Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

— Знаешь, я никогда тебя не покину, — сказал он. — У тебя нет причин для беспокойства.

— Знаю. И я всегда буду любить тебя.

Когда Рамон потушил свет и заключил Эстеллу в свои объятия, она уже не могла заснуть. Но не потому, что не чувствовала усталости, а по той причине, что боялась увидеть во сне смерть в третий раз и опасалась, что после этого все может произойти наяву. Ее мать как-то призналась, что предсказала во сне смерть собственной матери. Трижды ей снилось, как мать лежит умирающей перед розовым домом. Поскольку она нигде никогда не видела розового дома, то забыла об этом сне и больше не беспокоилась. Но несколько недель спустя мать умерла во время сердечного приступа, когда ухаживала за жимолостью, росшей возле их белого дома. Это было на закате, и стена отсвечивала теплым розовым цветом. Эстелла лежала, охваченная беспокойными мыслями, пока сон, наконец, не одолел ее. Проснувшись, она с облегчением осознала, что ей вообще больше ничего не снилось.

Когда Рамон развелся с Элен, Эстелла питала надежды на то, что он женится на ней. Эту надежду она держала в тайне, не говоря даже своим родителям. Но, к ее разочарованию, он никогда даже не упоминал о браке. Его вполне устраивал устоявшийся порядок вещей. Он мог свободно появляться и уезжать, не будучи связан психологическим грузом официальных обязательств.

Мариана также рассчитывала, что он удосужится формализовать свои отношения с Эстеллой. За прошедшие годы она и мать ее внука стали близкими подругами. Постепенно те различия, которые определялись их классовым положением в обществе, стерлись, и они могли общаться и жить как равные. Эстелла с благодарностью впустила Мариану в жизнь своего сына, регулярно звоня ей в Сантьяго и наслаждаясь ее тайными визитами, когда та проводила долгие летние месяцы в Качагуа. Поначалу Мариана хотела рассказать Игнасио правду об Эстелле и Рамонсито, но понемногу она свыклась с таким положением вещей, и ее уже не беспокоило желание раскрыть эту тайну.

Рамонсито исполнилось одиннадцать лет. Он был таким же темноволосым и с такой же оливковой кожей, что и у родителей, и яркими глазами медового цвета, как у матери. Он был таким же беззаботным, как Рамон, и таким же чувствительным, как мать, Однако его характер имел свои особенности, данные Богом ему и только ему. Рамонсито был ребенком, общение с которым доставляло одно удовольствие. Он упоенно слушал длинные увлекательные истории, которые рассказывал ему отец, и собирал на берегу раковины вместе с матерью. Он беседовал с надгробными камнями вместе с дедом и услаждал обеих бабушек рассказами о своих приключениях в компании таких же юных, как и он, друзей. Он не унаследовал любви отца к путешествиям и его эгоистической потребности удовлетворять собственные желания за счет людей, которых любил.

Мариана заявила, что он взял лучшее от обоих родителей, и в этом она была права. Она часто видела в своих грезах Федерику с ее искренней улыбкой и доверчивыми невинными глазами. Ей оставалось только гадать, представляет ли это Рамон и вспоминает ли хоть иногда о своей дочери, и часто она утешала себя тем, что делает это за него. Пока она жива, Федерика и Хэл не будут забыты.

Рамон любил сына так же сильно, как когда-то любил Федерику. Он и сейчас продолжал любить дочь, и часто, когда выдумывал истории для Рамонсито, его сердце щемило от ностальгии, поскольку и Федерика любила слушать его рассказы. Прошло время, и теперь собственная безответственность вернулась бумерангом, чтобы терзать его угрызениями совести.

Он ведь встретил ее тогда. Она катила на велосипеде с разрумянившимися от ветра щеками, не ведая, что мужчина, промчавшийся мимо в черном «Мерседесе», был ее отцом. Он приказал водителю остановиться. Федерика, услышав звук внезапного торможения автомобиля, тоже остановилась и повернулась, щурясь от солнца. Те несколько мгновений, которые запечатлелись в его памяти мучительно долгим отрезком жизни, он глядел на нее, борясь с желанием открыть дверь машины и побежать к ней, чтобы закружить ее в своих руках, как он делал это всегда, когда она была ребенком. Для своих тринадцати лет она оставалась еще маленькой ростом, с длинными ногами, худым, угловатым туловищем, но ее лицо, на котором лежала печать собственного достоинства, уже тогда было похоже на лицо юной женщины. Он подавил рвавшийся из груди стон, который мог перерасти в безнадежный крик «Федерика!», чуть не сорвавшийся с его губ, и только усилием воли заставил себя остаться в машине. Она прикрыла рукой глаза от слепящего солнца, одна нога была на педали, а другая — на бетонке. Ее длинные волосы развевались на ветру. Это были волосы ангела, Ла Ангелиты. Но он вспомнил слова Элен о том, что Федерика была счастлива и без него. Если бы он обнял ее так, как хотел, то это объятие несло бы в себе ложные обещания. Обещания обязательств, обещания привязанности, но, что самое главное, обещание не дать Элен выйти замуж за Артура. Он знал, что не сможет этого сделать. Таким образом, столкнувшись с обязательствами, которые он не в состоянии был выполнить, он с горечью сказал шоферу, что можно уезжать. Пришлось предоставить Элен свободу для вступления в брак с Артуром и возможность жить в мире со своими детьми.

Он вернулся в Чили, охваченный сожалением и раскаянием. Если бы только он попросил ее остаться, ничего бы не изменилось и он сохранил бы связь с детьми. Но все это оказалось недостаточным стимулом, чтобы он смог открыть свое сердце для того, что имел, но потерял. И причина тут была в том, что он снова вернулся в пахнущие розами руки Эстеллы и к Рамонсито, а Федерика скрылась в дальних закоулках его памяти, где ее призыв к нему уже не был слышен.

Эстелла рассказала матери о своих кошмарах.

— Я боюсь, — говорила она матери, развалившейся в кресле подобно толстому тюленю и обмахивавшейся испанским веером. — Я боюсь, что Рамон может погибнуть в Африке.

Мария промокнула потный лоб чистым белым пануэло, сшитым еще матерью, и внимательно отнеслась к проблеме дочери.

— Ты должна пойти к Фортуне, — посоветовала она после некоторых раздумий.

— Чтобы узнать свое будущее? — озабоченно уточнила Эстелла. Она часто слышала о том, что люди говорили о Фортуне, поскольку та была единственной представительницей чернокожей расы, которую они видели. Говорили, что ее отец выжил после кораблекрушения у берегов Чили. Ее мать была коренной чилийкой, которая спасла и выходила его. Фортуна проживала в маленькой прибрежной деревне и, когда не грелась на солнце, наблюдая, как Вселенная проплывает мимо нее, за небольшую плату занималась предсказыванием будущего. Никто не мог понять, как она ухитрялась жить на такие маленькие деньги, но считалось, что ей помогал один старик, жизнь которого она спасла, предсказав землетрясение, которое погубило бы его, если бы он вовремя не покинул свой дом по ее указанию.

Эстелла вернулась домой, вдохновленная рекомендацией матери. Рамон сидел в своем кабинете, торопливо выплескивая мысли на экран компьютера. Вечер выдался тихим и наполненным меланхолией, окутавшей берег мягким розовым светом. Эстелла решила ничего не говорить Рамону о Фортуне, хотя его собственные книги тоже были наполнены таинствами и магией. Она боялась, что он может о ней плохо подумать, ведь откровения Фортуны были связаны с суевериями, свойственными низшим классам. Она подкралась и обняла его сзади за шею. Он был рад видеть ее и ласково поцеловал смуглую кожу ее рук.

— Давай прогуляемся по берегу, мне нужен свежий воздух, — предложил он, взяв ее за руку. Они шли сквозь странное розовое свечение и целовались под шум моря. — Завтра я уеду и буду очень скучать без тебя, — признался он.

— Я тоже, — ответила она и вздрогнула.

— Ты ведь уже не беспокоишься о своих снах, а? — спросил он, целуя ее лицо.

— Нет, конечно нет, — солгала она. — Я просто не хочу, чтобы ты уезжал.

— Завтра вечером я буду в Сантьяго, а днем мне нужно будет встретиться со своим агентом. Вылет в четверг ночью. Я позвоню тебе из Сантьяго и потом из аэропорта.

— Тогда мне остается только ждать, — вздохнула она.

— Да, это так. Но я буду думать о тебе каждую минуту, и если ты закроешь уши для всего остального мира, то сможешь услышать, как я шлю тебе любовные послания. — Он снова поцеловал ее, крепко держа за стройную талию. Позже, когда они занимались любовью при бледном свете луны, отражавшейся в море и посылавшей им свой мерцающий привет прямо в окно, он ощущал на коже Эстеллы запах роз, смешанный с терпким ароматом ее тела, и знал, что пронесет воспоминания об этих мгновениях по всему миру и будет наслаждаться ими в своем одиночестве.

На следующий день Эстелла и Рамонсито помахали рукой вслед Рамону, глядя, как его машина, окутанная облаком сверкающей пыли, скрывается за холмом. Потом Рамонсито отправился в школу с рюкзаком за спиной, где лежали книги и коробка с сэндвичами, приготовленными для него Эстеллой на ланч. Он повернулся, чтобы попрощаться с матерью, стоявшей у дороги, и послал ей воздушный поцелуй. Она ответила тем же и осталась какое-то время стоять на месте, нежно улыбаясь знакам внимания сына, который обожал ее и не скрывал этого.