Ответ знает только ветер - Йоханнес Зиммель

— Нет, клянусь, я только достал им динамит!

— Еще имеешь наглость клясться!

— Но это чистая правда! Почему бы мне не сказать вам всю правду — в моем-то положении?

— Потому что ты подлец и мерзавец, вор и преступник, а сейчас от страху просто в штаны наложил.

— Вот-вот! Именно поэтому я вам все скажу, всю правду скажу, господин комиссар!

— Ну, ладно. Значит, ты только дал им динамит.

— Только динамит, кля…

— Заткнись. И получил бабки за это дело.

— Получил, что правда, то правда.

— Значит, адскую машину состряпал кто-то другой?

— Значит, другой.

— Так. А теперь скажи-ка нам, как звали того парня, который купил у тебя динамит.

— Не знаю.

— Ясное дело — он не знает!

— Но я в самом деле не знаю! А вы как думали? Он что — будет еще сообщать мне, как его зовут?

Зазвонил телефон.

Лакросс взял трубку и назвался. Проронив всего несколько слов, он положил трубку. На лице его читалось некоторое облегчение.

— Звонили из больницы. Операция прошла успешно. Если не возникнет осложнений, парень выкарабкается.

Аргуад рухнул на колени.

— Благодарю тебя, Аллах, благодарю тебя! — вопил он вне себя от радости.

— Ладно, кончай! — Лакросс рывком поставил алжирца на ноги. Тот тут же мешком осел на стул. — Кончай ломать комедию! Везет тебе, дураку, сволочь!

— Он выживет… Он выживет, — бормотал алжирец. — Я не убил его, я не убийца…

— Кончай, слышишь? Сию минуту прекрати! Разговор с тобой еще не кончен. Раз уж ты не знаешь, как того парня звали, скажи хоть, как он выглядел.

Аргуад сказал, трясясь от страха:

— А это был вовсе не парень, а женщина.

— Женщина?

— Да! Да! Приходила ко мне женщина!

— И ты, ясное дело, тоже не знаешь, как ее звали.

— Ясно, не знаю.

— Тогда опиши ее. Давай, выкладывай! Как она выглядела?

— Трудно сказать. Мы ведь встречались с ней ночью. Знаю только, что она не из здешних.

— Не из здешних? Откуда ты знаешь?

— Она говорит по-французски с сильным акцентом. Я сразу подумал, что она не француженка.

— А кто же?

— Она итальянка. У меня есть друзья в Италии, они говорят, как она. Может, она из Милана или из Генуи. И еще… Она очень высокая и сильная, куда сильнее меня… Я говорю вам правду, истинную правду! Она была сильная и крепкая, как парень — и при этом…

— Что «и при этом», — прошептал Руссель.

— При этом… Странное дело… Разговаривая с ней, я невольно вспоминал свою матушку…

— С чего бы это?

— Потому что… Ну, в общем, эта женщина говорила со мной как мать, в ней было что-то такое материнское, понимаете?

61

На двух машинах мы помчались с бешеной скоростью по городу.

Пешеходы разбегались во все стороны. Машины жались к обочине. Мы пролетали на красный свет. Я сидел рядом с Русселем. Лакросс — рядом с водителем. Наша машина ехала первой. Вторая была битком набита офицерами уголовной полиции. Мы пронеслись по тихим улицам аристократического квартала Валлерг и подъехали к владениям семейства Хельман, окруженным высокой каменной оградой, наверху усиленной стальными шипами и колючей проволокой. А вот и большие ворота для въезда в парк. Обе машины затормозили так резко, что шины взвизгнули. Привратник, с которым я уже был знаком, вышел из сторожки. На нем и в этот раз была белая ливрея с латунными пуговицами и золотыми лампасами. Водитель нашей машины посигналил.

Привратник сделал ему знак выйти из машины.

— Он вообще никакие машины не пропускает, — сказал я.

— Ну, да, конечно, я и забыл, — мрачно буркнул Лакросс. — Минуточку. — Он выскочил из машины, подбежал к воротам, показал привратнику служебное удостоверение и наорал на него. Я не мог расслышать, что именно он кричал, но, видимо, нагнал на того такого страху, что он распахнул створки ворот. Лакросс вернулся к машине и плюхнулся на сиденье. — Дурак набитый, — выдохнул он.

Водитель вновь тронулся. Вторая машина двинулась вслед за нами. Мы неслись по парку мимо пальм, кипарисов и оливковых деревьев, мы пролетали сквозь туннели, образованные кронами старых деревьев. Я вновь увидел каменные скамьи и каменных ангелочков, а также плавательный бассейн, в котором не было воды. А вот уже и цветники перед пандусом, ведущим к дверям дома. Как и в прошлый раз среди цветов вращались разбрызгиватели, образуя вокруг себя радужные кольца на фоне ослепительного солнечного света.

Наши машины, скрежеща по гравию, затормозили перед входом в дом. Пробежав мимо колонн портика, мы дернули ручку двери. Дверь оказалась заперта. На ней висело тяжелое металлическое кольцо. Лакросс принялся стучать им по двери. И уже спустя несколько секунд появился другой слуга, тоже в белой ливрее.

— Полиция! — рявкнул Лакросс.

— Привратник позвонил и предупредил, — промямлил слуга. — Но… что все это значит? Здесь нельзя так шуметь, господа. Мадам очень плохо себя чувствует… ей очень худо…

— Где она?

— В своей комнате, в постели…

— Проводите нас к ней!

— Но я не имею права… Меня выставят на улицу…

— Никто вас не выставит. Ну, быстро, пошли! — заорал на него Лакросс. И вот мы уже в вестибюле. Я успел заметить, что полицейские выскочили из второй машины и побежали вокруг дома. Лишь один из них последовал за нами. Из разных дверей, выходивших в вестибюль, на нас глядели любопытные лица слуг.

— Вверх по лестнице! — скомандовал Лакросс. И мы помчались наверх мимо полотен Рубенса, Боттичелли, Эль Греко, Вермеера Делфтского и огромных гобеленов на стенах. Я вновь вдохнул аромат множества цветов, находившихся в доме. В нишах стояли, подсвеченные снизу, фигурки из слоновой кости. Мы пробежали из конца в конец весь коридор второго этажа, в который выходило множество дверей и который дважды пересекали по три ступеньки — один раз вверх, другой вниз. Слуга в полной растерянности постучал в знакомую мне дверь гостиной.

Открыла горничная, которую я в тот раз не видел.

— Эти господа… — начал слуга, по Лакросс просто отодвинул его в сторону. — Где мадам? В своей комнате? — Он бегом направился к двери в спальню и уже почти достиг ее, как она вдруг открылась. Словно страшный призрак из сна наяву на ее пороге стояла Бриллиантовая Хильда. Она накинула на плечи розовый вышитый халат. Парик на этот раз немного съехал на лоб, лицо было белым и гладким. Но вместо изумрудов на ней было старинное алмазное ожерелье, перстень с огромным бриллиантом в центре и еще одно кольцо — с большой жемчужиной и двумя еще более крупными бриллиантами. За ушами была видна пожелтевшая и сморщенная, похожая на пергамент кожа, — так бывает, когда при косметической подтяжке кожи лица все лишнее оттягивают за уши и зашивают. Розовый халат хорошо вязался по цвету с покрасневшими от бешенства глазами Хильды, которыми она нас разглядывала.

— Как я должна понимать это? Эту наглость, переходящую все мыслимые границы? Инспектор Лакросс, вы будете уволены сегодня же, можете быть уверены! Как и вы, господин Лукас. Я сейчас же позвоню в Дюссельдорф!

— Я полагал, что моя задача — искать для вас убийц вашего брата, — заметил я.

— Молчали бы уж, тупица несчастный! — рявкнула она. И переключилась на великана Русселя. — А вас, мсье, вас я…

— Ничего вы со мною не сделаете, — спокойно промолвил тот. — Разве что прекратите скандалить. Мы явились сюда не без причины. Мадам, вы плохо себя чувствуете?

— Вы же сами видите. — Бриллиантовая Хильда покачнулась. В самом деле она с трудом держалась на ногах или только прикидывалась, я не мог понять. — Мне совсем худо.

— А где же ваша медсестра?

— Анна?

— Да, Анна. Где она?

— Не знаю.

— Как это может быть?

— После завтрака я еще раз уснула. Вы меня только что разбудили. Утром я Анну видела. А сейчас она, вероятно, в своей комнате. Ведь я просыпаюсь в семь часов. А сейчас три.

Лакросс спросил горничную:

— Где комната сестры милосердия?

— На третьем этаже, мсье…

— Проводите нас туда.

— Вы этого не сделаете! — завизжала Бриллиантовая Хильда. — Разве у вас есть ордер на обыск дома?

— Нет, — спокойно ответил Лакросс. — И нам на это плевать. А ну, делайте, что вам велел комиссар полиции, иначе нарветесь на неприятности, — сказал он горничной. Та все еще колебалась и растерянно смотрела на Хильду.

— Хорошо, проходите вперед, — сказала та голосом, дрожащим от злости. — Но я пойду с вами.

— Мне казалось, что вы себя очень плохо чувствуете, — ввернул я.

— Знаете что, господин Лукас? — В голосе ее вдруг зазвучали интонации рыночной торговки. — Не суйте нос, куда не надо! Ну, пошли, ведите меня! — Она взяла меня под руку, и мы все пошли по коридору до мраморной лестницы, которая вела на третий этаж. Здесь коридор был ниже, да и двери комнат, выходивших в него, были не такие высокие.