При невыясненных обстоятельствах (Сборник) - Николай Леонов

Перед тем как приехать к Прохорову, Иванов два часа потратил на изучение сводок по преступлениям, совершенным в Москве за последние несколько суток. Этим — с тех пор как в их поле зрения попал убийца Садовникова, условно именуемый Кавказцем, — он вместе со своей группой занимался теперь ежедневно. Втроем они не только просматривали сводки, но и звонили на места, в районные и транспортные управления и отделения. Вместе они, то есть он, Линяев и Хорин, буквально прочесывали все случаи или попытки разбойного нападения с применением огнестрельного оружия. Их интересовали лица высокого роста с «южной» или «кавказской» внешностью, около тридцати лет, предпринимавшие такие попытки в последние дни в Москве. Кандидатуры возникали ежедневно, но при ближайшем рассмотрении каждый раз выяснялось, что след ложный.

На секунду голова Прохорова, читающего дело, показалась Иванову медленно плывущим над столом желто-розовым шаром. На этом шаре кто-то сделал чуть заметные пометки, обозначив небольшие серые глаза под темно-русыми бровями, щеточку таких же темно-русых усов и маленький нос, чрезмерно маленький по сравнению с общими габаритами. Если прикинуть — в Прохорове никак не меньше десяти пудов. Будто почувствовав, что Иванов на него смотрит, Прохоров поднял глаза:

— Борис Эрнестович, подождите. Дочитаю заключение, и поговорим насчет этого Нижарадзе. Хорошо?

— Конечно. Дочитывайте, Леонид Георгиевич, делать ведь все равно нечего.

— Угу. Я минутку. — Прохоров снова уткнулся в папку.

Иванов принялся рассматривать снежинки, летящие за окном. Подумал: Нижарадзе. В море любых кавказских фамилий он всегда чувствовал себя привычно. Вроде бы он знал одного д е л о в о г о Нижарадзе, по кличке Кудюм. Насколько он помнит, этот Кудюм занимался мошенничеством. Если этот Нижарадзе из «Алтая» и есть Кудюм, что вполне допустимо, ибо кавказцы останавливаются в «Алтае» довольно часто, вряд ли след приведет к чему-нибудь. Фармазонщик Кудюм никогда не пойдет на убийство. Если же он абхазец из Гудауты, то и воровать никогда не будет. Так и остановится навсегда на своем «фармазоне». У абхазцев воровство считается последним делом. Да и не верит он в такие «находки».

Возникла же фамилия Нижарадзе так: вчера, на шестой день организованной Прохоровым проверки московских гостиниц, было обнаружено, что в день убийства Садовникова из гостиницы «Алтай» выписался некто Гурам Джансугович Нижарадзе, житель Гудауты Абхазской АССР. По показаниям персонала, у этого Нижарадзе был белый пуховый спортивный костюм. В этом костюме его видели несколько человек. Белый пуховый костюм, фамилия… Нет, всего этого мало. Но какой-никакой, все же след. Иванов с легкой досадой подумал о том, почему именно его назначили старшим опергруппы. Потому что он из Тбилиси. Когда к месту происшествия подъехала оперативная машина, Садовников, несмотря на смертельное ранение в сердце, еще жил. Когда его перекладывали с земли на носилки, инспектор успел произнести несколько отрывочных слов. Сложенные вместе, слова составили короткую фразу: «Черные усы… что-то… от кавказца». Это были последние слова. Довезти до больницы Садовникова не успели, он так и умер на носилках, вдвинутых в машину. Свидетельницы, случайно видевшие в тот ранний час человека, стоявшего рядом с Садовниковым, также показали, что это был «высокий мужчина лет тридцати восточной наружности в белом спортивном костюме». Это-то «восточной наружности» и подтолкнуло ГУУР поручить розыск именно ему, Борису Иванову. Нижарадзе… Хорошо, допустим, этот Нижарадзе и есть Кудюм — ну и что? Его видели только работники гостиницы «Алтай». Вряд ли они его запомнили. Но если и запомнили — фамилия Нижарадзе еще не означает, что у человека восточная наружность. Светловолосый человек с голубыми глазами тоже может носить фамилию Нижарадзе. Белый костюм…

Ну да, это как раз и есть крохотный след. Которого раньше не было. Может, этот след приведет к чему-то. А может, нет.

Согласно заключению судмедэкспертизы, Садовников был убит двумя ударами, нанесенными сзади остро отточенным предметом — типа стилета или «заточки». Оба удара пришлись точно под левую лопатку. Один поразил сердце, другой — легкое. Без всякого сомнения, человек с менее крепким здоровьем от таких ударов умер бы сразу. Садовников же какое-то время еще жил. Больше того, судя по вытоптанной почве, поломанным кустам и найденному на месте убийства синему пластмассовому замку от застежки «молния», наверняка сорванному с белой пуховой куртки, Садовников пытался оказать хоть какое-то сопротивление. Героически. Строго говоря, Садовников и умер как герой. Сейчас трудно предположить, что хотел сделать Садовников после двух ударов под лопатку. Может быть, сначала он пытался достать пистолет? Или, понимая, что выхватить оружие уже не сможет, просто пытался задержать убийцу — хоть на несколько секунд? Неясно. Ясно лишь, что Кавказец, как показали следы, какое-то время после нанесения двух ударов под лопатку стоял под обрывом. Рядом с умирающим Садовниковым.

Прохоров кончил читать и отложил папку.

— Борис Эрнестович, я вижу, вы в этого Нижарадзе не очень-то верите?

С виду Прохоров — сама простота. Но Иванов давно понял: Прохоров лишь с виду кажется простым. В действительности он достаточно сложен. И ничего не говорит зря.

— Почему, Леонид Георгиевич, верю. Вообще какая работа проведена там, в гостинице?

— Я настоял, чтобы туда выехала опергруппа. Номер осмотрен прокурором-криминалистом, проведен подробный опрос персонала.

— Ну и опрос что-нибудь дал?

— Если вы о материальных следах… Их выявить пока не удалось. Правда, неопрошенные свидетели еще остались. Дежурство в гостинице сменное. Да и вообще… — Прохоров помедлил. — Вообще землю рыть пока рано. До ответа из ГИЦа.

Смысл этих слов Иванов отлично понял. Одно дело, если они установят, что проживающий в «Алтае» Нижарадзе ни разу не был судим. Значит, отпечатков пальцев в ГИЦе нет. И совсем другое — если попавший в их поле зрения ранее был осужден.

— Понимаю.

— Насчет же этого Нижарадзе… — Прохоров явно хотел еще раз все взвесить. — Я все-таки верю, что там есть что-то путное.

Иванову было ясно — Прохорова заинтересовал пункт остановки. То, что Нижарадзе остановился именно в гостинице «Алтай». Три известные в Москве останкинские гостиницы — «Заря», «Восход» и «Алтай» считаются устаревшими, малокомфортабельными. Но именно в этих окраинных гостиницах любят останавливаться деловые с юга. Те, кому есть смысл не обращать на себя внимание.

— Вы имеете в виду… то, что он остановился в «Алтае»?

— Именно. Что касается запроса в ГИЦ, я его сделал по телефону. Может, сегодня даже ответят. Подождите. Или вас дома ждут?

— Да у меня… найдутся дела. Я еще подъеду, к концу работы.

На улице стемнело, в переулке горели фонари. Впереди светились окна комиссионного магазина, рядом несколько молодых людей стояли у входа в кафетерий. Где-то наверху, под Москвой, наверняка шел снег. Шел, но казалось, сейчас сюда, в переулок, долетают только редкие снежинки. Иванов остановился у своей светло-голубой «Нивы». Достал ключ, открыл дверцу. Прохорову он наврал — никаких дел у него сейчас не было. И ехать некуда. Разве что к Ираклию. А что? Пожалуй, сегодня действительно можно будет съездить на Тимирязевку. Он давно там не был. Все-таки хоть какая-то, но иллюзия домашнего уюта. Ему всегда там рады. И не нужно заранее звонить, можно без звонка. Если бы его ждали дома. Если бы… Лиля с Геной в Тбилиси уже полгода. Он до сих пор помнит эту ее фразу — с которой он сорвался. «Борис, знаешь, кажется, переезд в Москву не для меня. И этот город не для меня». — «О чем же ты думала, прожив здесь почти пять лет?» — «Ну — так…» Он помнит, как после этого закричал на нее. И как она побледнела. Но ведь он обязан был так поступить. Он, мужчина. Видите ли, здесь, в Москве, она жить не захотела. Да, он кричал на нее: «Ты будешь здесь жить! Будешь! Слышишь — будешь! А не хочешь — убирайся! Я не держу!»

Он сел в машину. После того как он накричал на нее, Лиля жить здесь не захотела, хотя между ними, лично между ними как будто ничего не произошло. Даже после того как Лиля уехала, он знал: она не хочет и не будет с ним разводиться. Она уехала, потому что он просто ее выгнал. Может быть, теперь уже она не вернется. Не вернется? Нет, конечно же она в конце концов вернется. Куда ей деться, не может же она продолжать жить в Тбилиси — одна с ребенком. Без него.

Стараясь забыть обо всем этом, он хлопнул дверцей. Включил зажигание. Ну а вдруг не вернется? Вдруг? Посидел немного в холодной машине. Тронул ручку, выехал из переулка, на улицу Горького. У Красной площади свернул налево, к Комсомольскому. Снежинки крутились по ветровому стеклу, освещаемые мелькающими сквозь метель встречными фарами и убегающими назад фонарями.