Красная Страна - Джо Аберкромби

Бойцы уже выходили под аккомпанемент накаливания настроения народа. Большая бритая голова Голдена качалась поверх толпы; группа людей Ринга вокруг него расчищала дорогу, они двигались к театру; старые камни были подсвечены оранжевым в гаснущем свете. Ринг не упомянул Голдену о женщине. Возможно он кудесник в работе с кулаками, но у этого человека плохая привычка расстраиваться. Так что Ринг лишь сказал ему оставить старика в живых, если будет шанс, и подумать о том, чтобы сдержать это обещание. Мужчина должен держать слово, но в этом должна быть гибкость, или ничего не будет сделано.

Теперь он видел Ламба, спускающегося по ступенькам дома Мэра между древними колоннами, и вокруг него была группа головорезов. Ринг снова потер ухо. Он беспокоился, что Северянин был из тех ублюдков, которым нельзя доверить сделать что-то разумное. Настоящий джокер, и Папа Ринг хотел знать, что в колоде. Особенно, когда ставки так высоки.

— Мне не нравится этот старый ублюдок, — сказал Кантлисс.

Папа Ринг нахмурился, глядя на него. — Знаешь что? Мне тоже.

— Уверен, что Голден с ним справится?

— Голден справится с любым, разве нет?

— Наверно. Хотя грустновато он выглядит для победителя.

Ринг мог обойтись без ворчания этого дурака о его волнениях. — Вот почему я заставил тебя украсть женщину, не так ли? На всякий случай.

Кантлисс потер покрытую щетиной челюсть.

— Все равно выглядит как чертовский риск.

— На который мне не пришлось бы идти, если б тебе не приспичило красть этих детей и продавать их дикарям.

Голова Кантлисса дернулась от удивления.

— Я могу сложить два и два, — прорычал Ринг, и почувствовал дрожь, словно он был грязным и не мог это отмыть. — Как низко человек может пасть? Продажа детей?

Кантлисс выглядел глубоко раненным.

— Это так охуенно нечестно! Ты просто сказал достать денег к зиме, или я буду трупом. Ты не интересовался источником. Хочешь отдать деньги назад и отмазаться от их происхождения?

Ринг смотрел на старую коробку на столе, думал о ярком золоте внутри, и хмурился в сторону улицы. Он не был бы там, где сейчас, возвращая деньги назад.

— И не думал. — Кантлисс тряхнул головой, будто кража детей была прекрасной бизнес-схемой, за которую он заслуживал более теплых поздравлений. — Откуда я мог знать, что этот старый ублюдок проберется через длинную траву?

— Потому что, — сказал Ринг, говоря очень медленно и холодно, — тебе следовало уже выучить, что когда делаешь хуйню, бывают последствия, а мужик не может бродить по жизни, заглядывая вперед не дальше головки своего хуя!

Кантлисс пошевелил челюстью, пробормотав: «Так охуенно нечестно», и Рингу пришлось задуматься, когда он последний раз бил человека по лицу. Ему очень, очень хотелось. Но он знал, что это ничего не решит. Вот почему он прекратил это делать, и стал платить другим людям за то, чтобы они это делали для него.

— Ты что, ребенок, чтобы ныть о том, что честно? — спросил он. — Думаешь честно, чтобы мне нужно было вступаться за человека, который не может отличить хорошего расклада от плохого, но тем не менее ставит огромную кучу денег, которых у него нет? Думаешь честно, что мне приходится угрожать жизнью каких-то девчонок, чтобы быть уверенным в поединке? Как это отражается на мне, а? Что это за начало моей новой эры? Думаешь честно, что я должен держать слово, данное людям, которых ни хрена не волнует их слово? А? О какой, нахуй, честности идет речь? Поди, приведи женщину.

— Я?

— Твое чертово дерьмо я собираюсь вычистить, не так ли? Приведи ее сюда, чтобы наш друг Ламб мог видеть, что Папа Ринг человек своего слова.

— Я могу пропустить начало, — сказал Кантлисс, словно он не мог поверить, что ему причинят такое неудобство пара весьма вероятных покойников.

— Будешь болтать, пропустишь остаток своей ебаной жизни, мальчик. Приведи женщину.

Кантлисс потопал к двери, и Ринг подумал что слышит, как тот бормочет: «Нечестно».

Он сжал зубы, повернувшись к театру. Этот ублюдок создавал проблемы везде, где появлялся, и должно быть плохо кончит, и Ринг начинал надеяться, что лучше это произойдет скорее, чем позже. Он расправил манжеты, и утешил себя мыслью, что когда Мэр будет побита, дно выпадет из рынка бандитов, и он сможет позволить себе нанять лучших головорезов. Толпа теперь затихла, Ринг потянулся к уху и остановил себя, придушив очередное вздутие нервов. Он был уверен, что все шансы на его стороне, но ставки никогда не были выше.

— Всем добро пожаловать! — Проревел Камлинг, очень довольный тем, как его голос отражался до самых небес, — Сюда, в театр истории Криза! За много веков с момента его постройки, он редко видел столь важное событие, как то, что скоро разыграется перед вашими счастливыми глазами!

Могут ли глаза быть счастливыми отдельно от их владельцев? Этот вопрос заставил Камлинга остановиться на мгновение, прежде чем он выбросил его из головы. Он не мог себе позволить быть растерянным. Это был его миг; освещенная факелами чаша наполнена зрителями; улица позади забита теми, кто стоял на цыпочках, чтобы посмотреть; деревья вокруг загружены бесстрашными наблюдателями до самых верхних ветвей; все ловят каждое его слово. Возможно он был знаменитым владельцем гостиницы, но без сомнений он не был удачлив в искусстве представлений.

— Бой, мои друзья и соседи, и что за бой! Соревнование силы и хитрости между двумя достойными чемпионами, который будет скромно судим мною, Леннартом Камлингом, как уважаемой нейтральной стороной и общепризнанным лидером граждан этого общества!

Ему показалось, что кто-то крикнул «Хуйлинг!», но он это проигнорировал.

— Соревнование, чтобы урегулировать спор между двумя сторонами по требованию, согласно шахтерским законам…

— Кончай это нахуй! — крикнул кто-то.

Последовали разрозненные смешки, крики «бууу» и глумеж. Камлинг выдержал длинную паузу, подняв подбородок, преподав дикарям урок культурной торжественности. Урок, который как он надеялся, Иосиф Лестек мог бы обеспечить, и в какой фарс это у него вылилось. — За Папу Ринга выступает человек, не нуждающийся в представлении…

— Зачем тогда представляешь? — Еще смех.

…который выковал себе ужасное имя на аренах, в клетках и в Кругах Близкой и Далекой Стран, за то время, что он покинул родной Север. Человек, непобежденный в двадцати двух поединках.

Глама… Голден!

Голден протолкался к Кругу, разделся по пояс; его громадное тело было намазано жиром, чтобы предотвратить захват соперника; огромные пласты мышц блестели белым в свете факелов, и напоминали Камлингу о гигантских слизнях-альбиносах, которых он иногда видел в своем подвале, и которых иррационально боялся. С учетом побритого черепа, роскошные усы Северянина выглядели даже более чем абсурдно претенциозно, но громкость рева толпы лишь увеличивалась. Напряженное неистовство спустилось на них, и без сомнений они приветствовали бы слизня-альбиноса, если б думали, что он может пускать кровь для их развлечения.