Неждана (СИ) - Родникова Ника

— Зачем мне те леденцы? — Морица возмущено спорит. — Мне и так в родительском дому землянику зимой приносят, да царь-ягоду с дальних краев летом везут. А песни я и сама слагать умею! Он мне столько всего… Солнце! Небо! Облака!

— Энто все ты уж упоминала, энто уже учлось, — Бабура важно палец вверх подняла. — Не повторяйся. Чай, не два же солнца он тебе подарил?

— Одно, как есть, — Морица хмуро согласилась.

Кабы не такая настойчивость, не такое сильное рвение к работе бабки Бабуры в тот день, пропала бы княжна Морица, как есть пропала.

А так, пока они судились-рядились, подробности выясняли, Прозор уж во весь опор в сторону Закатись-Горошков скакал. По пути, прямо на лету, как первое падение с лошади случилось, решил набрать еще отряд малиновых с золотыми…подковами что ли? Чтобы княжий тракт от снега расчищали, а ямы песком хоть засыпали.

Ворвался он в избу Бабуры очень вовремя. Пухом и перьями из подушки старуха девку уже поверх медов посыпала, но до самого конца ритуал приворотный не довела, — имя, в бересте царапанное, сжечь не успели. Черным дымом в небо не улетела пока та бесценна информация.

Выхватил Прозор бересту, краешек которой уж старуха запалила. Заглянул в буквицы.

«Звонило?!!» — прокричал беззвучно, да с такой силой, что охрип уж по-настоящему. Три дня потом не разговаривал.

Вывел ревущую Морицу из избы Бабуры на свежий воздух. Думает уж, как ее теперь в терем доставить. Лошадка-то у него одна, и второй раз по княжьему тракту скакать он не рискнет, да еще с девкой на боку. И так уж три раза в сугробы на обочине с головой нырял.

Вспомнил про платочки беленьки у себя в рукавах, начал отчаянно их об земь кидать. Два лебеденка да семь гусят получилося. Увидали они Морицу, медом обмазанную, перьями и пушинками облепленную, — за свою родню ближайшую посчитали. Прибились к ней со всех сторон, в воздух подняли, крылья расправили — полетели.

— В сторону Града правь главным гусем, — вслед княжне Прозор прошептал. — Следом за вами поеду!

Это ж надо было так голос сорвать неудачно. Расслышала она, или нет?

Опасное все же дело — без упряжи на гусях-лебедях летать, особенно не умеючи. Да уж не опаснее, чем с мудозвоном путаться.

Неспешно назад Прозор поехал. На обратной дороге до терема наказания для Звонило придумывал разные, всевозможные. Да, ничего так не выбрал — не нашлось достойной кары за все его провинности и прегрешения.

Глава 74. Подкова на счастье

Уж на что спокойным, добрым да разумным слыл князь Владивой в кругу семьи, да и он на этот раз бушевал пуще бури морской.

Не простил Морице последней выходки. Уж сколько слез мать из-за нее пролила, за три денька на десять лет Рогнеда постарела. Залегли морщинки на лбу глубокие, да больше не разгладятся. А на сердце раны какие? Никому того не видать, а он все чувствуют, боль жены разделяет.

Любит князь Рогнеду свою, никому не позволит ее обижать, даже родным детушкам.

Любовь Морицу обуяла? Отлично! Свадьба через неделю. За кого замуж пойдет? Да, за скомороха!

Чтобы поближе к народу держалась, не срывалась в неведомы дали своих баллад, по колдушкам не бегала, по амбарам с мудозвонами не терлась — себя да семью не позорила.

Сказал князь — как отрезал. И не своротить его ничем. Объявили уж народу, что Морица замуж выходит. Теперь точно не отступится князь после такого заявления. Имя жениха скоро огласят, как уж и с энтим определится.

Не думала, конечно, княжна, что ее побег из терема на три дня легко простят да забудут Но чтобы прям бедой та забава обернулась… Такой суровой кары от отца она не ждала.

Давеча на заднем дворе с неба упала, с гусенка толстого сорвалась. В терему так все хохотали, что стены дрожали. Теперь ее все «чудом в перьях» и кличут, не иначе.

Думала Морица, как приворот получится, так и домой она вернется. Ее пожурят да простят, как много раз до энтого бывало. А так и обряд нарушил Прозор — не довела Бабура дело до конца, и еще такое наказание страшное отец выбрал.

За чумазого вшивого скомороха дочь родную единственную насильно выдавать?

За то в Цвелизованных землях засудили бы любого родителя. А у нас что? Темка дремучая, беспросветная.

И что самое обидное — никакой поддержки княжне. Хоть от кого бы, а?

Все ладошки только потирают от радости: «И поделом Морице!» — шушукаются. Кабы два десятка малиновых вокруг терема не шагали днем и ночью, уж давно бы на заборе, на амбарах да на коровнике что-нибудь соромное об княжне намалевали. Писали раньше непристойности разны, теперь завсегда у ключницы в ближнем амбаре ведро с краской стоит — те письмена затирать.

Замуж за скомороха?! Она — княжна Морица?!

А Звонило и вовсе в бочку засмолили да в сторону Необитаемых земель с корабля столкнули. Уж сам тесть Колобуд ему ту бочку в винных погребах выбирал, сама теща Вьялица смолой кипучей донце запечатала.

Прозор даже думать не хотел, как к подобной жестокости отнесутся в Цвелизованных странах, коли прознают. Ноту протеста с воздушным змеем пришлют — не иначе. Да, пусть спасибо скажут, что не им отправили энтот гостинец бочковой. Может, из-за него нас еще от скачек на подушках в следующем годе отстранят?

Вчерась Прозор кликал Балуя, велел в терем кого из скоморохов прислать для женитьбы на княжне. Молодого, ладного, непьющего, да уж такого, чтобы спуску девке не давал.

Не сторонник Балуй таких поспешных решений по вопросам женитьбы. Не хотел на себя всю ответственность брать за выбор, да и распри меж скоморохами не желал.

Велел всем своим вечером собраться в трактире «У Сивой кобылы» — вопрос сурьезный решать. Кто женихом в терем пойдет, а кто сватами — пора уж определиться.

Попросил Ванду на энтот вечер стол длинный накрыть напротив входу в трактир. Сам во главе стола сел, репами печеными из чугунка перекидывается — остужает.

Первым Жердяй приплясал, у двери все ж таки приостановился, бережно отворил да дальше лягухой пляшет.

За ним Небалуй бочком протиснулся, в дверь чудом прошел, да сразу об лавку запнулся, об стол головой ударился. Ванда тут как тут, монетку медну ему ко лбу приложила. У нее завсегда в переднике все необходимое для первой лекарской помощи. Квасу Небалую принесла, чтоб не так обидно было шишку на лбу растить.

Толстый Пересмяк пузом дверь толкнул, пирога с рыбой заказал, на край скамьи присел, Небалуя с другого конца вверх подкинуло, бедолага весь квас на себя и пролил.

Ванда с тряпкой подскочила, чтоб оттереть. Небалуй застеснялся да уклонился. Тут ему печена репа по шее и прилетела. Ванда уже привычная — к ожогу подорожник прилепила, Балую пальчиком погрозила да за пирогом рыбным побежала.

Телепень с Урюпой на ходу об чем-то спорили — про рыбалку что ли, перед дверью замерли, один другого пропустил, да дальше спор продолжили. Тощего Свирю за ними сквозняком в трактир затянуло.

Урюпа руками в сторону махнул — щуку из вчерашнего сна показать хотел, чтоб Телепень уж понял. Небалую нечаянно в левый глаз локтем попал. Тот правым глазом заплакал от обиды. Ванда уже с примочкой торопится. Прислонила несчастную жертву обстоятельств к груди, по головушке лысеющей гладит — утешает. Тут уж Балуй ей строго пальцем погрозил, она разулыбалась — понравилось, что любимый ревнует.

Ну, и последним Шульга торопится — костюм фиалковый, щеки румяны, бубенцы золотые на колпаке звенят — картина писана, если не приглядываться. Да, уж мрачен челом, в себя погружен, горе какое у человека — не иначе. Забыл уж совсем, что над дверью подкова висит на счастье, и там у нее гвоздик один выпадает. Как дверью хлопнул, так подкова со стены и сорвалась, в лоб ударила, по носу проскользила да царапок на щеке оставила.

Еще медна монета и два подорожника от Ванды — для скомороха. Это ж надо про подкову забыть и так дверью шваркнуть? Любовь уж, не иначе.