Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2 - А. Велидов (редактор)

7) Возвращаясь к 1918 году, времени существования «Правого центра», укажу, что в распоряжении его имелась какая-то военная организация или он имел с ней связь. Это относится к июню – июлю 1918 года. После одного из заседаний Совета, помню, Леонтьев просил меня задержаться, чтобы переговорить об одной из записок (кажется, о местном управлении). Пока я ждал, он в той же комнате, немного поодаль, вел разговор с Гурко, из которого я мог уловить, что Гурко держит связь с военными. Они вместе с тем выругали Кишкина, который все дело портит, помню брошенную фразу: «Набирает каких-то, говорят, мальчишек-гимназистов!»

8) Возвращаясь к тому же времени, считаю необходимым отметить, что в продолжение того же разговора было сделано упоминание, что торговопромышленники дали полмиллиона (500 000) денег и решили этим ограничиться.

9) Я уже упоминал, что в самом конце марта 1919 года состоялось совещание, на котором был некий Азаревич, приехавший из Сибири. Я забыл добавить, что на том же совещании присутствовали приглашенные Леонтьевым два офицера: один маленького роста, с бородкой, фамилии его не знаю, прибывший также из Сибири, и другой (из сопостановления с упоминанием его фамилии в одной беседе Леонтьева и Щепкина думаю, что это Хартулари) – с юга. Оба они сделали так называемую информацию и отвечали на разные вопросы, преимущественно политического свойства. После обмена все разошлись, а в следующем заседании, происходившем уже без них, было решено послать гонцов с информацией и обменом ее к Колчаку и Деникину, о чем я уже показывал. На вопрос (не помню кого), каким образом эти люди (то есть неизвестный и Хартулари) попали к нему, Леонтьев ответил, что это через «Тактический центр».

10) Зная, что я живу в доме Найденовых, и зная с моих слов, что я там раза два-три видел Ивана Давидовича Морозова, Леонтьев как-то в конце апреля или начале мая 1919 года спросил меня, не увижу ли я его скоро, и просил, если увижу, сказать ему, чтобы он напомнил Сергею Арсентьевичу Морозову о деньгах, так как его трудно поймать, И. Д. Морозов жил в деревне, за последние полтора года приезжал в Москву всего 4–5 раз, и увидел я его v Найденовых на именинах сестры, 22 мая. Я отозвал его, передал поручение, и на следующий день он сказал мне, что ведь Сергей Арсентьевич половину отдал (150 000 рублей), а другую – даст потом. Здесь я считаю, что Ив. Дав. Морозов является только передаточной инстанцией, так как он те два-три раза, которые я перед тем видел его, говорил, что от всякой политики еще весной 1918 года отошел. После этого, насколько я знаю, он приезжал в Москву раз в августе; я тогда видел его у Найденовых за обедом.

11) В числе лиц, которых видел в «Совете» в феврале 1918 года, вспоминаю Валериана Николаевича Муравьева. Тогда он рассуждал о внешней политике, был он только один раз. Я его помню лицеистом, но с 1905 года с ним не встречался; он так изменился, что я только потом узнал, что это и есть Муравьев. В июне, кажется, он приходил в заседание «Совета», но ушел до конца, так что мне опять не удалось возобновить знакомства. Встретился я с ним опять в сентябре – октябре за обедом у Марии Юрьевны Авиновой (он сказал, что услышал потом мою фамилию, не подозревая, что это я). Он говорил, что занимается в военно-исторической комиссии и одновременно поступил в Главлеском. Не так давно (недели за две-три до моего ареста, я думаю) я встретил его во дворе Главлескома; он получал и отбирал в числе других картофель и рыбу. Мы поздоровались, и, когда я спросил его, окончательно ли он обосновался в Главлескоме, он мне сказал, что на днях, вероятно, переходит к т. Карахану заведующим информационным бюро или что-то в роде этого и, так как получит право избирать ближайших сотрудников, хочет перетянуть туда Котляревского. После этого я более не видел его.

Предыдущее мое показание имело целью в кратчайший срок дать ясную картину существовавших в 1918–1919 годах контрреволюционных организаций и возможно скорее указать лиц, так или иначе причастных к этим организациям.

Здесь я старался вспомнить, перебирая в своей памяти, все, что мог, факты, которые ускользали раньше и которые постепенно удалось восстановить в своей памяти.

Характеристика отдельных лиц мною излагается в очерке деятельности «Совета общественных деятелей».

В заключение укажу на следующее: указание следственной власти о том, что Леонтьев после августа продолжал свою контрреволюционную деятельность, явилось для меня откровением. Я считал, что посылка Гершельмана является лебединою песнью, тем более что ни разу после этого у нас не было разговора о прошлых делах, ни разу он не спрашивал меня, вернулся ли Гершельман. То, что, несмотря на это, он, как вы говорите, продолжал действовать, не обмолвливаясь со мною ни словом, объясняю тем, что, видя меня утопавшим в главтопской работе, он считал меня просто потерянным для него лицом. Да и, повторяю, если он хотел бы говорить со мною, то обстановка была неблагоприятная. В стремлении и здесь открыть и сказать все, что могло бы помочь Советской власти, я думаю над тем, кто бы мог знать что-нибудь, и вспомнил Елизавету Ивановну Малеину (служившая в Плодовощи, жила прежде в санатории доктора Кишкина на Молчановке, а потом, кажется, где-то в Кисловском переулке). Когда я работал с Леонтьевым и писал записки, о которых упоминал ранее, то печатала их Малеина; у Леонтьева от нее тайн абсолютно не могло быть, это я утверждаю определенно.

17 февраля 1920 года И. Виноградский

V

В дополнение к данному мною сегодня утром показанию добавляю:

1) В первом моем показании я, кажется, упомянул, что Леонтьев сказал мне о поездке Гершельмана в сентябре, но, по-видимому, это было в октябре, так как весь сентябрь и Леонтьев и Д. М. Щепкин почти в городе не бывали.

2) В числе лиц, принимавших участие в первых совещаниях в Москве, в Фуркасовском переулке, припоминаю профессора Новгородцева, потом он был представителем от кадет в «Правом центре», говорили также, что после отъезда Милюкова он стал лидером кадетской партии.

3) Не могу утверждать, был ли С. Д. Урусов официальным делегатом «Совета общественных деятелей» в «Правом центре», по, во всяком случае, в заседаниях его принимал участие и о работах его должен был быть осведомлен. Об этом сужу по тому, что весною 1918 года Леонтьев просил меня принести какую-то записку на квартиру к Урусову. Там было совещание, на которое меня не пригласили, но мельком через открытую дверь видел Гурко и Новгородцева, членов «Правого центра».

4) Как-то зимою 1918/19 года, в каком месяце положительно не помню, шел разговор о том, что в Москве осталось мало политических деятелей. Леонтьев, касаясь кадетов, упомянул, что из 20–25 человек Центрального Комитета их в Москве осталось всего пять человек, которые, однако, продолжают заседания.

5) Вспоминаю еще: в одно из моих последних посещений Леонтьева у него на квартире в июне – июле 1919 года, он мне сказал, что в «Национальном центре» разрабатываются вопросы государственного управления, что этим занимается Борис Дмитриевич Плетнев (кадет, брат профессора, преподаватель Ярославского лицея, но живущий в Москве) и что хорошо мне было бы повидаться с ним, чтобы выяснить нашу точку зрения, согласно нашим работам предшествовавшего года. В назначенный мною день и час Плетнев пришел ко мне, и наша беседа продолжалась часа полтора; я развивал ему мысли, вложенные в записки 1918 года. Более я его не видел, хотя и обещал позвонить к нему, но так и не позвонил, забыл.

17 февраля 1920 года Н. Виноградский

VI

1. ЩЕПКИН ДМИТРИЙ МИТРОФАНОВИЧ

Один из учредителей «Совета» осенью 1917 года и деятельный его участник в период легального его существования. После отъезда М. В. Родзянко на Юг (ноябрь 1917 года) вступает в должность председателя «Совета». Его кандидатура выдвинута вследствие уменья уладить с разными политическими группами и примирять различные течения. В должности председателя «Совета» оставался все время, вплоть до фактического прекращения существования «Совета» в июле 1919 года. В период полулегальной (декабрь – март 1918 года) и в особенности нелегальной деятельности «Совета» (с марта 1918 года) вместе с С. М. Леонтьевым – фактический и идеологический руководитель «Совета», в руках коих была сосредоточена вся деятельность и работа «Совета». С марта 1918 года уполномочен «Советом» совместно с Леонтьевым представительствовать всюду, где окажется необходимым, от имени «Совета». Таким образом, был делегатом «Совета» в «Правом Центре» (1918 год) и в «Тактическом центре» (1919 год). На нем лежали обязанности вести переговоры политического и главным образом тактического характера с другими общественными и политическими организациями и партиями. Участвуя вместе с С. М. Леонтьевым персонально в разных собраниях (например, в клубе Кусковой и Прокоповича),[235] считался там представителем тех течений, которые разделялись «Советом» (конституционно-монархического и военной диктатуры), впредь до установления «порядка», «нормальных политических условий».