Время легенд - Норма Бейшир

— Ну, вот этого я как раз не могу понять, — осторожно спросила Джейми. — Почему для создания «крыши» не нашли ничего лучшего, как объявить отца изменником?

— Чтобы изобличить настоящего изменника, — тихо произнес Форрестер.

— Свихнулась, просто свихнулась!

— Я должна видеть отца, — твердо сказала она, давая понять, что это она не намерена обсуждать.

— Но послушай, я все отлично понимаю, — возразил Николас, — знаю, как это для тебя важно, и сам обещал сопровождать тебя повсюду. Но Ливия! Здесь не нужно никаких слов. Это не просто опасно — это самоубийство чистой воды!

— Тебе вовсе не обязательно ехать туда со мной, — сказала с вызовом Джейми.

Николас сел в постели и недоверчиво взглянул на нее.

— А что говорит Форрестер?

— Да то же, что и ты. Думает, что затея очень рискованная.

— Послушайся хотя бы его. Он знает, что говорит. — И он снова лег в постель.

— Но он едет со мной, — сказала Джейми, гася свет.

— С каждым днем у наших людей в Ливии становится все больше подозрений, что среди них затесался предатель! — На следующее утро Форрестер продолжил свой рассказ Джейми.

— Эдвин Уилсон, — догадалась она. О деле Уилсона она читала в газетах. Будучи агентом ЦРУ, он попался на продаже ливийцам оружия. Ничего подобного о своем отце Джейми не видела, она сталкивалась только с противоречивыми слухами и прямой клеветой. Лишь теперь она начинала понимать, почему. Форрестер кивнул.

— У твоего отца есть некоторые подозрения, — поделился он с ней.

— Ведь Уилсон работал не один, — припомнила Джейми.

— Конечно, — согласился Форрестер. — Но Джеймс полагает, что в Ливии действуют и другие переметнувшиеся агенты ЦРУ, не имеющие отношения к Уилсону и его сообщникам.

— И если отца разоблачат?

Форрестер посмотрел прямо в глаза Джейми.

— Тогда его убьют.

Вашингтон

Гарри Уорнер, просматривая лежащие перед ним на столе бумаги, не мог избавиться от смутного чувства тревоги. «Крыша» для Джеймса Линда тщательнейшим образом продумывалась: якобы он перешел на сторону Ливии и добровольно остался там. Легенда была отработана безупречно, знали о ней всего несколько посвященных, и ливийцы никогда ничего не раскрыли бы.

И все же кто-то умышленно снабжал Джейми Линд разноречивыми версиями об исчезновении ее отца. Этот кто-то был из их рядов. Но зачем, спрашивал он себя в который раз. Зачем кому-то в «Компании» понадобилось замарать Линда в глазах правительства Соединенных Штатов?

Кому-то, видимо, нужно было разрушить его «крышу».

— Чего мне только не плели, — жаловалась Джейми Форрестеру, перечисляя все те препятствия, которые ей пришлось преодолевать и дома, и в Париже, и в странствиях по Европе. Она пересказала свои разговоры с Харкортами, с бывшими коллегами ее отца в фирме О’Доннелла и Колби, с Кейт, с Марти, с Уильямом Блекуэллом, с заместителем начальника тюрьмы в Ливенуорте и стражником Хэнком Верденом. — И каждый твердил что-то свое, не согласующееся ни с чем другим. Тогда я решила, что не отступлюсь, пока не раскопаю правду об отце: или найду его самого, или узнаю, что произошло, почему он исчез.

В глазах Форрестера мелькнула тревога.

— Что-то здесь не то, — уверенно сказал он.

— И слышать ничего не хочу, — сердито сказала Джейми.

— Нет, я о другом — ведь в официальной версии всё отработано безупречно, никаких противоречий в ней не может быть, — задумчиво проговорил он. — Ей придан совершенно законный вид, таково было основное условие.

— И что это значит?

— Это значит, что кто-то решил использовать тебя, милая девочка, чтобы напасть на след твоего отца, кто-то, кому так же неймется разыскать его, как и тебе. — Он помолчал. — Если мои подозрения справедливы, нельзя терять ни минуты. Мне нужно лететь в Триполи сегодня же вечером.

— Нам нужно лететь, — поправила она.

— Нет! — Он решительно покачал головой. — Это слишком опасно. Я полечу один.

— Нет, я тоже лечу, — возразила она упрямо. — С вами или сама по себе. Что вы предпочитаете?

Он колебался, не зная, в каком варианте меньше риска.

— Ну, хорошо. Полетим вместе.

— А вы не думаете с кем-нибудь связаться? Ведь если отец в опасности… — начала было она.

Он покачал головой.

— Всякие связи исключены.

— Но почему?..

— Мы не знаем, где утечка, — объяснил он очень серьезно. — Теперь нам ни с кем нельзя говорить об этом.

— Но это же безумие! — взорвался Николас. — Как можно отправляться в Ливию, будто в ночной клуб или на вечеринку! Ты хоть имеешь представление о том, что там сейчас творится?

Джейми в ярости уставилась на него.

— Да! Имею! — выкрикнула она. — Слава Богу, я читаю газеты!

— В таком случае тебе, значит, совершенно наплевать на собственную жизнь, так, что ли? — горячился он. — Может быть, ты собираешься покончить жизнь самоубийством?

Она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— А где же твои хваленые любовь и понимание? — спросила она с недоброй усмешкой. — Куда девалось твое обещание помогать мне и быть рядом?

— Как хочешь — но мне ты больше нравишься живой.

— Сейчас в Ливии полно американцев, — напомнила она ему.

— В нарушение приказа Госдепартамента, — заметил он. — Напрасно ты думаешь, что тебе удастся замешаться в толпу.

Она уничтожающе взглянула на него.

— Ты что, в конце концов, вообразил — что я твоя собственность?

— Вовсе нет, — желчно отозвался он. — Я просто безмозглый болван, который имел несчастье тебя полюбить!

Джейми остановилась и несколько минут молча смотрела на него.

— Прости меня, — тихо сказала она. — Я люблю тебя и знаю, что и ты меня любишь. Я знаю, как ты беспокоишься. Но и ты меня пойми — мне нужно разыскать отца. Мне необходимо увидеть его, поговорить с ним. Даже если это будет первый и последний раз.

Он обнял ее.

— Понимаю! — Он взъерошил ей волосы. — По крайней мере, пытаюсь. Но я не могу смириться с тем, что в этой чертовой Ливии ты окажешься движущейся мишенью, вроде утки в тире. — Он поцеловал ее в лоб. — Господи, да это все равно, что купаться в море, кишащем акулами!

Она прижалась к нему.

— Знаю. Думаешь, я не боюсь? — призналась она. — И всегда, как только затеяла все это. Каждое утро просыпалась и спрашивала себя — что я делаю? Но какая бы схватка мне ни предстояла, я шла на нее. Я говорила себе: я должна, я обязана это сделать — для себя самой обязана.

Он крепко-крепко прижал ее к себе.

— Тогда нам пора собираться, — сказал он наконец.