Скажи изюм - Василий Аксенов

Не знаю, пожал плечами Октябрь, может быть, вообще не было мнения. Это паршиво, когда там… – он показал большим пальцем в потолок, за которым, то есть на чердаке, по его предположениям, третьего дня под видом ремонта проводки установили подслушивающего «клопа», -… когда там нет отчетливого мнения. В такой обстановке вот и возникают… – Он махнул рукой.

– Да говорите уж! – Настя совсем уже и заострилась, и выпучилась.

Октябрь налил себе полстакана водки и насыпал туда черного перцу. Напиток сильных мужчин из разведки. Как всегда, good news and bad news. К плохим новостям относится то, что дело «Изюма» и «Нового фокуса» передано следователю по особо важным государственным преступлениям. Запинка. Водка проглочена одним духом. Странные все-таки ребята: реакция на плохую новость отсутствует, да и на неплохую была вяловатой. Настя пошла в кабинет Марксятникова позвонить по телефону. Максим стал влезать в оранжевую куртку. Хочу снять ночную аллею, объяснил он. Там сейчас должен быть такой проем среди деревьев, почти голубой, нечто космическое. В детском смысле. Конек-горбунок, еще яснее объяснил он. Они вышли вдвоем.

Ну и нервы у тебя, братишка! В разведку годишься! Ваше счастье, что я не в разведке, пробормотал Макс. Он смотрел в «зеркалку» и делал снимки «проема», в котором, с точки зрения Октября, не было ничего особенного, кроме дури. Я бы вам нашпионил, бормотал Макс, я бы… К этому времени, сидя на даче, он понял, что только камера и может его спасти от этих приступов «пустоты» и адреналиновых шквалов.

Октябрь стоял с сигарой. Пока Насти нет, все-таки надо тебе сказать самое тревожное. Раз уж такие нервы, должен знать. Был секретариат ЦК по вашу душу. Детали пока неизвестны, но докладывал Жериленко. Воображаешь? Макс сплюнул в снег. Третий человек в государстве: не фера им делать, других проблем нет…

Вдруг стукнула дверь. Настя с порога закричала в темноту: мальчики, скорей, чрезвычайное сообщение! Октябрь, одобренный призывом «мальчики», махнул через четыре ступеньки. Влез и Максим.

Вовсю работал телевизор «Рубин». Впервые в истории советский человек, летчик-космонавт СССР майор Белялетдинов Марат Нариманович, высадился на планете Венера! Несмотря на неблагоприятные атмосферные условия, майор Белялетдинов проводит на поверхности планеты научные работы в полном объеме! Сердца всего советского народа полны гордости за питомца Коммунистической партии! Спасибо родине и партии, говорит майор Белялетдинов, за то, что мне дана возможность совершить этот звездный подвиг! Диктор Кириллов, казалось, готов был обосраться от торжественности. К счастью, его сменила диктор Жильцова с более конкретной информацией.

Космонавт Белялетдинов стартовал в сторону Венеры с борта советской космической лаборатории «Ермак-8». Финальному броску через Солнечную систему предшествовали космические будни на борту этой знаменитой станции. Последовала череда фотографических снимков.

Что такое, заволновался Макс, знакомый почерк! Посмотрите, у них никто так сроду не снимал. Это же высший класс!

Вы видите экипаж «Ермака-8», занятый подготовкой к дерзновенному броску своего командира. Снимки сделал присутствующий на борту станции известный советский фотограф Андрей Евгеньевич Древесный.

Максим как стоял возле «ящика», так и сел на пол. Настя, наоборот, – подпрыгнула, а приземлившись, так и застыла на цыпочках. Октябрь, разумеется, не дрогнул, как будто прекрасно знал все наперед, как будто такой великолепный трюк, как выброс в космос из самого пекла идеологической войны, не мог пройти без его участия.

Между тем на экране вновь появился задыхающийся от патриотической астмы диктор Кириллов. Наш звездный герой успешно проходит процесс акклиматизации на Венере. Он гуляет, ест и даже читает. Что вы взяли с собой, Марат Нариманович, из произведений искусства?

Послышался глухой голос с Венеры. Ну конечно же, роман Николая Островского «Как закалялась сталь»; он всегда помогает мне как коммунисту и космонавту. Ну, кассету с сонатой «Апассионатой», любимым произведением основателя нашего государства. Ну, не обошлось и без новинки фотоискусства наших дней, сборника работ нашего советского классика Касьяна Блужжаежжина с проникновенной вступительной статьей боевого лидера советских фотографов Фотия Клезмецова. В обстановке обострения идеологической борьбы с темными силами империализма, хрипел сквозь венерианский пар майор Белялетдинов, особенно важно крепить принципы социалистического реализма. Так считаем мы, космонавты. Убежден, что деятели искусства дадут отпор…

Далее диктор Жильцова объяснила, что прямой телевизионный контакт с поверхностью Венеры пока затруднен «в связи с помехами, возникающими за пределами Советского Союза», но сейчас будут включены камеры на борту «Ермака-8». Появились три плавающих в невесомости субъекта. Все трое были в своего рода подштанниках. Присутствие декадентской физиономии Андрея Евгеньевича придавало всей сцене нечто бардачное и даже сюрреальное, сродни картине Руссо «Игроки в мяч».

Древесный подплыл ближе к камере, лицо искажено как широкоугольной съемкой, так и ощущением жизненного триумфа. Какое счастье, сказал он, быть первым в пути! Наш командир первым из космонавтов ступил на Венеру. Я оказался первым советским фотографом в космосе! Дружба, вот первое, что приходит в голову, нерушимая спайка! Наши друзья на Земле могут на нас рассчитывать, мы не подведем!

Сзади к первому космическому фотографу подплыл один из членов экипажа. Андрей Евгеньевич как-то странно на него покосился и слегка вильнул бедром, будто опасаясь, что его ущипнут за ягодицу. Хочется поблагодарить нашу партию за отеческое внимание к советскому фотоискусству, сказал он с достоинством и полуобнял сополетника за плечи, как бы отодвигая его от своего мягкого места. Застывшая улыбка на лице космического профессионала, однако, не оставляла сомнения, что тот намерен повторить свою попытку. На этом передача с орбиты закончилась. Запел огромный хор. Под солнцем родины мы крепнем год от года…

Настя еле сдерживалась. Ну, что скажете? По-моему, он намекал на нерушимую спайку в альбоме «Скажи изюм!», сказал Максим. Гениальная экспедиция, сказал Октябрь, только вот насчет отеческой заботы. Это он зря. Наша партия – все-таки дама. Забота должна быть… какой, Настя? Материнской, что ли? – совсем осерчала Настя. Что-то я никогда о материнской не слышала, всегда они говорят «отеческая». За забором прошли огни фар. Она вскочила. Это к нам: I need another shot of vodka… to brush aside all that junk… – подумал Октябрь.

Настя вернулась с американским корреспондентом Росборном и его женой Беверли. Вскоре на даче один за другим стали появляться и другие «коры» – итальянец, пара французов, датчанин, немцы, японец Яша Кимура и даже корреспондент журнала «Жорнало» из Бразилии. Октябрь, сказав себе «I've got to keep low profile!», прикидывался старшим брательником из технарей. Остановив на кухне Настю, он спросил: это ты нарочно их вызвала, чтобы на меня произвести впечатление? Альпинистка захохотала: ну что вы, сами приехали, у нас так каждый вечер.

За столом установился многоязычный, с преобладанием, однако, русского воляпюка, шум. «Коры» были возбуждены космическими новостями, хотя, по вредной своей привычке бросать тень на все наши достижения, не могли удержаться и от сплетен. Согласно одной из них, трюк с Венерой был чистой туфтой к открытию конференции неприсоединившихся стран.

В разгаре ужина позвонил Чавчавадзе и сообщил, что в «Фотогазете» уже набран фельетон «Ваши пленки засвечены, господа!» и что секретариат собирается для исключения из Союза фотографов Максима Огородникова. Можешь не сомневаться, батоно! – кричал старик с сильным на этот раз грузинским акцентом. Я последую за тобой!

Максима, хоть он и был вздрючен всеми сегодняшними новостями, последняя все-таки прихлопнула: не мог пока все-таки себя вообразить вне союза, куда когда-то, чуть ли не двадцать лет назад, был принят с триумфом. Он пошел проводить полубрата. В «проеме Конька-горбунка» теперь висела мутная лунная краюха. Погода менялась, обещая назавтра метель.

– На чем ты сейчас ездишь? – спросил Октябрь.

Вот моя тачка. Они остановились возле максимовской «Волги». Тянет? Неплохо, знаешь ли, тянет. Это экспортный вариант. V-образный движок, шесть цилиндров. А помнишь тот «Хорч»? Еще бы не помнить! Мы сзади… с Эскимо… «Эскимо, Эскимо, промелькнуло в далекой аллее…» С того времени ее ни разу не видел. Знаешь, она в эмиграции…

Октябрь потрепал его по щеке. За рулем поосторожнее, сынок. В каком смысле? В прямом. Просто поосторожнее, повнимательнее, почетче за рулем. Пока!

III

На следующий день пришлось съезжать с дачи. События закручивались. Из фельетона «Ваши пленки засвечены, господа!» вытекало, что все дело с независимым альбомом затеяно «спецслужбами» подрывной части света, т. е. Запада. Идейно нестойкие, неразборчивые, падкие (эх, словечко сладкое) до дешевой западной славы, вроде М. П. Огородникова, становятся игрушкой в руках реакционных… злейших… матерых… Вот они – плоды необъективного захваливания, нечеткой работы нашей фотографической критики, вовремя не успевшей распознать… Союзу фотографов следует сделать выводы…