы А. Бирса, повествующие о сходных трагедиях, возникших из-за обмана зрения, — вроде «Глаз пантеры» или «Человека и змеи». Из немудрящей истории о случайной гибели двух оклахомских поселенцев Лавкрафт сделал этюд на столь любимую им тему о беспощадных силах, таящихся за внешним фасадом реальности и готовых в любой момент наброситься на человека.

Зловещий бог Йиг был исключительно плодом фантазии Лавкрафта и в дальнейшем вошел в пеструю компанию богов-пришельцев, условно называвшихся Великими Древними. Впрочем, в силу своего почти случайного появления на свет Йиг остался слегка факультативным персонажем среди прочих Ктулху и Йог-Сототов. В собственных текстах Лавкрафт его фактически не упоминал, если не считать краткого и невнятного замечания о Йиге в рассказе «Шепчущий в ночи». Зато в обработках чужих произведений, особенно если речь заходила о Среднем Западе, бог-змей появлялся непременно. (Прежде всего это касается уже упоминавшейся повести Бишоп и Лавкрафта «Курган».)

Завершенный рассказ, которому именно Лавкрафт придумал название «Проклятие Йига», был отослан Зелии Бишоп в марте 1928 г. Она сумела продать текст в «Уиерд Тейлс», где тот и увидел свет в ноябре 1929 г. Гонорар за «Проклятие Йига» составил сорок пять долларов, из них Лавкрафт попросил себе семнадцать. Однако Зелия не смогла выплатить требуемую сумму соавтору, пообещав выслать ее позже. Впрочем, эта невыплата если и охладила отношения между ней и Лавкрафтом, то не слишком сильно, так как в дальнейшем он возьмется за еще более объемную и трудоемкую переработку ее текста.

Весной 1928 г. уже почти скончавшийся брак Говарда и Сони неожиданно получил мощный реанимационный импульс. В апреле Соня пригласила мужа приехать в Нью-Йорк, чтобы погостить и помочь с ее новым делом — она попыталась открыть в Бруклине собственный магазин. Несмотря на полную неопытность Лавкрафта в подобных вопросах и все усиливавшуюся ненависть к Нью-Йорку, он поспешил откликнуться на приглашение.

Лавкрафт охотно помогал Соне по мере возможности и первое время был явно рад возобновившейся семейной жизни. Однако вскоре стало заметно, насколько месяцы вынужденной разлуки разобщили супругов Лавкрафт. Соня была целиком и полностью поглощена своим шляпным бизнесом, который начал быстро тяготить ее мужа. Постепенно он принялся проводить все больше и больше времени со своими нью-йоркскими друзьями, иногда откровенно пренебрегая женой. Тем более что за шесть недель, прожитых Лавкрафтом в Нью-Йорке в 1928 г., его неприязнь к этому городу стала почти непереносимой.

Конечно, он хорошо понимал, что гигантский мегаполис является центром деловой активности, и даже попытался предпринять усилия по организации собственного маленького бизнеса. Во всяком случае, вместе с Лонгом Лавкрафт решил создать миниагентство, оказывающее услуги по литературной обработке и консультирующее начинающих авторов. Но, судя по адресу, куда должны были обращаться потенциальные клиенты, руководителем предприятия должен был стать именно Лонг. Лавкрафт же больше всего мечтал о том, чтобы вернуться обратно в Провиденс.

В свой истинный дом. На свою духовную родину.

Глава 12

ПРИЗРАЧНАЯ ЖИЗНЬ ПИСАТЕЛЯ-ПРИЗРАКА

Безвылазно просидеть все шесть недель в Нью-Йорке Лавкрафт, разумеется, не смог. В июне, воспользовавшись приглашением своего приятеля Б. Ортона, он отправился погостить на его ферму в штат Вермонт. Здесь Лавкрафт провел две недели, наслаждаясь местными пейзажами, поднимаясь в одиночестве на окрестные горы и помогая многочисленным домочадцам Ортона. Он даже посодействовал мальчишкам с соседней фермы в поисках отбившейся от стада коровы. В конце июня Лавкрафт посетил в Массачусетсе дом своей хорошей знакомой еще со времен увлечения любительской журналистикой — Э. Минитер. Он прожил у нее восемь дней, знакомясь с окрестностями и жутковатыми подробностями местного фольклора, позднее органично вошедшими в состав его рассказов. (В частности, о поверье, будто козодои криками провожают души мертвых на тот свет, Лавкрафт узнал именно в этой поездке.)

В начале июля писатель предпринял длительное путешествие по ряду центральных и южных штатов, где среди многочисленных впечатлений самыми яркими были посещение могилы его кумира Э. По в Балтиморе и осмотр Бесконечных Пещер в Вирджинии. По возвращении он написал для друзей подробные путевые заметки «Обозрение некоторых частей Америки», ставшие первыми в череде лавкрафтовских отчетов о поездках по США и Канаде.

Путешествия, как всегда, положительно повлияли на воображение Лавкрафта, и в августе 1928 г. он создал длинный рассказ «Ужас в Данвиче». (На русский язык переводился также как «Данвичский ужас» или «Ужас Данвича».) Текст явно возник под впечатлением от поездки в Вермонт и Массачусетс. Во всяком случае, заброшенную и вырождающуюся деревню Данвич Лавкрафт поместил именно в «центральной части северного Массачусетса».

Среди обитателей деревни зловещей славой всегда пользовалась семейка Уэтли, которых издавна считали колдунами. К1913 г. из вырождавшейся десятилетиями семьи в живых остались лишь старик Уэтли и его слабоумная дочь-альбиноска Лавиния. На Сретение 1913 г. у Лавинии родился сын, которого назвали Уилбер. Причем при его рождении Уэтли-старший неожиданно произнес странные слова: «Вы сами скоро увидите, каков вырастет парень у Лавинии, коли он пойдет в отца? Уж не думаете ли вы, что только людьми, подобными вам, и населен этот свет?.. Внемлите же — придет день, и вы все услышите, как дитя Лавинии назовет имя своего отца на вершине Часового Холма!»[266]

Уилбер оказался вундеркиндом, к тому же очень быстро развивающимся: «В сентябре 1914 г. Уилберу стукнуло год и семь месяцев, и к тому времени его размеры и развитие вызвали уже настоящую тревогу у окружающих. Ростом он был с четырехлетнего ребенка, а разговаривал бегло и необыкновенно осмысленно»[267]. В тринадцать лет он вымахал почти на два метра и, судя по всему, не собирался останавливаться. Внешность его становилась все более и более пугающей — «заговорили о демоническом блеске глаз на его уродливом и совершенно недетском лице»[268]. Тем временем старик Уэтли и его внук совершали очень странные манипуляции с домом, где жила колдовская семейка: «Они разобрали перекрытия и, возможно, даже пол чердачного помещения, превратив его в огромное пустое пространство между первым этажом и островерхой крышей старого дома»[269].