Тарантул - Сергей Валяев

— Ну? — сказал Соловей. — Поглядеть надо… чего там?..

— Тебе надо, ты и гляди, — ответил Сашка. — Этого я помню, мы вчера того… озверели… — и плюнул себе под ноги. — Я больше не играю.

— А вроде живой? Шевелится, — предположил Соловьев, осторожно подступая с палкой к разлагающейся зловонной массе.

— То мухи, — сказал я. — Как кольчужка.

— Не-е, поглядим, что тут… — наш упрямый приятель по прозвищу Соловей, зацепив палкой с гвоздями шинельку, начал её стаскивать…

Я увидел: пухнет от неудовольствия красивая переливающая всеми цветами радуги жужжащая мерзкая тьма… а после увидел: оскал мертвеца, на лицевых костях которого пенилась малиновым вареньем перезревшая и перетухшая на жаре плоть…

От ужаса все разбежались, чтобы потом сделать свой выбор: или идти на свалку уничтожать себе подобных и себя, или остаться с самим собой.

Многие выбрали первый путь более легкий для жизни, доступный и удобный, Сашка Серов — второй. Возможно, поэтому, мы живем, а его уже нет.

И вот нынче обстоятельства складываются таким образом: хочу я ли нет, но должен взглянуть на то, что до сих пор было прикрыто тряпьем моего малодушия и страха.

Как и предполагал, прекрасная Вирджиния с умопомрачительной вихляющей и блядской походкой появилась в нашем запендюханном донельзя городке Ветрово не случайно.

На то была серьезная причина. Думаю, именно в то время зарождался бизнес на чуме.[13] И её организация решила взять или под контроль, или войти в долю с теми, кто непосредственно начинал занимался этой выгодной коммерцией.

Тогда все прошлое понятно и складывается в мозаичный и четкий узор. Пока я бредил на яву, мечтая о высокой любви, офицер спецназначения выполнял (выполняла?) задание отчизны на койке во всех мыслимых и немыслимых позах Кама-сутры.

Проклятье! Ведь чувствовал и понимал, что существует другой потаенный мир, где мне нет места, и я вместо того, чтобы туда вторгнуться… Я сбежал… на войну…

Вот она, истинная причина! Лаптев, меня покупающий с потрохами, лишь внятный предлог. На самом деле, ощущая чудовищный обман, совершающий за моей спиной, я не захотел принимать в нем участие. Я решил вырваться из лживых и липких пут, поменять систему координат, разрезать, выражусь красиво, пуповину времени. И что? Ровным счетом ничего. Я, опаленный войной, вернулся туда, откуда и уходил.

Нет, я поменялся — мир же остался прежним, подлым и суетным, напоминающим шевелящуюся мерзкую биологическую тьму на пропитанной кровью солдатской шинели.

Стоило мне предпринять слабую попытку затронуть интересы этого мира, и он начал смрадно колыхаться, точно болото от падения останков ракетного организма, неудачно запущенного с космодрома Плесецк.

Впрочем, на себе беру слишком большую ответственность. Предполагаю, произошли какие-то принципиальные изменения, повлекшие за собой сбой в коммерческой деятельности двух колоссов. То ли не поделили прибыль, то ли кто-то кого-то обидел, то ли просто идет, повторю, борьба за право безраздельно владеть наркорынком.

Можно допустить, что мой отчим был глубоко взят на прихват хлюпающей устрицей Варвары Павловны ещё в те романтические времена, и с усердием работал на две конторки. Затем по прошествию времени, когда набил полную мошну и набрал вес, самонадеянно решил: отныне он сам может распоряжаться своей судьбой и «общаком». И, очевидно, начал какие-то подозрительные телодвижения, в результате коих насторожил своих двух господ.

Фигаро здесь, Фигаро там — не получился. Пуля в лоб — и, казалось, проблем все решены. Ан нет! Подложил, ломщик — мошенник, мину замедленного действия.

Что в этом злосчастном компакт-диске? Думаю, златые горы, иначе нет причин всем так убиваться. Или компрамат на врага? Такое уж время, что за идею никто и пальцем не пошевелит, а за ломаный центик душу будут трясти, как грушу. Или подвесят на дыбе.

Боюсь, что в этом смысле перспективы у меня самые розовые. И логику членов общества «Красная стрела» понять можно: если я обнаружил компакт-диск, следовательно, могу найти дополнение к нему — дискетку.

Я бы сам хотел знать, где эта полезная в хозяйстве вещичка? Надо отдать должное отчиму, он действовал по всем законам детективного жанра упрятал напыленный золотишком диск практически на видном месте. Фото на стене. И удобно для личного пользования, и никто не догадается. Значит, этот же принцип мог использоваться при хранении дискетки. Где она может быть? Где?

Нет, чувствую, Леха не ответит на этот вопрос. А если обратиться с ним к тому, кто обитает в царствие теней и мертвых — к Чеченцу.

Он сидит, вижу, в кресле, и с равнодушием поглядывает на дремлющего человека, то есть на меня. Он чувствует превосходство надо мной, да не понимает, что тоже зависит от ненадежной телесной плоти.

— Ну, родной, — спрашиваю. — Где предмет?

— Не знаю, родной, — пожимает плечами.

— Все ты знаешь, — не верю. — В мире теней нет никаких тайн.

— Все тайное становится явным, — позволяет себе шутить.

— Вот именно, — говорю я. — Дискеткой спасем безгрешную душу, а сами вырвемся из этой западни.

— Безгрешных не бывает, — рассуждает. — Человек уже своим фактом рождения грешен.

— Не забывайся, Чеченец, — предупреждаю. — Ты при мне…

— Иногда и ты при мне, хозяин. Тем более все грехи твои беру на себя.

— А если так, помоги, прошу по-человечески.

— По-человечески? — хекает от удовольствия. — Уговорил, сердечный, делает в сумерках пасс, как иллюзионист Кио, и я вижу в руке фотографию в рамочке, мне знакомую: жизнелюбивый Лаптев на фоне мраморного склепа мавзолея. — Понял, родной?

— Спасибо, родной.

— Всегда можно договориться, Алеша.

— Это верно, Чеченец.

На этом наша беседа прервалась — заскрипела дверь в комнату и наверху вспыхнула люстра. Пришлось открывать глаза — ба, Варвара Павловна, какая неожиданная встреча? И вздохнул — оказаться бы сейчас с ней на побережье теплого океана в долгую-долгую полярную ночь, валяться под цветущими кипарисами, отбиваясь от настырных ласок любимой… Увы, прошла любовь, увяли кипарисы.

Вирджиния снова села в кресло, в её руках находилась папочка; такие папки обычно приносят длинноногие секретарши своим патронам на размашистую подпись.

— Ну-с, продолжим, Алексей Николаевич, — проговорила со всей официальной ответственностью.

— А здесь жрать дают, Варвара Павловна, — решил сбить торжественность момента.

— Кто не работает, тот не ест, — оригинально ответила злодейка.

— Тогда кролик сдох. Без морковки, — развел руками. — Эксперимент закончился неудачей.

— Прекрати, — поморщилась. — У нас мало времени.

— А куда все торопятся? Вот мне, например… — и замолчал.

На то была причина. Вирджиния невозмутимо раскрыла папочку и я увидел рисунок. Он был мне знаком. На этом рисунке гуляла кошка сама по себе, зеленела летняя лужайка, кособочился дом с трубой, на гамаке качался белый медведь, превратившийся в бурого… и ещё был легкий образ девочки по имени Юлия.

— Думаю это тебе поможет, дружок… с памятью, — оскалилась. — Как видишь, мы быстро исправляем свои ошибки.

— Где Ю? — спросил и не узнал своего голоса.

— Спокойно, Чеченец. Ничего страшного не происходит. Пока. Девочка в детском садике, ест перловку.

— Я тебя убью.

— Все это пустое, Алешенька, — отмахнулась, — эмоции. Научись себя сдерживать и тоже будешь есть перловку. С морковкой.

— Что надо?

— Тебе рисунок, а нам — дискетку, — закурила, смотрела сквозь дымовую вуаль. — По-моему, обмен выгоден для всех. Если неправа, поправь.

— Я с удовольствием поправлю ленточку венка на твоей могиле, сука, проговорил не без некоторой патетики. От растерянности. И сдерживался, как меня тому учили.

— Ну, это мы ещё посмотрит, кто у кого, что будет поправлять, захихикала.

Веселилась, и я её прекрасно понимал, приятно распластать на прозекторском столе чужую душу и препарировать её как тихое и холодное тело. Да, ей удалось то, что никогда бы не случилось у головорезов, костоломов и трупоукладчиков. Вместе взятых.

Она вновь запустила руку в мой «комод», пошарила там своими тонкими интеллигентными пальчиками вурдалака и нашла самую потайную вещичку. За обладание которой я…

Почувствовал смертельную усталость. Никогда не подозревал, что человек может так устать. Вот и все! Партия закончена. Пешке так и не удался ферзевый гамбит. Жаль. Невозможно играть на поле, где все клетки выкрашены в бледные цвета бесславия и национального позора.

— А какие у меня гарантии? — не сдавал партию.

— А в чем дело? — удивилась. — Ты нам не веришь? Вот, пожалуйста, рисунок, — придвинула лист ватмана ко мне. — Ты талантливый мальчик. Помнишь, ты нарисовал под стожком двух человечков?