Черный ангел - Мария Гинзбург

— Позвони на «Славию», — сказал мудрый Лубенец. — У них хоть один дежурный оператор наверняка еще на студии болтается. И фургон у них есть. Пообещай сенсацию взамен того, что тебя отвезут к месту событий.

— Спасибо! — воскликнул Андрей и кинулся прочь из кабинета, на ходу вытаскивая мобильник.

— Эх, молодежь… Все учить надо, — по-отечески усмехнулся редактор.

Он аккуратно и ловко вытащил водку из-под стола. Во время разговора с коллегой бутылка приятно холодила правую лодыжку Лубенца своим пузатым боком. Георгий извлек из верхнего ящика стола стакан, плеснул на дно и немедленно выпил. Крякнув от удовольствия, он достал сигарету и закурил.

— А ведь жалко, — сказал он, стряхивая пепел в медную пепельницу.

К кому обращался Лубенец и чего ему было жалко, осталось загадкой. Георгий принял внутрь еще одну порцию водки, откинулся на спинку кресла и закемарил. Сон, который он увидел, имел несколько пикантный характер. В нем фигурировала дама, черноволосая и пылкая, как огонь.

Возможно, именно поэтому проснувшись от запаха дыма и увидев пылающие шторы, Лубенец почти не растерялся. Он схватил бутылку — водки в ней еще оставалось больше половины — и бросился к выходу. По коридору еще можно было пройти. Языки пламени танцевали по стенам и ласкали двери архива, словно знали, что за ними — пятнадцать тонн вкусной бумаги. «Финская полиграфия», автоматически подумал Лубенец. Когда Георгий уже бежал вниз по лестнице, он услышал жуткий треск ломающегося дерева. Вскрыв архив, как устрицу, пламя приступило к желанному деликатесу.

Лубенец выскочил на улицу и чуть не столкнулся с пожарным в блестящей каске. Тот раскатывал шланги с самым хмурым выражением лица. Как и подобает настоящему профессионалу, он был полностью сосредоточен на своем деле и не заметил редактора. Но его товарищ немедленно подскочил к Лубенцу.

— В здании еще кто-то есть? — спросил пожарный.

Георгий отрицательно покачал головой.

— Отчего загорелось, не знаете? — продолжал допытываться пожарный.

Лубенец снова покачал головой, на этот раз менее уверенно. Перед его внутренним взором появился окурок. Мясистая мужская рука небрежно положила его на край медной пепельницы и чисто символически надавила. Это должно было обозначать тушение. Но Георгий видел алую точку, тлеющую на конце сигареты. Затем окурок плавно и неторопливо, как в замедленной съемке, перевалился через край пепельницы. Он приземлился на темно-бордовое ковровое покрытие, которое было постелено во всех кабинетах редакции. От времени оно совершенно истерлось, стало лысым, как спина у слона. Вдруг, совершенно не в тему, мелькнула пара женских ножек. На их обладательнице на современный манер были надеты синие джинсы и почему-то — белые шелковые носки. Обуви у женщины не было. По этой детали Георгий узнал гурию из своего сна.

На сером от грязи покрытии вокруг алой точки начало расплываться черное пятно…

Георгий потряс головой, чтобы отогнать наваждение.

Раздался грохот и гул. Пожарный схватил Лубенца и еле успел оттащить в сторону. На то место, где они только что стояли, приземлилась длинная пылающая крестовина рамы.

— Ни фига себе, — пробормотал пожарный, глядя куда-то вверх.

Георгий последовал его примеру. Алое пламя вырывалось из окон архива, закручивалось в дымные спирали, роняло желтые слёзы.

— Что там, мебели много? — пробормотал пожарный.

— Нет, — сказал Лубенец. — Это архив. Четыре огромных комнаты, набитые сухой первосортной бумагой.

Пожарный помрачнел.

— Подкрепление вызвать, — бросил он сквозь зубы и отошел от Георгия.

В Лубенце проснулся профессионал.

— Эй, подождите, — крикнул он в спину удаляющемуся пожарнику. — А кто вызвал вас?

Пожарный оглянулся через плечо, и осведомился недоверчиво:

— А разве это были не вы?

И снова направился к машине.

— Ну что же, — пробормотал Георгий. — Некоторым приходится гоняться за новостями. К некоторым материал приходит сам.

Он вытащил из кармана рубашки мобильник. Включил диктофон и проверил уровень записи.

Лубенец направился к пожарному. Тот уже вызвал подкрепление и теперь стоял со шлангом в руках. Камера на мобильнике работала исправно и имела большое разрешение. Георгий сделал несколько прекрасных снимков, прежде чем приступить к интервью.

Недавно стукнуло уже восемь лет, как «мерседес» Эрика колесил по дорогам Новгорода, но Химмельзон все еще ни в чем не мог упрекнуть надежную немецкую машину. Эрик думал, что окажется на берегу одним из первых. Однако на подъездной дороге к замку Быка уже стояли несколько авто. Химмельзон припарковал «мерседес» у обочины, сразу за фургоном телерадиокомпании «Славия». Эрик вылез и захлопнул дверь. Ему сразу же пришлось посторониться, чтобы пропустить трех здоровенных монахов. Деловитые, как муравьи, они тащили бревно. Эрик уже видел их, когда проезжал Шолохово. Монахи раскатали по бревнышку два пустующих дома на окраине деревни. Впрочем, Эрику показалось, что участь домишек не изменилась бы и в том случае, если бы в них все еще кто-то жил.

Он обошел фургон и направился к лестнице, которая вела вверх по склону к площадке перед воротами замка. Судя по ровному гулу человеческих голосов, основное веселье происходило именно там. Следом за фургоном телевизионщиков обнаружилась старенькая «Истра», почти такая же, в которую Химмельзон сегодня чуть не врезался. На другой стороне дороги, опасно накренившись в сторону канавы, обнаружилась передвижная лавка «Мясного двора», новгородской компании, которая славилась своими мясопродуктами. Эрик узнал его по нарисованной на борту коровьей голове. Химмельзона чуть не вырвало при мысли, что кто-то сможет есть шашлыки, глядя на костер, где сгорают тела Шмеллинга и Брюн. Но Эрик справился с собой. Следующее чувство, посетившее старого врача, была чем-то средним между восхищением оперативностью и организаторскими талантами владельца «Мясного двора», и брезгливостью в духе «с дерьма пенку снимет». Правда, в этом случае пенка снималась не с дерьма, а с крови. Чуть поодаль, уже почти у самой лестницы, стоял старый грузовик с брезентовым тентом, на котором черной краской был грубо выведен крест. Эрика передернуло при виде этого креста, и он поспешил дальше. Поднявшись по полустертым бетонным ступенькам на площадку, Химмельзон огляделся.

В дальнем углу площадки виднелся полосатый тент мясодворской лавки. Возле нее кучковались горожане, прибывшие на праздник очищения от скверны. Именно так назвали происходящее в том репортаже, который увидел Эрик. В центре монахи споро и бессуетно сооружали огромное кострище. Те, кого искал Химмельзон, обнаружились ближе к берегу. Тачстоуны, отец Анатолий и еще один парень, которого Эрик совсем не хотел видеть, стояли в сторонке и вели негромкую беседу. Чудовищно изуродованные тела лежали метрах в трех от них на брезенте. Никто не удосужился хотя бы прикрыть их. А может, не сочли нужным. Эрик направился к духовным и светским руководителям области. Пока Химмельзон пересек площадку (пришлось обогнуть будущее кострище по широкой дуге), отец Анатолий, Ирвинг и сын Эрика куда-то отошли. Химмельзон был скорее рад этому. Ему совсем не хотелось разговаривать с человеком, который теперь звался Кириллом Ивановым. «Как имя меняет человека», подумалось Эрику. — «Джотфрид Химмельзон никогда не опустился бы до подобной мерзости».