ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

как в Белоруссии сетовал на земляков протестантов окатоличенный Радивил, в Земле

Киевской покрывал хулою земляков-ариян окатоличенный Тишкович, мужественный и

добродетельный по-своему киевский воевода. Этот, как и литовский канцлер,

игнорировал гибельные последствия римского апостольства на Руси, и среди

сеймового собрания вычитывал киевскому подкоморию Немиричу, что Господь карает

панскую республику за ариянство, „осквернившее нашу землю до крайности*.

Так вообще были несостоятельны в своих суждениях о том, что было, что есть и что

неминуемо должпо последовать, представители государства, которому козаки, в своих

татарских инстинктах, завзялись причинить такое разорение, какое шляхта, с их

участием, причинила Государству Московскому. Чтобы русский читатель пригляделся к

ним поближе и понял яснее, с кем запорожские буй-

*) Сорок осьмой удивительный год.

302

туры имели дело, я возвращусь на избирательный сейм и представлю

характеристические черты его по польским документам.

Когда любезный и вместе отвратительный для нас, честный по природе и подлый по

воспитанию литовский канцлер ехал в Варшаву на избирательный сейм, его „проняло

ужасомъ*, как и всех варшавян, весть о Пилявецком бегстве. Ужас этот был тем

сильнее, что он, как и вся свободолюбивая шляхетская братия, совершив над

Владиславом IV в известном смысле цареубийство, вовсе не сознавали, чтб они

сделали, н не были приготовлены к последовавшим от того Желтоводской, Корсунской

и Пилявецкой катастрофам.

Маршалом Посольской Избы избран был теперь земляк наш Обуховпч, мозырский

вонский, о котором кшизь Радивил пишет, что это был муж великого ума и дивного

дара слова, чего пе написал он в своем дневнике про демагога Станкевича. Еслиб

Обухович руководил земскими послами в роковые для Полыпи сеймы 1646 u 1647

годов, он мог бы сохранить за Владиславом королевское достоинство, и спасти

панскую республику от политического разложения. Тогда бы ни иноверцы

протестанты, ши иноверцы православные не‘губили народонаселения Польши

десятками и сотнями тысяч, а имя Ляхов и Поляков, которое иаиши предки усвоили

себе в лице панов и шляхты, не сделалось бы кличем ко всевозможному бесчеловечию.

Плохой король отстранил бы козако-татар ское нашествие лучше всех земских послов и

сенаторов.

Избирательный сейм, знаменитый не меньше цареубийственного, открылся 6

октября (27 сентября) 1648 года, в то время, когда Хмельницкий жарил в огне, душил в

дыму п топил в крови уцелевший от Батыевского Лихолетья город нашего князя Льва.

Болеслав Лещинский, носивший титул великопольского генерала *), в пышной речи

припомнил цветущие времена древнего Рима, и признал превосходство над пим

государства Польского. По особенной милости Божией (говорил оратор избранного

народа) „Польше преимущественно перед всеми народами дана та привилегия, что

цари царствуют здесь по нашей воле (per nos reges regnant)... Польша избирает себе

государя беспримерно: в пей столько изби-

*) Генералом назывался старший возный (woџny jeneraи). Назывались генералами и

некоторые старосты, с особенным нравам но присвоенным их староствам.

.

303

рателей, сколько шляхты, столько суффрагий, сколько свободных голосовъ", и т. д.

Первым заявлением сеймиков было, чтобы военные люди, состоящие на службе

Речи Посполитой, не участвовали в избрании; вторымъ—чтобы казнить смертью

полководцев, еслибы оказалось, что они были причиною Пилявецкого бегства. Это

последнее заявление, повторенное в 4-м заседании, сопровождалось криком

владычествующего народа (e dominantibus populus): „Не станем их выслушивать!

Надобно было не уходить! Не слушать их, а судить, как дезертиров (jako desertores

castrorum)"!

Коронный референдарий требовал, чтобы „панские полки" пе стояли близ

„конгресса", в избежание замешательств, и .чтобы сеймовые гианы в составе своей

пехоты и конницы не держали „Русеаков-веролоыцевъ". Один из земских послов

советовал, чтобы подскарбии тотчас отобрали у иностранцев и ие шляхтичей, как

духовные, так светские добра, и чтобы тотчас карали тех, которые были причиною

козацкой войны. Литовский канцлер отвечал, что духовных имуществ нельзя отбирать,

не подвергаясь жскоммунжацщ а надлежало бы искать судом; о двигателях же козацкой

войны надобно было бы сделать инквизицию, а потом экзекуцию.

В 4-м заседании (9 октября), один из сенаторов, участвовавших в Пилявецком

походе, предложила „как средство к спасению отечества", утвердить князя

Вишневецкого в звании гетмана, потому что его любят жолнеры (do ktуrego їoиnierz ma

wielkie serce). Но владычествующему народу „не нравилось, что жолнеры избрали себе

вождя": он боялся диктатуры до такой степени, что даже на одну речь Киселя смотрел,

как на голрр повелительный и диктаторский (vocem imperiosam et dictatoriam). Тем не

менее подканцлер Лещинский, в 5 заседании (10 октября) предложил избрать

главнокомандующим князя Вишневецкого, но не в виде утверждения (non per

approbationem), а в виде просьбы к нему,.и к этому нрибавил, что, так как он утратил

почти все, то надобно ему помочь (ratowaж go potrzeba). В том же заседании и

мазовецкий воевода, Сташислав Варшицкий, советовал вверить войско тем, которое

счастливо служили доселе, именно воеводе русскому, князю Вишневецкому, и воеводе

киевскому, Тишковичу. Но правительствую • щая шляхта—выражусь по-малорусски—

якось пе дочувала.

К чести сеймовых панов надо сказать, что между ними было много таких, которьте

цешыш таланты князя Вишневецкого и требовали, чтобы хоругви коронного ополчении

стягивались к нему.

304

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ ПОЛЫИЩ.

Куявский бискуп, громоносный Гпевош, сделался теперь почитателем покойного

короля: на том основании, что Владислав с большими похвалами о воинских

достоинствах бслзского каштеляна, Андрея Фярлея, он советовал сделать его

товарищем Вшипевец* кого по гетманству.

Ио тут выступил на сцену единоверец наш, Адам Кисель, и запел усыпительную

пеешо свою, как будто для того, чтобы Хмельницкий подкрался к безголовым тианам

под самый бок с ножем, а Вишневецкий, вместо решительной победы над разбойником,

только дразнил его до бешенства. Не смутясь колкостями, которыми встретили его па

сейме за бегство из-под Пилявцев, Кисель сделал себя почти героем дня своими

уверениями, что бежал с полком своим последний. Тут начал он пугать панов

страшною силою Хмельницкого, в его соединении с Татарами. „Ни один монарх на

свете не может устоять против него* (говорил Свептольдич). „Мы потеряли все, он

приобрел все (Myњmy odpadli od wszystkiego, on przyszedи do wszystkiego). Когда

выстрелит сотня паших Немцев, они убыот одного. Когда выстрелит сотня Козаков, они

наверное попадут в 50 человек. Огнистый народ! Численность его велика: пам с ним пе

совладать. Легче было совладать, пока пе повторилась победа. Теперь на паши силы

нет больше надежды. Это такой тиран, которого надобно или терпеть, или прогнать,

или умолить" (три тезиса, напоминающие гибельный совет панского Нестора и Улисса

под Пилявцами). Приправляя польскую речь макаропизмамп, которые ввели в моду

среди Поляков иезуиты, Кисель формулировал свои новые тезисы так: „Kaїdy prawie

tyran aut esl implicite tollendus aut tolerandus; aut expugnandus, aut placandus". „Терпеть"

(продолжал он), „это дело невыносимое п для Речи Посполитой постыдное. Чтобы

прогнать неприятеля, на это нет сил у пас. А умилостивить его можно вот каким

образом. Надобно как можно поскорее выбрать такого человека, который бы разведал:

почему первая коммиссия была недействительна? а тут козаки познают короля,

которого всё-же боятся они, тогда как Речь Посполитую презирают и ставят ии во что.

Благоволите, господа, ведать, что для этих мужиков маестат Республики (majestat

Reipublicae) пе существует. А що воно Рич Посполита? говорят они. Мы й сами Рич

Посполита, але король, отб в нас панъ"!

Варшавский каштелян, человек, очевидно, умный, по по име« пи нам неизвестный,

внушал несчастным сеймовикам, что Ки-

.

305

селя скорее можно назвать шпионом Хмельницкого, нежели защитником отечества.

И в самом деле, без этого Русина, которого справедливо считали орудием кары

Господней, как и самого Хмельницкого, у Поляков оказалось еще столько здравого

смысла, чтобы в инструкции перед коронационным сеймом поставить себе три

спасительные пункта: 1) уплатить жолнеру заслуженный жолд; 2) разлучить язычников

с бунтовщиками; В) заключить с Москвой оборонительный союз.