Сезон мертвеца - Дэвид Хьюсон

– Джино, – сказала Сара и прикоснулась к его щеке, – пойдем с нами. Не делай больше этого.

Он отпрянул от нее, как от сумасшедшей, и завертел головой, не понимая, что здесь происходит. Больше всего на свете он хотел, чтобы она ушла отсюда, хотел спасти ей жизнь, а она стояла перед ним и продолжала гладить его по щеке.

– В этом нет твоей вины, Джино. Ты не знал, кто я такая, а я почему-то не сообщила тебе об этом. Я сама во всем виновата.

– Поздно бежать, – растерянно пробормотал Джино и решительно покачал головой, подумав, что никогда не забудет все то, что произошло между ними. – Слишком поздно.

– Я прощаю тебя, – сказала она спокойным тоном. Настолько спокойным, что это внушало ему доверие к ее словам.

Полицейский ослабил захват, но все же крепко удерживал его руку с пистолетом. Вокруг них сновали какие-то люди, а Джино тщетно пытался вырвать из темноты крупную седую голову, за которой охотился последнее время.

– Джино, – вмешался в разговор полицейский, – они использовали тебя в своих корыстных целях. Они специально натравили тебя на этих людей. Кто называл тебе имена жертв? Кто указывал, когда и где должно состояться очередное убийство?

Джино вспомнил наглое лицо Ханрахана, злорадно ухмылявшееся в полумраке церкви Сан-Лоренцо.

– Какая теперь разница?

– Большая, Джино, – проникновенно ответил полицейский. – Ты стал слепым орудием в чужих руках, и они должны ответить за все эти преступления.

Джино рассмеялся:

– Слепым орудием? Ты думаешь, я не знал, что делаю и почему?

Сострадание и сочувствие на лице Сары мгновенно сменились недоумением.

– Тогда зачем же ты все это делал?

– Потому что они заслужили это наказание, – выпалил он ей в лицо. – И Денни больше всех.

– Он наш отец, Джино, – прошептала Сара. – Он заслуживает не ненависти и наказания, а сочувствия и жалости. Если я смогла простить тебя...

Полицейский смущенно переминался с ноги на ногу, а Сара продолжала смотреть на брата с недоумением. Джино показалось, что она похожа на кающуюся грешницу, неожиданно получившую прощение всех грехов.

– Пожалуйста, Джино, – взмолилась Сара, – мы можем восстановить родственные отношения, мы должны помогать друг другу, мы залечим эти раны и забудем о прошлом, если захотим. Не позволяй всяким мерзавцам использовать твой гнев для достижения их преступных целей. Не доставляй им такого удовольствия.

Джино внимательно прислушивался к каждому ее слову, но при этом вглядывался в окружающую темноту. Они уже должны быть здесь. Откуда-то, словно напоминание о близком конце, доносился тонкий писк церковной крысы. А в ушах по-прежнему звучала любимая песня "Милосердие, милосердие, милосердие".

– Я не знал об этом, – тихо сказал он. – Я делал это только потому, что ненавидел проституток и хотел наказать их за греховное поведение. А об остальном я просто не думал... – Он оглянулся на полицейского и понуро опустил голову. – Если откровенно, то меня до сих пор преследуют эти ужасные сцены. Я осознаю все, что совершил, и не хочу продолжать кровопролитие.

Ник Коста подумал, что иногда и в сумасшедшем просыпается нечто разумное. Но он понимал, что полностью доверять словам этого человека нельзя. Джино может говорить что угодно и тем не менее способен натворить еще немало бед. Сейчас не время для выяснения отношений. Вокруг много людей, и каждому грозит опасность стать очередной жертвой этого психа. Правда, Майкла Денни поблизости вроде нет, но это не повод для самоуспокоения. Случиться может что угодно и в любой момент.

Кто-то протиснулся мимо него к алтарю и бросил в металлическую коробку несколько монет. Слабый свет от свечи упал на лицо доброхота, и Ник застыл от изумления. Перед ним стоял инспектор.

– Где же он, черт бы его побрал? – спросил сиплым голосом Фальконе и махнул пистолетом. – Что вы сделали с этим негодяем?

Только сейчас Ник сообразил, что снующие вокруг люди в черных костюмах – переодетые полицейские.

– Я не видел его, – признался Ник.

– Здесь только один вход и один выход, – сказал Фальконе. – Он знает эту церковь как свои пять пальцев и, должно быть, давно уже ушел.

Ник задумался над его словами. Сара сказала, что ей нужно несколько минут, чтобы попрощаться с отцом и пожелать ему счастливого пути. Именно эти несколько минут могли спасти ему жизнь.

– А ты, – обратился Фальконе к Джино и достал наручники, – стой в стороне и не вмешивайся в эти дела, понял?

– Полагаю, сэр, – тихо заметил Джино, – что вам нужно позаботиться о более выгодной позиции. – Он посмотрел в перекошенное от раздражения лицо Фальконе. – Вам не удастся предотвратить неизбежное. Случится то, что непременно должно случиться.

Фальконе грубо выругался.

– Плевать я хотел на позицию и все такое прочее. Пошли вы все к черту...

Он схватил Джино за руку и ловким движением защелкнул один браслет наручников, другой он закрепил на металлической решетке. Ник посмотрел на Джино и с удивлением обнаружил, что тот страшно испугался.

Фальконе взял Ника за руку и посмотрел ему в глаза:

– Этот мерзавец убил вашего напарника, но теперь все кончено. Мы уходим, парень, мы сделали свое дело.

Ник почему-то посмотрел на картину Караваджо, но только не на центральную ее часть, где была изображена сцена казни, а на задний план, откуда на все происходящее смотрел сам художник. Теперь у Ника не было никаких сомнений: автор картины сочувствовал и святому мученику, и убийце, который тоже был жертвой. Жертвой и орудием судьбы.

Фальконе потащил Ника к выходу, но тот оказал ему отчаянное сопротивление.

– Боже мой! – воскликнул Фальконе и сильно прижал детектива к колонне: – Ник, я не хочу, чтобы ты подвергал опасности свою жизнь. Зачем? Ради чего? Не хочу, чтобы в моем ведомстве опять собирали деньги на венки и похороны. Тебе что, жить надоело?

– Нет, – тихо сказал Ник, – жить мне не надоело, но я хочу предотвратить еще одну трагедию.

Людей вокруг них стало больше. Скорее всего это были люди Фальконе. В какой-то момент ему показалось, что откуда-то донесся слабый голос Терезы Лупо. Где-то поблизости темноту прорезали яркие вспышки фотоаппаратов. Послышались громкие голоса. В ту же секунду в дальнем конце зала зажглись электрические лампы. Ник посмотрел на Фальконе. Инспектор отчаянно вертел головой, не понимая, что происходит.

– Нет, надо прекратить убийства! – сказал Ник и дернулся из цепких рук Фальконе.

Инспектор крепче сжал пальцы. Тогда Ник изо всей силы оттолкнул шефа и побежал к прикованному Джино Фоссе, а к тому уже приближались два вооруженных человека в черных костюмах.

Последнее, что Ник увидел, – это яркая, как молния на грозовом небе, вспышка и перекошенное от страданий и любопытства лицо бородатого человека на картине, который наблюдал за кровавой сценой, созданной его собственными руками. Затем это лицо потемнело и наконец исчезло, растворившись в животворящем свете.

66

В тот прохладный октябрьский день в записной книжке Лео Фальконе было помечено два важных дела. Первое было обязательным и в высшей степени неприятным, а второе предполагало выступление в качестве незваного и – главное – нежеланного гостя.

Заседание дисциплинарной комиссии всегда вызывало у инспектора раздражение. Это был третий случай подобного разбирательства за двадцать пять лет его службы в органах правопорядка. Он прекрасно знал, что от него требуется: хотя бы частичное признание вины, демонстрация искреннего раскаяния и молчаливое согласие с упреками и обвинениями. А в качестве наказания, возможно, ему урежут жалованье или дадут направление на курсы "переподготовки". Теоретически существовала опасность, что его понизят в должности, но он мало верил в такой исход. В полицейском департаменте не так уж много опытных офицеров, которые могли бы успешно заменить его.

Аргументы защиты Фальконе были просты. Какие бы ошибки он ни допустил во время последней нашумевшей операции, Джино Фоссе мертв, а город избавлен от жестокого, психически неуравновешенного убийцы. Его команда работала сутки напролет, чтобы поймать серийного убийцу, а некоторые офицеры даже поплатились жизнью за торжество правосудия. Если бы Майкл Денни сбежал вместе со своей дочерью, то снова пролилась бы кровь невинных людей. Кроме того, истинные виновники преступлений хорошо известны властям и могут быть привлечены к ответственности.

И действительно, повесить на него обвинения было не так-то просто. Расследование, проведенное по указанию начальства, не обнаружило никаких доказательств сговора между Фальконе, Ватиканом и членами криминальной группировки, которые собрались в церкви, чтобы убить скомпрометированного кардинала и его непутевого сына. В наиболее радикальных газетах усиленно распространялись слухи о том, что инспектору оказывали покровительство высокопоставленные чиновники и что власти хотят спустить на тормозах дальнейшее расследование скандального дела, но никаких доказательств подобных махинаций представлено не было. Не помогли и снимки, сделанные во время перестрелки в церкви журналисткой, специально присланной Ником. Вооруженные бандиты таинственным образом исчезли, и Фальконе прекрасно понимал, что их никогда не найдут. Стало быть, все должно пройти хорошо. Власти уже не первый раз предпринимали подобные расследования, но только для того, чтобы замять скандал и восстановить подмоченную репутацию. Так было и так будет, если учесть своеобразную природу римской политики. А у средств массовой информации, как известно, очень короткая память. Через некоторое время непременно разразится какой-нибудь новый скандал, и журналисты набросятся на новую жертву, а в теленовостях появятся новые лица.