Рагана - Анита Феверс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Значит, вот она какая — смерть?
Боли я не чувствовала. Ужас, которым был объят Совий, показался чудным — и чего он так всполошился? Вот же я, все еще жива-живехонька, только кровь стекает по плечу, толчками вырываясь из раны. Я медленно вытянула костяной клинок и уронила его в мгновенно налипшую серую пыль. Как будто она была голодным зверем, а моя кровь — пищей...
Горячая влага медленно, словно нехотя, стекала по запястью и капала с пальцев. Я подняла руку к глазам, поворачивая ее так и этак, словно никак не могла взять в толк, что это с ней. Земля под ногами заходила ходуном. Здесь и там с треском протянулись нити трещин. Хлопнуло так, что стало больно ушам, и вой сражения вдруг приблизился. Лаум вокруг нас не осталось — видать, все они кинулись на защиту Убежища, да только совладать все же не сумели. Я увидела, как медленно-медленно — или мне так показалось с перепугу — с жутким треском врезалось в землю изломанное тело. Серая кровь залила короткие волосы, заплетенные в косички. Бессильно откинулась рука, в которой намертво был зажат топорик. Сверкала сталь, стрелы выли рассерженными шмелями, с чавканьем впиваясь в кору, покрывающую покореженные тела. Мелькнула грива Яросветы. Нечисть рвала лаум на клочья, а они не давали ей приблизиться ко мне.
Вместе с кровью из тела толчками хлынула сила, выплескиваясь прозрачными водяными жгутами. Навьи твари взревели так, что земля снова вздрогнула, а трещины расширились. Там, внизу, билось и кипело огромное озеро, и языки волн облизывали поломанную корку, оставляя вокруг трещин темные пятна. Запахло тленом и тиной, но прежде, чем слишком близко подкравшийся багник вцепился в меня жадно оскаленными клыками, его сшиб на землю Марий и ударил в грудь охваченной черным пламенем рукой. Тварь, даже умирая, все равно тянулась ко мне, желая то ли отведать моей плоти, то ли первой пройти на открывающуюся Дорогу. Но ей не суждено было воплотить свое желание: из теней появился Одуванчик и одним движением мощных челюстей отхватил багнику голову. Мотнув мордой, лесной гость отбросил кусок мертвечины и зарычал — гулко, грозно, с отзвуком шума листвы.
Совий, где-то раздобывший лук, спускал стрелы одну за другой так быстро, что они догоняли друг друга на лету. Сначала я решила, что мне показалось, но присмотрелась и поняла: оголовье стрел взаправду светилось, темно-красным огнем, похожим на цвет раскаленного металла в кузнице названого отца Буревестника. Каждая новая стрела горела ярче прежней, и вскоре Марий тоже это заметил. Присвистнул уважительно и, улучив момент, кивнул Совию:
- Сломал-таки блок.
Лис только глянул на чернокафтанника, ничего не ответив, но в его глазах уже пылало пламя искры Перкунаса. Я снова, как тогда, на площади Приречья, где меня судили без суда, почувствовала запах кострища и железа. Только теперь он шел от Совия.
Между тем вокруг меня уже скопилось маленькое озерцо, вопреки ожиданиям, кристально чистое и не замутненное даже каплей крови, словно та на лету становилась водой. Озерцо смешивалось с подземным источником и все ширилось. По его поверхности побежали искры, похожие на болотные огоньки. В прозрачной толще скрылся костяной кинжал и исчез из виду, точно растворился. Я опустилась на колени, и штаны тут же пропитались влагой.
- Помоги мне, светлая Сауле, — привычно шепнула я и погрузила ладони в воду. Я принялась замешивать ее, медленно, три круга посолонь, три — противосолонь, нашептывая простенький заговор, который выводил меня из любой чащобы, куда б ни довелось забрести. Вода двигалась неохотно; в навьем лесу она, как и воздух, была гуще, тяжелее, но движение, которое я в нее вкладывала, не останавливалось. Рядом упала, разбрызгивая серую кровь, обезглавленная лаума. Нечисть наступала, тесня выживших водяниц ко мне. Стрелы Совия пылали уже так ярко, что больно было смотреть. Марий был весь объят грозовым огнем, сквозь который едва угадывался его силуэт — но этого было мало. Я закружила воду быстрее, чувствуя, что еще немного — я она пробьет дорогу, потечет, сначала по капле, потом ручейком, а затем безудержным потоком, размывая не по праву поставленные границы, удерживающие лаум в Навьем мире. И миг, когда это произошло, ощутила как вспышку, ослепла и оглохла, и закричала. Так кричит новорожденный, приветствуя новый мир во всю мощь легких, наполняя их воздухом и захлебываясь тем, какой этот мир, оказывается, бесконечный. Ярость и жажда свободы подземных вод, сила моих пращуров — лаум, воплотившаяся во мне, отчаянное желание все исправить — все это смешалось и хлынуло ревущим потоком, вытаскивая из меня самое нутро, и на миг мне показалось, что я не выдержу. Растворюсь без остатка, изойду вся и не смогу закончить начатое и выполнить обещание, данное богине зари.
И тут на мои плечи легли широкие мужские ладони: одна холеная, с мраморной кожей, испещренная свежими ожогами, а другая — загорелая, загрубевшая, сияющая изнутри алым пламенем. Обжигающий огонь Небесного Кузнеца потек в меня и сквозь меня, смешиваясь с моей водой и превращая ее в жидкий огонь, а мое озерцо — в пылающее море. Оно растеклось по всей Чаще, жадно поглощая визжащую нечисть, поднялось выше макушек деревьев и застыло, грозя обрушиться на всех, кто волей судьбы оказался заперт под сенью искореженных деревьев.
Но остановилось, усмиренное хрупкой девой в белом платье.
Глава 27. Возвращение домой
Сауле воздела руки над головой, и огненная волна замерла. Все звуки вокруг стихли, хотя нечисть все так же корчилась, погибая в жидком пламени. Я скрипнула зубами и невольно подалась вперед – хотя чем я могла помочь богине? Но ее тонкий силуэт в окружении облака золотых волос смотрелся слишком слабым по сравнению с могучей стихией, разбуженной моей кровью и силой огненосцев. Огненная волна не была слепа: лаум она огибала, неохотно, то и
