Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы - Григорий Ширман

"Я в мае к умирающей соседке..."

Я в мае к умирающей соседкеБыл приглашен как доктор, чтоб помочь.Стояла дивная над миром ночь,Пел соловей, шептались там, в беседке.

А здесь лекарства, иглы, шприц, пипетки…Смерть с жизнью борется… СосредоточьВесь опыт свой, будь господом точь-в-точь,Дхни жизнь в сей труп, стон издающий редкий.

Всё пробовал, я сделал всё, что мог,Но я, по-видимому, был не бог, –Бо испустила дух больная эта.

Навек запомнил я ее глаза,В них отблеск был того, быть может, света…Вот, сын мой, жутко как! А он: «Буза».

"Подвал он – разумеется, в газете..."

Подвал он – разумеется, в газете –Водой наполнил, утопил он всех,За исключением, конечно, тех,Кем сам хвалим, как водится на свете.

Он из приличья о себе в беседеНе говорил, не то бы вызвал смехУ окружающих, но, как на грех,Болтали вслух о нем его соседи.

Как притворяться он умел глухим!Как гусь, представьте, выходил сухимОн из такой воды, где в топях черных,

Казалось, вязнут перьев вороха…Не резал никогда он петуха,Ведь сам он куковал в статьях ученых!

"На узком, будто гроб, куске бумаги..."

На узком, будто гроб, куске бумагиПрописывает врач больному яд,Вененум, как в аптеке говорят,Хоть в дозе малой – гран на двести влаги.

И чувствует больной прилив отваги.Приподнимаясь на худых локтях,Изнеможенье чуя чуть в костях,Он восклицает льстиво: «Вы как маги!»

Быть может, в самом деле он жилец,Хоть сомневаюсь в том… Но был подлецБы я, когда б я потушил надежду.

Нет, факел не гаси, спускаясь в ад!Сочти меня уж лучше за невежду, –Я «муст дох штербен» подпишу навряд.

"В потемках оступилась повитуха..."

В потемках оступилась повитуха,Нечистого упомянув, как вдругРаздался отдаленной скрипки звук,Иль то, попавшись в сеть, заныла муха,

Иль то котенок запищал… СтарухаВзяла младенца в руки, чуть из рукЕго не выронила, а вокругДремала Генуя, всё было глухо.

Родился Паганини в эту ночь,Напоминавший дьявола точь-в-точь.Он скрипку научил по-человечьи

С душой беседовать; еще чуть-чуть –Добился б он членораздельной речи,Но струсил… Сам не знаю, в чем тут суть!

"Я кошку высоко хочу воспеть!.."

Я кошку высоко хочу воспеть!У ней в глазах блестят аквамарины.Она – мяукающий бог старинный,В Египте за него карала смерть.

Я часто говорю ноге: «Не сметьЕй дать пинка!» Руке: «Ее дубинойНе угости!» У ней ведь голубиныйНехищный нрав, почти воркует ведь!

У ней такие ласковые позы,Что описать их невозможно прозой.Калачиком свернется иль мостом

Вдруг выгнется как бы над синей речкой…О, как насторожилась! И хвостомНе шевельнет, почуяв мышь за печкой.

"Рукою левой зеркало держал..."

Рукою левой зеркало держалИ свой портрет писал рукой он правой.А там, за дверью, подлецов оравойАукционный наполнялся зал.

Не слушал он, как молоток стучал,И, озаренный весь грядущей славой,Холст оживлял он кистью величавой,Автопортрет сто первый он писал.

И вот он с выпученными глазами!Живой, он разговаривает с нами.А вот из-под берета смотрит он,

Упрямый, гордый, чувствующий силу,И взор мне в душу прямо устремлен, –Его выдерживаю я насилу.

"Художник, как сапожник, в стельку пьян..."

Художник, как сапожник, в стельку пьян.Не бочку выпил он, всего пол-литра,И заиграла радугой палитра,И мир вокруг лучами осиян.

Сей нагрузившийся – из россиян,Ругнулся так, что не спасет молитва.Пьян, да умен, в нем шатких мыслей битва,В нем истина сияет сквозь туман.

«Что Репин, Рембрандт! Я в одну неделюТакое напишу, что Рафаэлю,Ей-право, нос утру я самому!»

Постиг он тайну вечного искусства…Но хмель прошел, и вновь кругом всё тускло,Быть глупым-глупым хочется уму.

"Блестящий Франц в ларце из перламутра..."

Блестящий Франс в ларце из перламутраХранил шестнадцать редкостных вещей,Одна другой отделанных ярчей,И в каждой фраз сплетались перлы мудро.

Из них одна в мой час заката утроНапомнит мне моих минувших дней,Ее храню я в памяти моей, –Там речь не о вакханке златокудрой.

О рыжей грешнице там речь идет, –Она в тавернах пляшет и поет.Потом она ушла в каменоломню

За чудотворцем тем, пришедшим из…«Его ты помнишь, милый Понтий? Ис…» –«Исус? Из Назарета? Нет, не помню».

"Монах пергамент набожной рукой..."

Монах пергамент набожной рукойМарал, – поэзия существовала.Моря не унимались, вместо валаРассыпавшегося вставал другой.

На площади, заполненной толпой,На выцветшем ковре под гул кимвалаПлясунья гибким телом ликовала,И тут же пел поэт полуслепой.

Навряд ли сыт он был своей работой,Зато не ведал нашей он заботыПредать тисненью музыку души, –

Как будто рукопись – не книга это,Как будто перья и карандашиНе могут записать слова поэта.

"Хочу воспеть я дурака такого..."

Хочу воспеть я дурака такого,Который был упрям, как истукан,Как немец в дивной повести Лескова,Хваливший вкус горчицы «диафан».

Купил дурак скребницу – не диван.Пружины спину режут, – он худогоНе видит в том и, продавцу ни словаНе вымолвив, прилег читать роман.

Роман скучнейший, средством лишь снотворнымСлужить бы мог, а мой дурак с упорнымТрудом одолевает пухлый труд,

Бессонницей потом всю жизнь страдая…Не думайте, что дураку капут, –Он жив и наслаждается, читая.

"Мой палец не украшен талисманом..."

Мой палец не украшен талисманом,Юон, меня писавший, мне не льстил, –Без соли он меня изобразил,Скорей хирургом, чем поэтом рьяным.

Позировал часами я, и пьянымВставал я с кресла, и почти без сил,Как выходец из сумрачных могил,Я брел к себе в сиянии туманном.

А я не тот, что в раме золотойСидит, объятый горестной мечтой,Над книжным шкафом, над угрюмым Дантом…

Хоть в ад за грех стиха я попаду, –Не думаю, чтоб был таким педантомМой дьявол, придираясь и в аду.

"Мы божьей милостью с тобой поэты..."

М.А.З.

Мы божьей милостью с тобой поэты!Не зря «издревле сладостный союзПоэтом меж собой связует»… МузПитомцы мы, и Пушкина заветы

Храним мы бережно, хоть перепетыДесятки раз все темы эти… ГрузСтиха влачим мы всё же, – нет обузНа свете слаще… Я влачу сонеты.

Тяжеловесны, дьяволы! СутулОт них я стал, в ушах немолчный гул…В них современность с прошлым вперемежку.

Я жив и не повисну на ремне,Хоть уж Вольтера мерзкую усмешкуНапоминает даже солнце мне!

"В году ноябрь, мне кажется, один..."