Легенда о Людовике - Юлия Остапенко

Жуанвиль будто почувствовал, что они говорят о нем, и поднял голову. Его глаза встретились с глазами Карла, и он, улыбнувшись, приветливо махнул рукой. Карл оскорбленно выпрямился, возмущенный подобной фамильярностью. Конечно, Жуанвиль привык, что король не ставит между собой и своими приближенными почти никакой границы — но то его блажь, а Карл обета многотерпения отнюдь не давал. Он надменно отвернулся, но Жуанвиль этого, кажется, не заметил — едва взглянув на Карла, он тотчас снова повернулся к королю, который, помолчав минуту, продолжил рассказ. «Небось притчу какую пересказывает, или читает псалом», — подумал Карл с нарастающей бессильной злостью. Не то чтобы ему очень хотелось сидеть на месте Жуанвиля или с ним рядом, у второй шато, и выслушивать благочестивые бредни своего братца. Но ему правда хотелось бы, чтобы Людовик хоть раз поговорил с ним так долго и так доверительно, как он чуть ли не каждый день говорил с Жуанвилем.

— А правда, что он обесчестил девицу и сбежал в поход от женитьбы? — ухмыляясь, заговорщицким шепотом спросил д’Экюре. Карл посмотрел на него в изумлении, думая, что тот говорит о Людовике, — но тут же понял свою ошибку и чуть не расхохотался. Луи, обесчестивший девицу, — этакого чуда мир не видел со времен успения Богородицы! Впрочем, и Жуанвиля в подобной передряге представить можно было с трудом. Хотя…

— Такое и впрямь говорят? — развеселившись, спросил Карл.

— А то! Я слыхал, его из родной Шампани-то батюшка выпер к королевскому двору, только б подальше от этой девицы держать — бедная она или незнатная, или еще что, уж это не знаю. А она возьми и напросись у своего отца, чтоб выхлопотал ей место при королеве Маргарите. Потому что она ведь, известно, не богатых и не знатных к себе приближает, как и его величество. — В последних словах д’Экюре Карл уловил неподдельное восхищение. Д’Экюре и сам не мог похвалиться ни знатностью, ни богатством, так что его восторг был понятен. — Ну и вот они встретились при дворе, и дружочек-то наш Жуанвиль орудие-то свое осадное на месте не удержал. А папаша девицын узнал и говорит теперь: женись! Ну и что, мол, что женат, — утопи свою супружницу в пруду и женись на моей, дескать, дочке, а не то к королю пойду! Все же знают, как он справедлив, и даже любимчика своего ради правды не пощадит.

— Это верно, — улыбнулся Карл. Забавно было бы, окажись вся эта история хоть отчасти не выдумкой.

— Так чего, правда все это? — с любопытством спросил д’Экюре, и Карл серьезно ответил:

— Ну, просто так люди ведь говорить не станут.

— И я про то. Дыма без огня… — начал д’Экюре и вдруг осекся.

Карл хотел спросить его, в чем дело, — но через мгновение увидел то же, что увидел д’Экюре, и язык присох к его небу, лишив дара речи на несколько драгоценных мгновений. Он хотел закричать и задохнулся криком, потом вскочил на ноги, пытаясь привлечь этим внимание Луи. Но тот сидел спиной к нему, и Жуанвиль увидел Карла первым. Он схватил короля за рукав, и тот, резко умолкнув и повернувшись, последним увидел то, что неслось на них, разрывая ночную тьму.

С виду это походило на винную бочку, объятую пламенем, с огромным, как полотнище стяга, пылающим хвостом, развевающимся против направления полета этой ужасной падающей звезды. Оно летело к ним с другого берега канала, медленно и тяжело, наполняя воздух низким, хриплым гулом, от которого дрожала земля. Ночь окрасилась яркими красками дня. Казалось, будто чудовищная огненная птица летит по небу в направлении крестоносцев.

— Ложись! — закричал Луи, и Карл понял, что все они, все четверо, стоят, завороженные красотой и мощью мчащейся на них смерти. Крик его брата развеял наваждение, и все четверо попадали наземь за щитами шато. Огненный шар прогудел слева от Карла, рухнул, зарывшись в песок, между орудиями, и остался лежать, рыча и отплевываясь пламенем.

— Матерь Божья, — прохрипел д’Экюре, крестясь и пытаясь одновременно вытащить упавший меч, придавленный его собственной ногой. — Это что за…

Низкий гул с другой стороны реки повторился. Теперь Карл вспомнил, что слышал его за несколько мгновений перед тем, как д’Экюре увидел огненный шар. Луи стал подниматься из песка, и Карл закричал ему изо всех сил:

— Не вставать!

Он не знал, каким образом, но казалось, что второй снаряд пролетел гораздо быстрее первого. Крик Карла еще не смолк, когда пылающая головня размером с тачку врезалась в шато, под которой были король с Жуанвилем. Орудие дрогнуло, с трудом устояв на месте. Снаряд скатился по нему вниз, оставляя за собой огненный след. Деревянный щит затрещал, чернея на глазах.

Король, почти успевший встать в момент второго удара, пошатнулся. Жуанвиль бросился к нему, но Людовик оттолкнул его от себя и рванулся вперед, между орудиями, на открытое пространство, которое вчера целый день расчищали для строительства дамбы. «Они бьют по башням, — подумал Карл, — чтобы лишить нас прикрытия. Без шато мы не сможем закончить плотину, и они это знают. Сукины дети…»

Но что делает этот блаженный идиот, король французский? Совсем одурел?

— Луи, назад! Вернитесь! — закричал Карл, когда Людовик подбежал к границе канала и, вскинув над головой руки, что-то в ярости закричал сарацинам на другой стороне. В свете полыхающей шато и двух снарядов, валявшихся на земле подобно огромным факелам, Карл теперь ясно видел врагов. Их было не более дюжины, они подвели небольшой подвижный камнемет к самому краю канала и уже заряжали в него третий пылающий шар. Правда, теперь они не торопились — кажется, один из них узнал короля и уговаривал товарищей сменить цель, выбрав вместо орудий крестоносцев куда более ценное их достояние.

И, внезапно понял Карл, именно этого Луи и добивается. Он дает своим товарищам время. Боже, этот святой болван рискует собственной жизнью ради сохранности деревяшек. Трижды болван. Какое же счастье, что ничего этого не может видеть их мать.

— Д’Экюре! В лагерь! — завопил Карл. — Поднимай пожарный отряд!

Д’Экюре не стал задавать вопросов: король, продолжавший что-то кричать сарацинам, вряд ли сейчас был расположен отдавать приказы, а старшим после него был, без сомнения, Карл. Сир Готье согнулся и трусцой побежал к лагерю, увязая в песке, — там уже виднелись огни и звучал тревожный гул и звяканье оружия. Воины короля были готовы вступить в бой с врагом, едва продрав глаза, — но далеко не всякий из них сообразит, что в нынешнем положении не за копье надо хвататься, а за бадью с водой. Пока они этой поймут, тушить уже будет нечего.

Все это пронеслось у Карла в голове в мгновение ока. За это время сарацины на том берегу решились, видимо, испытать судьбу и потратить лишний снаряд на то, чтобы попытаться убить христианского короля. Еще одна огненная птица взметнулась от стен ЭльМансуры, хлопая крыльями над водой. Она летела прямо на Людовика, но тот не отступил и даже не пригнулся, так, словно верил, будто птица эта разобьется о какую-то невидимую преграду, воздвигнутую вокруг него. Карл кинулся к нему, взрывая носками песок, — но не успел.