Все будет хорошо - Наталия Костина

— Чегой-то, Витюша, подпол у тебя вроде как другой? — наконец изрекла она. — При покойнице Клавдии, царствие ей небесное, огроменный подпол какой был! И капусту квасили по три бочки, и огурцов стольки же, и помадоров, и арбузов соленых! Яблоков-то скольки моченых, и картохи, бывалоча, по три-чатыри тонны с деревни привозили и торговали усю зиму! Мы с ими вместя дома-то строили, с бабкой твоей покойницей, и с Семеном, покойником-то. У нас подпол как подпол, у футбол играться можна, хоча и держать в нем нынче нечего. Силов, считай, уж и торговать нет. А ты чего перегородил подпол-то? Для тепла или как? — все допытывалась она у Виктора.

— Какой вы говорите, подпол был? — заинтересовался остроносый мент.

Словоохотливая бабка объяснила:

— Да, почитай, под всем домом-то, милок!

— Ну-ка, ну-ка… — Остроносый, несмотря на солидную комплекцию, горохом скатился по ступеням, следом спустились и другие двое. Вскоре из подпола послышался голос капитана:

— Понятые, попрошу вас сюда!

«Нашли, — затравленно подумал Витек. — Старая курица, кто ее за язык тянул!» Он невозмутимо отодвинул стул и сел. Закурил и не почувствовал привычного вкуса сигареты. Участковый пялился в раззявленный люк, силясь разглядеть, что там обнаружили. «Старая курица», шустро перебирая ногами в обрезанных валенках, полезла вниз, а глухому деду, как всегда, пришлось все повторять. Наконец он спустился тоже. Виктор с надеждой посмотрел на незапертые двери, на калитку. «Если сейчас выбежать, — пришло ему в голову, — пожалуй, не поймают. А дальше? Голому, без денег? И куда?» — Он тоскливо прислушивался к доносящимся снизу голосам. Особенно его раздражал этот, остроносый.

— Давай его сюда, — прокричал он участковому, высунув голову из люка.

— Пошли, Витек. — Участковый небольно хлопнул его по спине. — Потом докуришь.

Он снова бросил быстрый взгляд на прикрытую дверь, примерил расстояние до калитки…

— Не дури! — Участковый еще раз подтолкнул его в спину. — Чего у тебя там?

Он зло промолчал. Внизу хрупало под ногами стекло, остро пахло специями и рассолом — менты, суки поганые, таки переколотили материнские банки, небрежно скидывая их вниз со стеллажа, который и был дверью в большую часть подпола. Он с силой наступил на крупный осколок. Тот треснул с резким звуком, так похожим на выстрел.

— Ты смотри, какой запасливый! Целый арсенал. Три «тэтэшника», ПСМ, два «Стечкина» и даже один «Хай Пауэр». Этот-то у тебя откуда? Патронов валом. На вес, что ли, их покупал?

Кашуба молчал. Около трех суток он просидел в камере изолятора предварительного содержания. Наслушавшись про уголовников, которые непременно устроят ему какой-нибудь подвох, он твердо решил держать язык за зубами, ни с кем в разговоры не вступать, в карты не играть и вести себя предельно осторожно. Ничего этого ему не понадобилось. Камера была хоть и маленькая и душная, но находилось в ней всего три человека. Он стал четвертым. Никто из этой троицы не обратил на вновь прибывшего никакого внимания. Никто его ни о чем не спрашивал, ни с подвохом, ни без. С правой стороны на нижней койке спал какой-то пожилой мужик, закрыв голову пиджаком. На левой сидели двое и тихо о чем-то разговаривали.

— Виктор, — буркнул он, входя в камеру. — Здрасте.

— Здравствуйте, — вежливо ответил ему один из сидевших, толстый мужик лет пятидесяти, но имени своего не назвал. Второй, молодой, примерно одних лет с Виктором, с ежиком светло-русых волос и внушительными по ширине плечами, только мазнул по новичку глазами и ничего не сказал. Просто кивнул. Виктор молча прошел и забросил свои вещи на свободное место. Потом поискал глазами, где бы сесть. Наверх, в самую духоту, лезть не хотелось, но он не рискнул беспокоить спящего и в конце концов притулился на корточках рядом с койкой. Двое напротив продолжали о чем-то тихо беседовать. Виктор ожидал, что они все-таки обратят на него внимание, но так ничего и не дождался. Устав сидеть в неудобной позе, он полез наверх.

Вечером раздали какую-то баланду, но Виктор ее есть не смог. Проснувшийся угрюмый мужик снизу съел его порцию. Курить хотелось до ужаса, но сигареты забрали. Он попил воды из помятой алюминиевой кружки и снова лег. Парочка внизу, толстяк и плечистый как окрестил их Виктор, наговорившись, села вместе ужинать, сдабривая казенную баланду явно домашней колбасой. Поев, они снова принялись что-то обсуждать. До Виктора долетали слова «презумпция невиновности», «пенитенциарная система» и «исходя из нижесказанного». Говорил в основном маленький и толстый, а плечистый слушал и изредка шепотом что-то уточнял. Пожилой мужик на койке под Виктором после ужина снова улегся, накрыв голову пиджаком. Кашуба лежал, глядя в серый потолок и на тусклую лампочку в сетчатом колпаке. Никто его ни о чем так и не спросил.

Утром пожилого мужика куда-то надолго увели, а парочка снизу продолжила свою беседу, причем толстый опять сыпал непонятными словами, а молодой слушал и кивал. Наконец они замолчали. Виктор слез со своей койки, где было страшно душно, и уселся на пустующее место угрюмого. Им по-прежнему никто не интересовался, и это было даже как-то обидно. Он покашлял и спросил:

— Мужики, закурить не найдется?

— Бери. — Плечистый протянул ему пачку. Сигареты были у него хорошие, «Мальборо». Видно, ему не стали здесь морочить голову, что «положено без фильтра». Везде блат! Даже здесь. Впрочем, здесь блат особенно нужен… Виктор с наслаждением затянулся.

— Спасибо.

Качок ничего не ответил, только снова кивнул. «Неразговорчивый какой, — подумал Кашуба, разглядывая сидящих напротив. — Интересно, за что они здесь?» Но спросить он не успел, потому что железная дверь со скрежетом распахнулась и привели назад соседа снизу. А молодого наоборот — забрали.

— Пинчук, к следователю! — равнодушным голосом прокричал в камеру разводящий.

Плечистый встал, а толстяк засуетился и стал что-то быстро шептать ему на ухо. Пинчук кивал, и до Виктора донеслись его слова: «Понял, все понял». Он еще раз кивнул толстяку, и дверь с визгом захлопнулась. Толстяк зачем-то потер руки, уселся поглубже на койке и развернул газету. Мрачный мужик посмотрел на сидящего на его месте Виктора и предложил:

— Хочешь, я наверх лягу? Мне все равно.

— Спасибо. — Виктор немного растерялся. — А как же… — но мужик уже забрался на верхотуру и лег, привычно закрыв голову мятым пиджаком. Виктор сидел молча, раздумывая над тем, что прошли уже почти сутки, а его никуда не вызывают и ни о чем не спрашивают. Толстяк читал свою газету, изредка шелестя страницами. Когда он отложил прочитанное в сторону, Виктор спросил: