Назым Хикмет - Радий Фиш

Он, если бы и хотел, не мог говорить. Темная вода, дремавшая в глубине его, вдруг хлынула, как кровь горлом. Он задыхался... Как был он глуп, что оттолкнул ее тогда. Правда, что идеалом женщины для мужчины всегда бывает мать. Мюневвер была так похожа на его мать в молодости. И не похожа одновременно. Все, что было с ним двадцать лет назад на берегу залива Каламыш, ожило, нет, оно всегда было живо - сейчас он это понял, сейчас он еще сильней любил Мюневвер... Он был не в силах ее прогнать...

...А если б знал, что ждет их впереди, прогнал, чего бы это ни стоило. Мужчины, в сущности, всегда трусы, когда надо взять на себя ответственность за женскую судьбу,

Мюневвер сняла с него эту ответственность, сама за него решила - и он был счастлив... Когда он выйдет из тюрьмы, они поселятся в старом деревянном доме Джелиле-ханым. Потом подыщут квартиру - в сыром полуподвале, но все же свою квартиру - в том самом районе, где прошло их детство, на азиатском берегу Босфора. Там он будет всему учиться сначала - ходить по улицам без охраны, держать под руку любимую, станет отцом. Пусть под чужой фамилией - не привыкать - он снова будет писать сценарии, переводить, а она помогать ему. Когда их будущий сын изменит ее фигуру, он возьмет на себя хозяйственные заботы, будет носить продукты, мыть полы и даже варить обеды - он научился этому в тюрьме. За работой по дому хорошо отдыхает голова. А с какой радостью будет выбирать коляску и крохотные вещички - распашонки, одеяло, да, радостью, несмотря на долги, в которые он залезет, несмотря на шпиков, что будут ходить по пятам.

Час ночи. Мы не гасим огня.Рядом со мной жена.Она беременна. Это                              пятый месяц, знаем я и она.Но мне все еще не верится,                                         и вот                                         я кладу руку на ее живот,И слушаю, как ребенок шевелится и шевелится.Листок на ветви деревца,рыба в струе ручья,ребенок во чреве.Мой ребенок!..Час ночи, мы не гасили огня.Я прислушиваюсь.                          Может, через минуту,а может, под утро они выберут миг,                             ворвутся в мой дом и уведут меняв храброй компании моих книг.И в кругу полицейских, готовых ринуться,все-таки я повернусь и увижу с дороги,как колышется платье ее и лицо ее светится.И как в ее животе, тяжелом от материнства,мой ребенок шевелится и шевелится...

Они назовут его Мемедом. Светящимся шаром весом в три кило он будет лежать в голубых пеленках. А на другом конце земли шестнадцать тысяч мемедов, одетых в униформу, вместе с американцами будут убивать корейских детей. Когда Мемеду не исполнится еще трех месяцев, его отца вызовут в казармы Селимие, признают здоровым - при его-то сердце - и потребуют, чтоб он явился с котелком и вещами для прохождения действительной службы. Не будут приняты во внимание ни то, что он окончил военно-морское училище, ни двенадцать лет его тюремной «службы». Это могло означать лишь одно:. его отправят куда-нибудь в глушь и там расправятся - предлог выдумать легко, - на сей раз без всякого суда.

Прекрасным июньским утром он простится на пороге с Мюневвер - если б не Мемед, она пошла бы за ним, - простится, чтобы встретиться через десять лет...

...Если б он мог знать об этом - о двенадцати месяцах жизни и десяти годах разлуки с нею, с его самой большой любовью, с будущей матерью его сына, он, наверное, снова оттолкнул бы ее. Но сейчас он стоял и смотрел на нее, просто смотрел и не мог наглядеться, не мог вымолвить ни слова.

Она уехала в Стамбул, чтобы вскоре вернуться. И тогда пришли слова:

Добро пожаловать, госпожа моя, добро пожаловать!Ты устала, наверное.Как вымыть мне твои ноженьки?Нет у меня ни розовой воды, ни серебряного таза.Тебя мучит жажда, наверное.Нет у меня шербета со льдом, чтоб тебя угостить.Ты проголодалась, наверное.Не могу накрыть тебе стол белой скатертью.Как отечество наше, бедна и в плену моя камера.Добро пожаловать, госпожа моя, добро пожаловать.Ты ступила -                    и столетний бетон превратился в зеленый луг.Улыбнулась -                   и розы расцвели на решетках.Ты заплакала -                    и жемчуга покатились в ладони мои.И богата, как сердце мое, как свобода светла моя камера.Добро пожаловать, госпожа моя, добро пожаловать!

И, слушая, как он говорил эти слова Мюневвер, плакали заключенные, плакали надзиратели.

Он не ошибся, веруя в любовь, как в самую могучую силу на земле. Мюневвер стала его женой. Половину времени жила в Бурсе, стирала белье, носила передачи, а остальное время в Стамбуле с Ренан, дочерью от первого брака. И ее любовь раздула в яркое пламя едва теплившийся в нем, колеблющийся огонек новой нарождающейся души...

Потом в Москве он скажет: «Мы почти ничего не знаем о той подземной глухой работе, которая идет в человеке, о диалектике его духовного развития, этапах и сроках этого развития. Когда и почему в нем умирает одна душа и появляется новая? Для меня этот срок составлял десять лег, а для других? Самое страшное, когда одна душа умирает, а новая еще не родилась... Если поэзия вообще что-то может, она обязана исследовать эти закономерности». Тогда, в начале шестидесятых годов, в Москве и Праге, в Гаване и Танганьике он напишет стихи, в которых одновременно будут присутствовать и прошлое, и настоящее, и будущее, словно демонстрируя относительность времени. В человеке время никуда не уходит и не течет, а накапливается; покуда жив сам человек, в нем сразу живет прошлое, то есть его опыт, память, настоящее - его мысли и ощущения, и будущее - планы, мечты, расчеты. И тогда Назым Хикмет сможет, наконец, дать утвердительный ответ - по крайней мере для себя - на вопрос, что такое поэзия, если она не отличается от прозы ни формой, ни содержанием. Поэзия - это метод. Сопоставления несопоставимого. Для открытия новых связей и сущностей.

Растет во мне дерево - вы тоже могли бы увидеть его, -оно происходит от солнца и к солнцу стремится,качаются листья его, словно рыбы в огне,щебечут плоды, как веселые птицы.На звезду, что плывет по орбите во мне,давно опустились ракеты и их экипаж,говорящий на том языке, что нам снится во сне, -нет на нем ни мольбы, ни приказа, ни похвальбы.………………………………………………………Время во мне стоит, как вода,будто роза раскрытая благоухает,И плевать я хотел - нынче пятница или среда,и что меньшее - впереди, а большее - миновало.

Сама поэзия Назыма Хикмета до конца выявит тогда свою революционную сущность как выражение нового этапа душевной жизни личности, впервые начинающей ощущать себя прежде всего родовым существом - Человеком Человечества. От того, станет ли и как скоро это ощущение осознанным для миллионов, зависит ныне само существование людского рода. И поэзия Назыма Хикмета, его жизнь, борьба и самая смерть будут звать: