Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При виде этих пяти добрых русских молодцов я окончательно распрощался с последними иллюзиями, если они и были,
Поскольку меня передали по эстафете, это позволило уже полностью прояснить обстановку. Отныне правила игры изменялись: стало ясно, что шутить никто не собирается, пора было сбросить с себя личину напускной беззаботности и притворной вежливости. Никаких больше обворожительных фрау с длинными ногами, откровенными вырезами и гламурными улыбками. Все это кануло в Лету. Никакой киномишуры, цивилизация осталась за порогом.
Суровая реальность предстала передо мной в лице пяти российских бандюков, готовых к любому развитию событий. Более эффективного средства, чтобы положить конец моим иллюзиям, нельзя было придумать. Мне оставалось только, как Брюсу Ли, расправиться с пятью тренированными громилами, поправить галстук, прическу и выйти на улицу с гордо поднятой головой.
Что ж, я никогда всерьез не предполагал, что подобная операция может увенчаться успехом.
Дверь закрылась, и я застыл перед пятеркой берлинских гангстеров, как партизан на допросе. В ушах зазвенел голос Сансаныча: «Как достичь положительного результата, – целиком и полностью зависит от возможностей агента. Безвыходных положений нет. А в случае успеха никто вопросов задавать не будет. Все понятно?» Да, мне все было понятно – и тогда, и сейчас. В некотором роде наступил миг моего торжества. Я нарушил еще в Бонне производственную дисциплину, занялся импровизацией, ослушался приказа. Чтобы выяснить истину попал сюда. Честно сыграв роль мафиози, позволил себя усыпить и посадить под замок. Живым мне отсюда, скорее всего, не выбраться, точки над «i» я поставил, а значит, невыполненное задание Хантера, а заодно и мое я довел до логической точки.
Я был здесь, а рядом со мной сидели люди, которых не интересовали проблемы моего ведомства, тем более нашей страны. Это были российские пираты XX века, отморозки и подонки со своим кодексом чести и средневековым «домостроем», а потому и вести себя с ними надо было подобающим образом. С достоинством, но корректно. Остальное для такого профессионала, как я, было делом техники.
На диванах, как я уже сказал, полулежали трое: Жорик, Петрович и Степа. Они курили, Жорик «курил косяк». Громыхнула передняя дверь – это вошли Берендей и его напарник, сели за стол.
– С чем пришел? – спросил Степа с лицом запившего на пенсии профессора консерватории.
– С одним из фраерков, наших, – ответил Жорик, еще не взрослый, с лицом Промокашки из фильма «Место встречи изменить нельзя», щупленький, но, согласно лексике братвы, «духовитый», а выражаясь языком лагерного начальства, – «дерзкий беспредельщик».
– Кто такой? Чем живет? Почему здесь?
– Бухло фрицам проваливал, неплохое лавэ поднимал, себя братвой кликал, – заявил Жорик и притушил косяк.
– Братвой! Чалились? – поинтересовался Степа, отхлебнув из кружки какую-то мерзость, похожую на нефть.
– Какое там! Двое имели смешные сроки – за бакланку, у хозяина на общем, в мужиках были, а третий – вот этот – чистый фраер; видать, в институтах учился, комсомолец, сынок маменькин, – доложил Берендей.
– Вот такого бы я раздавил, как гниду, не думая и с удовольствием, – недобро сверкнул глазами Жорик.
– Ну, и как у них, шло? – продолжал пытать Степа.
– Влет! Говорю же, с лавэ там порядок, – ответил Берендей.
– Кайфуешь, значит, волей надышаться не можешь, на деньги воровские наши позарился? – зловеще произнес Степа и так скрипнул зубами, что, казалось, эмаль посыпалась на пол. – Так я не понял, кто тебе, сука, разрешение барыжничать давал?
– А никто, сам, внаглую! – прокомментировал Берендей. – Так мало того, еще и черным оборотку не слабую на толчке дали, менты туда скорых понавызывали…
– Эх, бакланье и есть бакланье, бакланье и фраера, а фрайеров – что? – Степа поднял вверх указательный палец.
– Учить надо! – зловеще процедил сквозь зубы Жорик.
– Верно гутаришь, – согласился Стёпа.
– Фраерок-то не простой, а русский шпиён, трудится на благо своей закордонной родины, – подал голос Берендей.
– Братан, мы политикой не занимаемся, – оборвал Стёпа. – Нас бизнес интересует, лавэ.
– Значит, тебя предупреждали? – сказал Петрович. – Берендея на переговоры посылали – хотели миром решить… А что ж ты, фраерок, ослушался? – При этих словах он швыркнул ноздрей, втягивая с ногтя белый порошок…
– Виноват, пьяный был в стельку – вот и схамил! – попробовал я своей репликой встроиться в их тему.
И понял одно: про свою контору и про себя – ни слова: адресность и подробности только навредят.
– А знаешь, ты мне понравился сразу, – вдруг сказал Степа. – Но мы уже слово дали, деньги за твою душу получили сполна…
– Приготовься принять смерть подобающе, как мужик. Ты же русский?
– Русский, – ответил я.
– Ну, вот и держись, как подобает русаку. Смерть принимай с достоинством. Понял?
– Понял, – кивнул я и кинул им кость: – Ребята, я всех вас уважаю. Помирать так помирать, как говорится, но с музыкой. Приговоренный к казни имеет право на слово.
– Начитанный, блин! – незлобно выругался Степа. – Излагай свою маляву.
– Кто эта самая Линда, которая меня так погано сдала?
– Вопрос сложный и простой. Она нам все про Третий рейх травила. И даже прощение от их фюрера попросила: дескать, зря они на Россию с мечом пошли.
– Ребята, а вы, случаем, никаких военных запчастей или изделий ей не толкали со складов ЗГВ? – Мой голос прозвучал как вопль странника в пустыне.
– Ты ей, видать, здорово насолил, если она тебя сдала, – осклабился в ухмылке Степа и сделал условный знак кому-то.
Один из шок-бойзов зашел сзади, и тут же у меня все качнулось перед глазами – браток огрел меня битой по темечку. И, теряя сознание, я успел услышать Стёпино резюме:
– Вколи ему дозу – пусть покайфует перед смертью в той комнатухе. Много, видать, знает, шпиён…
– А очевидцев, как и провидцев, сжигали раньше на кострах, – пропел злым голосом Жорик.
– Займемся своими делами, – махнул рукой Степа и добавил: – Тащи сюда этих шмар…
То ли дозу мне вкололи небольшую, то ли вообще ничего не вкололи, но я вдруг очнулся. Кажется, от удушья. Попробовал подняться – силы еще были. Путь через дверь мне был отрезан – только в окно.
На улице было светло от всполохов горящего дома, а на дальних подходах споро и по-деловому выходили из спецмашин и джипа полицейские в форме и в штатском с ухватками молодчиков Гестапо и налетчиков одновременно.
Они меня не видели, но я разглядел, как они быстро оценили обстановку и завернули за угол полыхающего дома.
Полицейские и трех шагов не успели сделать, как
