Корни небес - Туллио Аволедо

Ощущение свежего дыхания на щеке.

Я не открываю глаза.

Как приятно чувствовать ее дыхание на шее. Я не хочу открывать глаза. Не хочу видеть.

Маленькие пальчики касаются моей шеи, моей бороды.

Я задерживаю дыхание.

— Открой глаза, — шепчет Алессия.

— Нет.

— Открой глаза, Джон.

— Если я открою их, ты исчезнешь. Так уже было.

— Я клянусь, что не исчезну, если ты откроешь. Открой глаза, Джон.

— Нет.

— Ты должен уходить. Сейчас же. Они придут за тобой.

— Мне и тут хорошо.

— Открой глаза.

Подчиняюсь.

Глаза самой Алессии блестят от слез.

— Ты не должен здесь оставаться, Джон.

— Я устал.

— Посмотри на эту карту.

— Я…

— Посмотри же!

Перед моими глазами появляется карта, которую я помню, с колодцами и подземными цистернами Венеции.

— Посмотри же на нее, ты должен!

Я делаю над собой усилие, но от этих голубых и красных точек у меня снова начинается тошнота.

— Ты не должен здесь оставаться. Поднимайся! У нас нет времени!

— Я не могу встать.

— А я не могу тебе помочь, Джон. Ты должен это сделать сам.

Я смотрю на нее. Она кажется такой реальной. Что произойдет, если я протяну руку, чтобы дотронуться до ее лица?

— Поднимайся, Джон!

Не знаю, откуда у меня берутся силы, чтобы встать, но медленно, с трудом, сантиметр за сантиметром, я поднимаюсь, чувствуя себя чудовищем Франкенштейна в одном из старых фильмов. Неуклюжий, вялый, я двигаюсь с трудом, как зомби.

— Иди за мной, Джон.

Я следую за ней по темному коридору, но не спотыкаюсь и не шатаюсь. Каким-то образом я иду, как будто меня ведет свет.

Алессия открывает дверь наружу. Она выходит на маленькую площадь, кампьелло.[100]

Порыв серого дневного света, вместе с сильным ветром, отбрасывает меня назад.

— Пойдем, Джон!

Я иду на звук голоса Алессии, которая еле видна в густой метели. С лица у меня спадает шарф, развиваясь позади, как красный флаг.

БЛАМ!

Выстрел царапает стену в десяти сантиметрах от моей ноги.

Я уклоняюсь от второго, бросившись в боковой канал.

Дождь осколков царапает мне лицо.

Третий выстрел попадает мне в руку, чуть ниже лопатки.

Это похоже на толчок чудовищной силы. У меня перехватывает дыхание.

Кровь пачкает снег.

Правая рука почти не движется.

Мне очень плохо.

Легкие разрываются.

Мне хочется лечь на землю и умереть.

Но я не могу. Спасение так близко.

Пытаясь сопоставить изображение карты в моем воображении с реальным пространством, я бегу к концу калле, а потом вправо. Я знаю: неправильно, что я возвращаюсь к обрушившемуся причалу Фондамента Нуове,[101] там я не смогу спрятаться. Но я уже понял, что эта улочка со всех сторон окружена каналами, пересечь которые у меня не хватит времени. Поэтому я продолжаю бежать, закрывая рану рукой.

Алессии больше нет. Она исчезла.

Кто-то свистит сзади, метрах в пятидесяти от меня. Если калле прямой, то меня уже заметили.

Я вылезаю на другую площадь, еще меньше предыдущей.

Неожиданно я вспоминаю карту. Ее образ появляется у меня перед глазами, как будто бы она была здесь в реальности.

Я ищу название площади над моей головой.

Потом мой взгляд опускается вниз, на уровень улицы.

Вот он! Камень с шестью дырками!

Он тяжелый. Его было бы тяжело поднять даже двумя руками, не говоря уже об одной…

Ничего не выйдет.

Спасение так близко, но ничего не выйдет.

Задыхаясь, я прислоняюсь к стенке колодца.

Смотрю вниз.

Я могу сделать только одно.

Шаги моих преследователей стучат, как удары в барабан перед казнью.

Их трое.

Стук их шагов теперь сильнее ветра, который ударяется о древние стены.

Они не пытаются спрятаться.

Они идут быстро, уверенно.

Спрятавшись на дне колодца, я слышу, как они приближаются.

Прижавшись к холодной и влажной стене; я пытаюсь стать незаметным. Я не смотрю вверх, туда, где более яркий свет сумерек обрисовывает неровный круг края колодца. Даже не видя его, я знаю, что снег, взъерошенный ветром, выглядит как серая простыня. Я знаю, что над ним тучи другого оттенка серого, нежели те, что нависают над мертвым городом.

Один шанс к трем, что это слепой колодец, не соединенный с остальными туннелями.

Один шанс к трем. И это именно он.

Отсюда невозможно выйти, из этой дыры.

Прислонившись к кирпичной стене, я сворачиваюсь клубочком, как ребенок, который боится привидений, под одеялом.

Но сейчас привидения охотятся за мной. И больше нет моего отца, который может спасти меня от них, включив свет. Или объятий матери, в которых можно спрятаться.

Рана пульсирует, но боль теперь кажется чем-то далеким. Как будто моя рука отдалилась от меня на пять метров. Пуля прошла навылет, оставив сквозное отверстие. Я перебинтовал его, как мог.

Я чувствую себя слабым, как жертвенный ягненок.

Сколько раз я представлял себе этот момент, но все же оказался не готовым к реальности. Я не ожидал, что мне придется умереть вот так, на дне колодца без выхода, в городе, заполненном привидениями и призраками.

Мне приходят в голову тысячи воспоминаний, не связанных друг с другом, как осколки разбитого зеркала.

Шаги уже в нескольких метрах от колодца. Скоро мои преследователи нагнутся над ним, смотря вниз.

Я закрываю глаза.

И не надеюсь открыть их снова.

Белый луч разрывает темноту.

И еще один.

Два электрических фонаря шарят во мраке.

— Капитан, он здесь! — кричит какой-то голос, искаженный противогазом. Спокойные, размеренные шаги приближаются к кромке колодца.

Даже сквозь фильтр я могу узнать голос Дюрана:

— Доктор Ливингстон, я полагаю? Как ты туда залез?

— Здесь есть металлическая лестница.

— Тогда поднимись по ней обратно, будь добр. Ты безоружен?

Я киваю в знак согласия.

— Ты безоружен, Джон? — спрашивает он снова нетерпеливо.

— Да! — кричу я.

— Тогда вылезай. Давай, я хочу тебя видеть.

39

СЕМЬЯ СНОВА ВМЕСТЕ[102]

— Ну, святой отец, заставил же ты нас побегать! Это было приятно — понять, что ты это именно ты. С другой стороны, когда мы разглядели, что это ты, мы уже успели немножко пострелять в тебя, и поэтому было бы странно сказать: «Эй, Джон, это мы, твои друзья из Ватикана». Когда мы вернулись в эту чертову церковь на колесах, то были удивлены, обнаружив, что тебя там нет. Как ты смог освободиться? Видел бы ты Поли, он разъярился, как зверь, и кричал: «Никто не может освободиться из моих узлов, никто!»

Пока он это говорит, капрал Диоп обыскивает меня. Учтиво, но очень тщательно. От него и зубочистку не скроешь, наверное.

— Он чист, капитан.

— Хорошо.

Дюран спрыгивает с края колодца и снимает маску.

Теперь я наконец понимаю, на кого он похож.

На того русского политика, президента Путина. С тем же холодным взглядом и командным видом.

— Веришь или нет, но я рад, что мы тебя нашли, — говорит капитан, улыбаясь, и протягивает мне руку.

Я показываю ему на свое раненое плечо. Он делает раздраженную мину.

— Капрал, осмотри рану, пожалуйста.

— Прямо здесь?

— Ну, для начала здесь. А уж потом мы перевяжем ее как следует. Итак, Джон, как же тебя сюда занесло? Есть ли у тебя хорошие новости для кардинала Альбани?

Я не отвечаю.

Капрал Диоп осматривает мою рану.

— Пуля вышла. Дырка чистая. Я перевяжу, на всякий случай, чтобы не пошла кровь.

— Никаких новостей? — настаивает Дюран.

— Если они и есть, я расскажу о них самому кардиналу, — отвечаю я ему.

Дюран качает головой:

— Да, верно. Очень правильно. Но ты знаешь, всегда лучше, как говорится, не класть все яйца в одну корзину. Мало ли что может случиться с тобой по дороге отсюда до Рима… Кто-нибудь должен быть в состоянии донести кардиналу…

Это заставляет меня улыбнуться.

— Это значит, что вы будете лучше заботиться о том, чтобы со мной не случилось ничего плохого.

— Хорошо сказано, священник, — смеется Марсель Диоп.

— Молчать, капрал! Так ты не хочешь сказать нам, что ты нашел за эти три дня?

— А что, прошло уже три дня?

Лицо Дюрана выражает неподдельное изумление:

— А что, ты не знал?

— Это невозможно.

— Что невозможно, так это то, что ты до сих пор держишься на ногах, — качает головой Венцель. — Посмотри на себя. Когда ты ел последний раз?

Дюран останавливает его жестом:

— Мы еще успеем наговориться. А сейчас пошли обратно на базу.

— Какую базу? — спрашиваю я. Но никто не удостаивает меня ответом.

— Пошли. Это не очень близко. Ты как, идти можешь?