Игра крови и пыли (сборник) - Роджер Желязны

Клементович засмеялся.

— Деревушка! Да! У нее даже нет названия! Тоскливое, дремучее местечко — почти первобытное! Они там меня ненавидят.

Бабаков все прикидывал, как бы завести об этом разговор и удовлетворить свое любопытство.

— Я тоже заметил,— сказал он.— Крестьяне предостерегали меня, чтобы я не останавливался здесь.

Барон стряхнул пепел, который упал на его темный халат.

— Да,— сказал он,— они думают, что я вампир.

Бабаков фыркнул.

— Какой буржуазный романтизм!

— Именно это я им и говорю. Но каждый раз, как у кого-то начинается анемия, они смотрят на замок,— улыбнулся он,— а у меня и вправду летучие мыши гнездятся на колокольне, но они самой обычной породы.

Бабаков засмеялся. А он неплохой парень, этот барон!

— У меня есть спальня для гостей, наверху, специально для путешественников, оказавшихся в этих местах. Там все приготовлено для отдыха, и я уверен, вы найдете там все необходимое.

Бабаков кивнул.

— Безусловно.

— Не хотите ли рюмочку коньяка? Или вина? — предложил Клементович.

— Благодарю. Я бы не отказался.

Барон встал. Он подошел к полкам, на которых, помимо книг, располагались многочисленные бутылки, бокалы, штопоры и мензурки.

— Как насчет «Хайна»?

— Превосходно.

Клементович опять улыбнулся и налил ему полную рюмку из бутылки с оленем на этикетке.

— А вы не выпьете?

— Благодарю, нет. Я уже выпил сегодня вечером свою норму, к тому же я не могу пить, когда курю.

Бабаков принял рюмку и затушил сигарету. Он вспомнил, что дворяне действительно никогда не курили, когда выпивали.

— Спасибо.

Он понюхал коньяк, подражая тому, как это делали аристократы, когда он, бывало, мальчишкой прислуживал им за столом.

Поздние яблоки и прохладная ночь в холмах. Он покатал этот аромат во рту и улыбнулся:

— Замечательно.

— Благодарю. Если бы я знал, что вы приедете, я бы послал в погреба за чем-нибудь получше.

— Для меня и так замечательно.— Он посмотрел на полки.—Я вижу, вы читаете Энгельса и Ленина. Это хорошо.

— Да,— отозвался Клементович,— а также Пруста, Кафку и Фолкнера.

— Хм. Попахивает декадентством.

— Верно,— сказал барон.— Но ведь и такое нужно знать.

— Полагаю, что так.

Клементович вежливо зевнул.

— Это относится и к коньяку.

Бабаков засмеялся:

— Но ведь жизнь так коротка.

— Как верно сказано! Я так давно ни с кем не общался. Как я понимаю, Народная партия теперь правит половиной мира?

— Да, — ответил Бабаков, — а вскоре и другая половина будет свободна, когда рабочие сбросят цепи и уничтожат своих эксплуататоров.

Он допил коньяк.

Клементович поднялся и достал бутылку. Он вновь до половины наполнил рюмку.

— Да будет так. Но неужели вы действительно считаете, что разумно уничтожать их религию, их суеверия?..

— Опиум! — отрезал Бабаков.— Наркотик для смягчения рабства!

— Разве определенная доза рабства не делает жизнь терпимой для человека?

— Человек должен быть свободным! — выкрикнул Бабаков, замечая, что говорит слишком громко для этой благовоспитанной атмосферы. И все же каждый должен знать свое место. Он не станет подхалимничать перед высшими классами, в каком бы архаическом уголке страны они ни сохранились. Вообще-то следовало бы написать обо всем этом рапорт по возвращении в Титоград.

— Возможно, вы правы,— сказал барон.— И что, все люди будут похожи на вас, когда станут свободными?

— Да.

Бабаков допил коньяк.

Клементович зевнул еще раз, и Бабаков внезапно понял, что это, возможно, намек.

— Может быть, если вы мне покажете мою комнату...

— Ну разумеется.

Барон встал и направился к двери, которую опять распахнул перед гостем.

Бабаков вышел и двинулся за Клементовичем по длинному коридору. Они взобрались вверх по длинной лестнице, и барон открыл дверь.

— Мой слуга нашел чемодан на переднем сиденье вашего автомобиля,— сказал он,— и поставил его за комодом. В комнате должно быть все, что может вам понадобиться. Если чего-то не хватает, дерните за этот шнур, чтобы позвать слугу,— он указал на малиновый шнур, висевший возле старинного комода.

— Благодарю вас и спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Бабаков вошел в спальню. На комоде мерцала лампа, на полу стоял его чемодан.

Дверь позади него закрылась.

Он подошел к кровати. Покрывало было откинуто. Открыв чемодан, он достал пижаму и таблетки.

Раздеваясь, он задавался вопросом: как Клементович узнал, что его чемодан уже здесь?

Сон пришел почти мгновенно. «Коньяк,— подумал он, проваливаясь в дремоту.— Надо будет купить “Хайна”, когда вернусь к цивилизации...»

Бабаков не знал, как долго проспал, когда сквозь туман сновидения проник кошмар.

Внезапно оказалось, что он не один. По непонятной причине он начал дрожать, тщетно пытаясь пошевелиться. «Нападение!» — подумал он. Но боли в груди не было. Мышцы не желали подчиняться, дрожа сами по себе, а лицо искажала судорога.

Ему показалось, будто от стены отделилась тень и двинулась в его сторону. У самой кровати она воспарила над полом.

«Сумасшествие! — сказал себе Бабаков.— Тени не ходят! Только невежи и декаденты пугают себя такими вещами!»

А смех барона, подобный трубам Страшного Суда, перекатывался над ним.

Потом все заволокло чернильной, шелковой тьмой, словно в дымовой трубе... Бабаков почувствовал боль в горле, и успокаивающее тепло пробежало по его телу.

— Товарищ! — кричал он.—Товарищ Маркс! Боже!.. Не на...

Он проснулся от предрассветного щелканья птиц, чьи песни начинали проникать через пыльные шторы, и тихо застонал. Нет! Две рюмки не могут сотворить такое с человеком.

Бабаков понял, что безнадежно болен. Слишком долго оттягивал. Но его долг! Его долг перед партией... перед народом...

Он скатился с кровати и упал возле нее на колени. На четвереньках подполз к комоду. Трясущимися руками достал таблетки. С трудом открыл флакон.

«Лучше выпить сразу три!»

Он проглотил их и откинулся навзничь.

«Это пройдет, это пройдет. Нужно позвонить и попросить о помощи».

Он вновь пополз, дотянулся до шнура. Изо всех сил дернул и потерял сознание.

«Как долго! — удивился Бабаков через неопределенное время.— Как долго!»

В конце концов он поднялся и поплелся к двери. Добравшись до нее, привалился к притолоке, чтобы отдышаться.

Он открыл дверь и вышел на лестничную площадку. С сомнением посмотрел вниз. И только сейчас Бабаков заметил на пижаме засохшую кровь.